«Потерявши голову»…

        «Русские Цари никогда не именовали себя Главою Церкви и таковыми никогда не были. Связь же русских Самодержцев с Церковью обусловливалась не узурпацией государством прав Церкви, а вытекала из природы Русского государства как единственного в мире государства теократического». Князь Николай Жевахов «Воспоминания»

    До сих пор нам внушают, что до Октябрьской революции 1917 года, дескать, всё было в Российской империи прекрасно и едино: начиная с небывалого роста промышленности и расцвета веры, заканчивая «симфонией» властей. В общем – никаких проблем! И только «злые» большевики (о «добрых» заговорщиках Февральской революции, сокрушивших Самодержавие, почему-то, как правило, не упоминается) якобы всё разрушили. Чего, мол, можно было ожидать от «сатанинской» власти? Но так ли всё было на самом деле? А если не так, то как? Попробуем разобраться…

    Начнем с первых лет XX-го века. В 1904 началась русско-японская война. В конце того же года император Николай Второй издал указ о веротерпимости, приведший к тому, что тысячи униатов стали переходить в католичество. В январе 1905 года «кровавое воскресенье» стало катализатором Первой революции в России. 23 августа 1905 года С.Ю. Витте «замирил» Россию с Японией в Портсмуте (за что был прозван «графом Полусахалинским»). После целого ряда забастовок, под давлением двух «роковых фигур» Российской империи – С.Ю. Витте и великого князя Николая Николаевича младшего – царь выпустил Манифест 17 октября 1905 года о гражданских свободах, предусматривающий расширение гражданских прав и создание Госдумы. Этим манифестом Россия де-факто обращалась в государство конституционное, а дальнейшая «либерализация» делалась неизбежной.

    «В это же время в Церкви, - писал митрополит Вениамин Федченков, - росло движение за восстановление патриаршества – канонической формы управления церковью. С этой целью было созвано и работало Предсоборное присутствие, готовившее грядущий Собор». На созыве Собора настаивали Санкт-Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) и члены Синода. Николай II ознакомился с их требованиями и обещал созвать собор в «подходящее время». Но этого времени «не нашлось», потому что царь сомневался в пользе этого «мероприятия».

«В этот же период набирает силу и оформляется организационно в виде «Союза церковного обновления» движение сторонников леворадикальных перемен в церковной жизни, смыкавшееся с приверженцами социалистических взглядов. В этом направлении церковной жизни зрело ядро будущего обновленческого раскола». («На рубеже двух эпох»)

Колебания царя были вполне оправданы, если принять во внимание две его встречи с правящими архиереями – зимой 1904-1905 годов и 17 декабря 1905 года. Вот что по этому поводу написал Н.Д. Жевахов в своих «Воспоминаниях»: «"В зиму 1904-1905 года, - пишет Б. Потоцкий, - в покоях Петербугского митрополита Антония (Вадковского) имел место следующий случай, достойный занесения его в анналы истории.

Сообщивший мне его свидетель состоял в то время студентом Петербургской Академии и, по рекомендации академического начальства, был привлечен к работам по приведению в порядок библиотеки митрополичьего дома. В конце каждого рабочего дня студент должен был являться к митрополиту с докладом о результатах своей дневной работы по разборке книг. Так было и тот памятный для него день, когда он вошел в комнату, где ежедневно докладывал о своих изысканиях в богатом книгохранилище. Увлеченный успехом своих занятий в тот день, он не обратил внимания на то, что митрополит находился не один, и с жаром приступил к докладу, хотя и заметил, что митрополит был не в скуфейке, как обыкновенно, а в белом клобуке, который он надевал лишь в официальных случаях. Студент был очень удивлен тем, что митрополит, обыкновенно с интересом слушавший его доклады, на этот раз сразу прервал его словами: "Потом расскажете, разве не видите, что у меня гости?"

Тут только студент заметил сидевших против митрополита офицера и даму. Однако, считая свой дневной труд в книгохранилище особо выдающимся по результатам изыскания, он рискнул еще раз привлечь внимание митрополита на свой доклад, но на этот раз был строго остановлен: "Вы не узнаете, кто у меня?"

На лице студента ясно выразилось недоумение; тогда митрополит добавил: "Неужели не узнаете? Это Их Величества - Государь и Государыня".
Молодой человек крайне смутился и, раскланиваясь, растерянно произнес: "Очень приятно". Радостное лицо юноши выдало, однако, волновавшее его чувство умиления при виде Царственной Четы в такой обстановке.

