Духовник царской семьи

Сколько мук претерпела Россия в ХХ веке, но и сколько милости Божией видела в явленных в ней новых подвижниках, мучениках и исповедниках!
Одним из великих светильников Православной Церкви и одним из величайших учёных-богословов своего времени стал Архиепископ Феофан (Быстров). Он был духовником Помазанника Божия Государя Императора Николая II Александровича и всей его Семьи. Светитель Феофан был «совестью Царя», гласом и хранителем православных заповедей и традиций.
Ректор Санкт-Петербургской Духовной академии, он стал защитником Креста Господня, то есть православного учения о догмате Искупления, от крестоборческой ереси, благословлённой Зарубежным Синодом, он послужил Святому Православию и критикой софианства.

Значение архиепископа Феофана Полтавского, одного из величайших богословов своего времени и смиренного представителя распятой Святой Руси, заключается, прежде всего, в стоянии за чистоту Православия.

Почти двадцать лет, c 1891 по 1910 год, владыка Феофан провел в стенах Санкт-Петербургской Духовной академии. Вначале юным студентом, потом магистрантом Совета академии и одновременно доцентом. Затем магистром и экстраординарным профессором, исполняющим должность инспектора. И наконец, как инспектор (с 1905-го), а с 1909 года - как ректор Санкт-Петербургской Духовной академии.
Владыка подвизался на трех поприщах: научно-академическом, пастырско-священническом и монашеско-аскетическом. У него был редкий дар совмещать духовное и душевное без ущерба одного другому. Господь вел избранника Своего путем искушений, и искушений немалых. В те годы общество было заражено настроениями «передовыми», революционными. Многие возжелали «лучшего будущего» на грешной земле, забывая о действительно лучшем мире, об Отечестве Небесном. В известной мере эти настроения коснулись и околоцерковных кругов. Это поветрие проникло и в духовные учебные заведения. Не соглашаться и возмущаться стало признаком хорошего тона. В академиях появились носители либеральных идей, как среди профессоров, так и среди студентов. Лозунг «свободы» антихристовой стал гордым знаменем многих. И молодому инспектору высшей духовной школы приходилось свидетельствовать перед непонимающими, что Царство Христово - не от мира сего (Ин. 18, 36). По своему положению он был главенствующим в академическом Совете, хотя и моложе всех профессоров: большинство из них знали его еще студентом. Речи в Совете были неспокойны. Многие требовали, обвиняли и оскорбляли. Молодому инспектору приходилось мирить, успокаивать. Но сильно было тогда поветрие обновления, все бушевало и бурлило. Были нападки не только друг на друга, но и на самого Владыку. Он вынужден был отвечать на «острые вопросы», но сохранял неизменно монашеское спокойствие, благовествуя мир (см.: Еф. 6, 15).
Конфликт с частью профессуры, подпавшей под влияние Запада, произошел в связи со специальными задачами, стоявшими перед Санкт-Петербургской Духовной академией. Эти специальные задачи вытекали из исторических и географических условий. Так, Казанской Духовной академии вменялась в обязанность защита от ислама, буддизма и прочих восточных религий, с которыми Россия соприкасалась на восточных границах Империи.
Киевской Духовной академии ставилась задача защиты от католицизма и униатства. Московская Духовная академия должна была разрабатывать вопросы преодоления старообрядческого раскола в Российской Православной Церкви и защиты от сектантства.
И наконец, на долю Санкт-Петербургской Духовной академии приходилась самая трудная задача: стоять на страже и защите Святого Православия от проникновения с Запада тлетворных идей: либерализма, протестантизма, материализма, атеизма, всякого антихристианства и масонства.
Преосвященный Феофан в период своего ректорства в Санкт-Петербургской Духовной академии, несмотря на все протесты части профессуры, заявляемые во имя антихристовой «свободы», исповеднически исполнял свой священный долг.
Позже владыка Феофан рассказывал о болезненном конфликте, произошедшем у него с одним из профессоров, пожелавшим свободы от ига Христова. Тот начал жить грешным сожительством с женою своего коллеги на виду у всей академии. Начальствующие лица академии старались этого не замечать, не желая обострять отношения со знаменитым профессором. Но когда инспектором стал будущий Владыка, то сразу всем стала известной яркая черта его душевного устройства: исповедническое служение правде Божией, несмотря ни на какие личные невыгоды. Владыка Феофан внес предложение в академический Совет, чтобы тот профессор поступил по закону, согласно требованиям законоположений Православной Церкви:

