Искупление

Вся та политическая конструкция, которая возведена была в России в результате петровских реформ, была нерусской конструкцией и никак не устраивала русский парод. Советская революция есть логическое завершение или логический результат именно этой конструкции - результат полной оторванности "верхов" от "низов", "интеллигенции" от "народа",

"разума" от "инстинкта" - или, если хотите, - "теорий" от "интересов". Мы, эмиграция, являемся и виновником, и результатом, и жертвой ЭТОЙ конструкции. Оторванными от Народа или, если хотите, от его элементарнейших интересов, в его, этого народа, понимании этих интересов, - оказались и красная и белая сторона нашей гражданской войны. Как бы мы ни оценивали и фронтовой героизм Белых армий и беспримерную дезорганизацию их тылов, - но совершенно ясно одно: общего языка с народом ни одно из белых формирований не нашло. И никому не пришла в голову самая простая мысль: опереться на семейные, хозяйственные и национальные инстинкты ЭТОГО народа, и в их политической проекции - на Царя-Батюшку, на Державного Хозяина Земли Русской, на незыблемость русской национальной традиции и не оставить от большевиков ни пуха, ни пера. Меня, монархиста, можно бы попрекнуть голой выдумкой. Однако выдумка эта принадлежит Льву Троцкому: "Если бы белогвардейцы догадались выбросить лозунг "Кулацкого Царя" мы не удержались бы и двух недель".

"Белогвардейцы", то есть, в данном случае, правившие слои всех Белых армий, этого лозунга выбросить действительно не догадались.
И по той простой причине, что если февральский дворцовый переворот, как и цареубийство 2- го марта 1801 года, был устроен именно для того, чтобы
устранить опасность "крестьянского царя", то было бы нелепо ставить  ставку на "кулацкого царя". "Единая и неделимая" никаким лозунгом вообще не была - и по той чрезвычайно простой причине, что "делить Россию" большевики не собирались - это означало бы "деление" и советской власти. Зачем ей было бы делить самое себя?

В общем "общего языка с народом" не нашли ни красная, ни белая, ни левая, ни правая стороны. Кое-кто из белых идеологов и сейчас ещё повторяет мысль о том, что Белые Движения не были поняты русским народом. Можно было бы поставить вопрос иначе: почему народ должен понимать генерала Деникина, а не генерал Деникин понимать русский народ? Величины как-никак мало все-таки соизмеримые. Но у обеих боровшихся сторон были свои представления о народе, о его нуждах и о его интересах. Красная сторона оказалась более гибкой, более организованной - и её расплата ещё не закончена. Эта расплата уже и сейчас более тяжка, чем расплата белых: из героев тогдашней красной борьбы к сегодняшнему дню уцелело очень немного. Кто из них уцелеет после "последнего и решительного"?

Русская масса воевала и против красных и против белых. Разгром всех Белых армий произошёл по совершенно одинаковым социальным причинам и почти на совершенно одинаковых географических рубежах и в одинаковых военно-стратегических условиях: по неумению привлечь на свою сторону народные массы, при переходе армий из областей вольного хлебопашества на территории крепостного права, после превращения горсточек боевых энтузиастов в армии мобилизованной крестьянской молодежи. Обо всем этом Ленин говорил заранее. И Ленин, и Троцкий понимали смысл и стратегию гражданской войны безмерно яснее, чем понимали это Колчак и Деникин. Идейный фанатизм никак не препятствует холодному расчету - как религиозный фанатизм иезуитского ордена никак не препятствует самым холодным и трезвым расчетам его дипломатической практики.

Нам нужны горячее сердце и совершенно холодный ум. Сердце, которое действительно любило бы действительную Россию, а не наши выдумки о ней, и ум, который совершенно холодно взвесил бы все наши ошибки. То, что в военной форме именуется "доблестью", нас не интересует никак, ибо эта доблесть является общим множителем для всех разновидностей той "дроби", в которую превратилось прежнее русское единство: и для кронштадтцев, которые начали "завоевывать Россию" от Зимнего Дворца, и для корниловцев, которые начали отвоёвывать Россию из глуши кавказских предгорий. Обе стороны пережили приблизительно одинаковую судьбу, Кронштадцы, вероятно, ещё худшую: им и в эмиграцию попасть не удалось.

«Народная монархия»