Государь и Государыня переглянулись и, улыбнувшись, ответили на приветствие. Вслед за тем митрополит встал, повернул студента за плечи кругом и, направляя его к двери, сказал: "Идите, после расскажете".

Конечно, этот приезд Государя к митрополиту вызвал большой интерес среди постоянных обитателей митрополичьем дома, и, разумеется, все стали быстро доискиваться причин этого посещения.

Оказалось, что Государь приезжал просить благословения на отречение от Прародительского Престола, в пользу недавно перед тем родившегося Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, с тем чтобы по отречении постричься в монахи в одном из монастырей.

Митрополит отказал Государю в благословении на это решение, указав на недопустимость строить свое личное спасение на оставлении без крайней необходимости Своего Царственного долга, Богом Ему указанного, иначе Его народ подвергнется опасностям и различным случайностям, кои могут быть связаны с эпохой регенства во время малолетства Наследника. По мнению митрополита, лишь по достижении Цесаревичем совершеннолетия Государь мог бы оставить Свой многотрудный пост.

Этот случай ясно показывает, как чутко и проникновенно сознавал Государь Император Николай Александрович все непомерно трудные условия Своего Царствования, при которых Венец Мономахов становился терновым венцом."».

Далее о втором случае: «Вскоре после описанного случая Государь Император сделал и другой раз попытку принять иноческий сан, но тоже неудачно. Об этом последнем факте, какой передаю по рассказам иерархов и других лиц, у меня сохранились такие воспоминания.

Принимая депутацию духовенства, в лице его высших представителей, ходатайствующих о созыве Всероссийского Собора для избрания Патриарха, Государь Император спросил, имеется ли у иерархов намеченный кандидат на патриарший престол. Этот вопрос озадачил депутацию, какая не была к нему подготовлена... После некоторого замешательства последовал отрицательный ответ. Тогда Его Величество осведомился у депутации, согласились ли бы иерархи, чтобы на патриарший престол Государь Император выставил бы Свою собственную кандидатуру? Произошло еще большее замешательство, а на вопрос Государя последовало гробовое молчание.

Государь духовным оком Своим прозревал ту политическую подоплеку, какую скрывала за собою идея восстановления патриаршем чина в России, особенно в предреволюционное время, когда среди ее апологетов были и иерархи, неустойчивые в своих политических убеждениях, и враги Церкви, домогавшиеся разорвать и ту ниточку, на которой в последнее время держались отношения между Церковью и государством. Теперь об этом времени уже забыли, а между тем нужно только вспомнить, как ратовали за восстановление патриаршества те самые люди, какие уже тогда видели в лице Антонинов и Евдокимов своих кандидатов на патриарший престол.

Если бы иерархи, защищавшие интересы Церкви, не связывали восстановления патриаршества с созывом Собора, который, по условиям политического момента, легко мог превратиться в земское собрание, где общее согласие на добро обычно сменяется согласием большинства на зло, а предоставили бы Самодержавной Власти Помазанника Божия возвести на патриарший престол достойнейшего, то возможно, что Россия имела бы давно своем Русского Православного Патриарха и давно бы осуществила принцип "nullum regnum sine patriarcha staret". Такой Патриарх, будучи советником Царя, явился бы для всех православных сынов Церкви дорогим и желанным. Когда же в идею восстановления патриаршества враги Церкви вкладывали мысль о разрыве Церкви с государством, когда мечтали создать в лице Патриарха оппозицию Самодержавной Власти и опору своим революционным вожделениям, тогда против восстановления патриаршества возражали не только те, кто видел в нем путь к восточному папизму, но и прежде всего самые наицерковные люди. В предреволюционное время натиск на Царскую Россию вели не только пиджаки и мундиры, но и смиренные рясы, а этим последним Патриарх был нужен лишь для опоры их революционных замыслов и вожделений».

В дополнение к изложенному напрашиваются цитаты из выдающегося русского мыслителя, поэта и критика, одного из вождей «Чёрной сотни» Бориса Владимировича Никольского, убитого «птенцами Свердлова» в 1919 году.

27 марта 1905 года - «Но сначала говорили втроем, с Антонием и Басковым. Конечно, о патриаршестве. Антоний за. — Своевременно ли теперь, когда Россия переживает столь тягостный кризис? — Церковь Христова не может в канонических и догматических вопросах подчиняться потребностям светской власти. — Однако до сих пор подчинялась. — Двести лет церковь была в плену, в угнетении. — Церковно ли мстить? —

Никто о мести не думает: мы первые рады послужить Царю и Отечеству. — Но не миром внутренним. — Божье важнее. Мы по нескольким канонам нескольких соборов обязаны не менее двух раз в году иметь поместные соборы; мы должны иметь патриарха. Светская власть нам двести лет мешала исполнить наш епископский, христианский, канонический долг; светская власть отказывается нам долее мешать; она заявляет, что мы можем его исполнить; как же мы будем отказываться? — Но если двести лет вы могли нести это стеснение и ждать, то неужели не можете подождать еще двух лет? Какой пример дадите вы всем русским людям! — Собор и не соберется раньше двух-трех лет; а епископский собор, избрание патриарха — это только укрепит государство; и для христианского долга, для соблюдения канонов мы, власть духовная, инициаторами несоблюдения не можем явиться ни на мгновение. — Должен сознаться, что я был убежден и обезоружен. Остается надеяться, что истинные епископы восторжествуют над подлою закваской Антония-митрополита». Речь идёт о митрополите Антонии Вадковском.

А вот «крамольные» мысли публициста о монархе от 15 апреля 1905 года: «Сознаться ли вам по секрету? Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже чем бездарен: он – прости меня Боже – полное ничтожество! Если так, то не скоро искупится его царствование».
Ещё о митрополите Антонии: « Загадка для меня наш митрополит. Не могу разобрать, глуп ли он политически и сам не ведает, что творит, прихвостень ли он торжествующего хама по злому умыслу? Горькое время, когда чистые сердцем и духом служат грязным вожделениям охваченного смутою Вавилона».

Несколько строк о состоянии веры перед Первой мировой. Дадим слово митрополиту Вениамину Федченкову: «Теперь можно бы сказать о духовенстве. На моей памяти мы не могли хвалиться чем-либо особым. Служили, так можно сказать. Бывали, правда, поразительные примеры святых людей. Почти в каждой губернии были свои маленькие кронштадтские: о. Василий Светлов в Тамбовской губернии, о. Николай - в Пензенской, о. Константин - в Симферополе и т.д. Но большею частью мы становились "требоисполнителями", а не горящими светильниками. Не помню, чтобы от нас загорелись души... Но не было (за исключением) и дурных типов. Только дух в духовенстве начал угасать. Правда, лучшие христиане не обращали на это внимания, крестились, венчались, хоронились у духовного отца, но, пожалуй, отцами-то мы и переставали быть...

Приходилось слышать и критику.

Как-то разговорились об одной проповеди в храме.

- Да, говорит, а сам-то...

Другие молчат. А один осиновский богомольный крестьянин возразил:

- Ну што ж? Да рази это он говорил? Это Церква говорит.

Но едва ли все были такими вдумчивыми...

Житье духовенства морально становилось все труднее... Приближались революционные времена... Дети духовенства почти сплошь отказывались идти по дороге отцов...

Происходил тяжелый процесс и в толщах народных. А тут тяжелая война...

И разразилась революция». («На рубеже двух эпох»)

***
Об измене Помазаннику Божию в первые же дни Февральской революции тех священнослужителей, кто считал, что «священство выше царства», стоит поговорить подробнее.

В марте 1917 года Св. Синод перешёл на сторону Революции, причём царская власть была «десакрализована» и уравнена с народовластием. На процесс крушения монархии члены Синода смотрели хладнокровно, не предприняв каких-либо попыток её поддержать, не сказав ничего в защиту царя. Они отклонили предложение обер-прокурора Н. Раева (27 февраля) осудить революционное движение. Первое после госпереворота официально-торжественное заседание Св. Синода состоялось 4 марта. На нём председательствовал митрополит Киевский Владимир и присутствовал назначенный накануне новый обер-прокурор В. Львов. Все члены Синода выражали радость по поводу наступления «новой эры в жизни Православной Церкви». Тогда же из зала заседаний Синода было вынесено в архив, по инициативе обер-прокурора, царское кресло, которое в глазах иерархов ПРЦ являлось символом «цезарепапизма». На следующий день, 5 марта, синод распорядился, чтобы отныне во всех церквях Петроградской епархии многолетие Царствующему Дому не провозглашалось. Уже 9 марта Св. Синод обратился с посланием «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий». В нём был призыв довериться Временному правительству. Послание начиналось так: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути». Вопрос же об альтернативе власти, то есть о должном выборе Учредительным Собранием между народовластием и царством, был решён синодом и богословски, и практически в пользу народовластия. Таким образом, революционные события были объявлены безальтернативными и бесповоротными. И этим Синод выдвинулся в авангард февральской буржуазной революции.

На радостях избавления от «двухсотлетнего гнёта Романовых» архиереи, по сути, благословили не только «благоверное Временное правительство», но и цареубийство; взяли на себя грех, который, по милости Божьей, вскоре пришлось смывать собственной кровью…

В статье «Святейший Синод сверг монархию раньше революционеров» (апрель 2017) историк Михаил Бабкин утверждает, что Церковь устранила «конкурента» в деле сакрализации власти. Вот важные выдержки из этой статьи: «И уже 4 (17) и 7–8 (10–11) марта серией своих определений Святейший синод распорядился изъять из богослужебных чинов поминовение царской власти. В соответствии с чем были внесены изменения в молитвословия всех богослужебных кругов: в суточный, недельный и годичный. Вместо молитв об императоре и членах его семьи было постановлено возносить молитвы «О Богохранимой Державе Российской и Благоверном Временном правительстве ея». В результате царская власть в Церкви (соответственно в обществе, в государстве) оказалась уничтоженной «духовно», то есть фактически оказалась преданной церковно-молитвенному забвению, стала поминаться в прошедшем времени. Хотя до решения Учредительного собрания о форме власти в России говорить об упразднении царского правления можно было лишь теоретически». То есть члены Синода оказались левее кадетов.

«Члены Синода, приведя православную паству к присяге на верность Временному правительству и не освободив народ от действовавшей присяги на верноподданность императору, сподвигли, по сути, российских граждан на клятвопреступление».

Далее: «Члены Синода, с первых чисел марта взяв курс на установление в России республиканского правления, в определённом смысле проявили политическую близорукость. Пойдя навстречу Временному правительству и поддержав свержение монархии, они не смогли верно предвидеть дальнейшего развития политических событий и остановить расползание революции. Февральский же «этюд» оказался лишь увертюрой Октября. (…)

Действия высшей церковной иерархии в период февральско-мартовских событий 1917 года оказали заметное влияние на общественно-политическую жизнь страны. Они послужили одной из причин «безмолвного» исчезновения с российской политической сцены правых партий, православно-монархическая идеология которых с первых чисел марта фактически лишилась поддержки со стороны официальной Церкви».

И ещё: «Органом высшего церковного управления выбор был сделан в пользу процесса становления новой власти, а не на «реставрацию» монархии. В результате такой позиции Синода – с учетом его идеологического влияния как на 130-тысячное подведомственное ему духовенство, так и на более чем 100-миллионную православную паству – была, по сути, ликвидирована вероятность монархической альтернативы политического развития России. И революция, опираясь на ряд факторов, получила необратимый характер». (М. Бабкин) Тут, как говорится, «за что боролись, на то и напоролись»…

Изложенного достаточно, чтобы не принимать во внимание возражения священника Александра Мазырина, который утверждает, что Синод, дескать, выступил фактически лишь в роли наблюдателя. Он не принял никаких действий в защиту монархии потому, что их тогда «не предпринял никто». «От царя отвернулись все, начиная с его близких родственников. Весь Дом Романовых, кроме царской семьи, присягнул новой власти в первые дни после Февральской революции. Присягнули партии, общественные организации, я не говорю про армию». И вообще, царь, мол, сам виноват: не имел права отрекаться!..

***
Вскоре после свершения Октябрьской революции, 5 ноября 1917 года, Божьим жребием был избран Патриархом всея России деятельный член Союза Русского Народа, митрополит Московский Тихон (Белавин). Случилось это на первом за 200 лет Поместном Соборе, проходившем в Москве с августа 1917 года по сентябрь 1918 года. Не будем разбирать деяния Собора, его определения, постановления и призывы к неповиновению новой власти и т.п. Озвучим лишь несколько моментов, представляющих интерес в контексте нашего исследования.

Первый. Собор начал свою работу при живом, но находящемся в заточении «бывшем» императоре. Вот как это оценивал в своих воспоминаниях товарищ обер-прокурора Св. Синода Н. Жевахов: «Одним из самых непостижимых завоеваний революции явился так называемый "Всероссийский" Церковный Собор, созванный в"ноябре 1917 года в Москве, не только с любезного "разрешения" Временного Правительства, узурпировавшего власть Помазанника Божия, но и под условием предъявления этому правительству решений Собора "на уважение".

Ни унизительная форма "разрешения" безбожного "правительства", очевидно не имевшего права ни разрешать, ни запрещать созыва Собора, каковое право принадлежало по Основным законам Империи только Самодержавному, Богом помазанному на царство Царю, ни тот факт, что такое разрешение явилось лишь новым издевательством над Государем Императором, неоднократно признававшим созыв Собора несвоевременным, и нарушало волю Монарха, томившегося в заточении в Сибири, ни фактическая невозможность обеспечить соблюдение обязательных канонических требований, - не удержало иерархов от созыва Собора, с которым связывалось так много разнообразных вожделений, столько радостных надежд...

Двести лет боролась-де Церковь, в лице своих иерархов, с ненавистным наследием Петра Великого - синодальной системой церковного управления, два столетия пребывала Церковь, угнетаемая якобы синодальными обер-прокурорами, в оковах рабства, позора и унижений, и стремление вырваться на "свободу" оправдывало, казалось, все средства к достижению этой цели».

Второй момент. Реакция на убийство Царской семьи. Но предварим словами митрополита Вениамина о чувствах после отречения монарха. «С удалением царя и у меня получилось такое впечатление, будто бы из-под ног моих вынули пол, и мне не на что было опереться. Ещё я ясно узрел, что дальше грозят ужасные последствия. И, наконец, я почувствовал, что теперь поражение нашей армии неизбежно и не стоит даже напрасно молиться о победе».

17 июля 1918 года произошло убийство бывшего императора Николая Второго и его семьи, в связи с чем на заседании Собора 19 июля, после прений, вопрос о служении по убиенном императоре панихиды был поставлен на голосование. Из 143 членов Поместного Собора, присутствовавших на заседании, против проведения панихиды проголосовало 28 членов и трое воздержалось. Также было сделано распоряжение отслужить во всех церквях панихиды с поминовением по формуле: «об упокоении бывшего Императора Николая II».

«Ещё осталось сказать о смерти царской фамилии. Тяжкая драма русской истории! Что бы ни говорили, но убийство лежит виной и на тех, кто это сделал, и на тех, кто вёл к этому десятилетиями, и на тех, кто молчаливо-хладнокровно принял самоё событие. Я принял холодно даже и у нас в Крыму при господстве белых». (Вениамин Федченков)

Третий момент. Церковь заняла позицию «нейтралитета». Позже об этом митрополит Вениамин написал так: « На чьей стороне был я и вообще мы, члены Собора? Разумеется, юнкера нам были более своими по духу. Не были мы и против народа. Но благоразумие говорило нам, что уже придётся мириться с пришедшей новой жизнью и властью, и мы заняли позицию посередине, и, пожалуй, это верно исторически. Церковь тогда стала на линию нейтральности, не отрекаясь от одной стороны, но признавая уже другую, новую». (Вениамин Федченков)

Четвёртый момент касается вопроса, кто же должен каяться за произошедшее. (В постперестроечное время оседлавшие православно-патриотический дискурс выкресты усиленно призывают каяться в этом исключительно русский народ.)

Приведём выдержки из выступлений 22 января 1918 года двух известных священников на Поместном Соборе, неудобных, а потому и замалчиваемых.
Из выступления священника Владимира Востокова: «Сталкивание исторического поезда с пути произошло в конце февраля 1917 года, чему содействовала прежде всего еврейско-масонская всемирная организация, бросившая в массы лозунги социализма, лозунги призрачной свободы. [...]

Собор должен сказать, что в феврале-марте [1917 года] произведен насильственный переворот, который для православного христианина есть клятвопреступление, требующее очищения покаянием.

Всем нам, начиная с Вашего Святейшества и кончая Мною - последним Членом Собора, должно преклонить колена пред Богом и просить, чтобы Он простил нам наше попустительство развитию в стране злых учений и насилия.

Только после всенародного искреннего покаяния умирится и возродится страна, и Бог возвысит нам Свою милость и благодать.

А если мы будем только анафематствовать, без Покаяния, без объявления правды народу, то нам скажут не без основания:
«И вы повинны в том, что привело страну к преступлениям, за которые ныне раздаётся анафема. Вы своим малодушием попустительствовали развиваться злу и медлили называть факты и явления государственной жизни их настоящими именами». [...]

Пастыри Церкви, защитите душу народную!