- Совершенно недопустимо, чтобы профессор Духовной академии жил не венчано и к тому же с чужой женою. Ведь Санкт-Петербургская Духовная академия - высокое место по подготовке будущих пастырей Православной Церкви в Православном Царстве. Ведь эта академия перед глазами всех в столице Империи, и с неё берут пример миллионы... И как это возможно такое неуважение и нарушение законов Церкви и государства?
Профессор страшно возмущался и негодовал:
- Какое он имеет право вмешиваться в мою частную
жизнь?
На это Владыка ответил, что, во-первых, это не совсем «частная жизнь». Профессор Духовной академии должен, по своему положению, жить по-христиански.
А во-вторых, по законоположению инспектор академии обязан обратить внимание на это...
И профессору пришлось выбирать: или уходить из Духовной академии и жить частной жизнью, или смириться перед законом Церкви. Академический Совет поддержал своего инспектора, и профессор вынужден был подчиниться. Об этом конфликте владыка Феофан всегда вспоминал с горечью. У профессора не хватило христианского мужества признать свою вину и примириться. И Господь наложил на него пожизненную епитимью в жене его: она страдала серьезным психическим заболеванием. У знаменитого профессора был тяжелый крест.

Антихристов дух иудиного либерализма, натворивший столько бед в судьбах русского народа и в судьбе русской православной государственности, в те предреволюционные годы все сильнее проникал и в стены духовных учебных заведений. И раз были слабодушные профессора, то что сказать о питомцах академии?
Находились среди них такие студенты, которые под горделивой вывеской «свободомыслящих людей» и нигилистов пытались узаконить «свою волю». И надо прямо сказать, такое душевное состояние, по мнению Святых Отцов, есть тягчайшее духовное заболевание человека. Оно именуется духовной прелестью.
Один из студентов в своем самомнении и самообольщении стал резко выступать против верований и религиозных обычаев общества и Церкви. Гордящийся своим неповиновением законам и правилам Духовной академии, этот студент не только на словах, но и во всем своем блике и поведении старался быть не похожим на всех, чтобы этим заявить свою свободу. Он преднамеренно неряшливо одевался, отпустил такую же неряшливую бороду и длинные волосы. В общежитии он, вопреки правилам, ложился на постель в неурочное время, да еще и обутым.
Обо всем этом стало известно инспектору академии. И однажды, когда этот нарушитель порядка лежал на постели, в дортуар вошел архимандрит Феофан. Тот продолжал лежать, надеясь, очевидно, вызвать бурю гнева. Но архимандрит спокойно спросил его:
- Почему вы в неурочное время находитесь в спальне и, вопреки правилам, лежите на постели?
- Лежу, потому что хочу!
- Вы, может быть, больны? Но надо снять обувь...
- Мне так удобней... А о моем здоровье не беспокойтесь!
- Отчего вы так себя ведете?
- Как это «так»?!
- Вы отпустили лохматую бороду и такую же шевелюру!
- А вы для чего отпустили?
- Монаху так положено законом Церкви. Я и подчиняюсь закону и советую вам подчиняться общим для всех правилам.
- А я никаких правил и законов не признаю, кроме моего желания: хочу, и все!
- А вы подумали, что каждый истинный христианин не может рассуждать, как вы, он не имеет права следовать своему «хочу» и «не хочу», а только тому, что повелевает нам Бог, Господь наш Иисус Христос?!
После этих слов наступило молчание, и архимандрит удалился. Грубиян, очевидно, ждал административных мер, чтобы прославиться как невинно пострадавший. Но таких мер не последовало.
В этом случае архимандрит Феофан проявил себя как подлинный, настоящий монах. Он снес дерзкую грубость вообразившего себя героем студента, отказался принять административные меры воздействия, даваемые ему положением инспектора Духовной академии, кротко принял вызывающее поведение дерзкого, ведь Господь Иисус Христос, Божественный наш Спаситель, сказал: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5, 5).
Рассказывая обо всем этом через много лет, архиепископ Феофан добавил:
- Что с таким человеком и в таком душевном состоянии говорить? С такими, как он, должна говорить гражданская власть свойственной ей «языком». Другого языка они не признают и не понимают... Может быть, впоследствии Господь его и вразумил, и он понял свою ошибку. Но если не понял и примкнул к революции, то он мог духовно погибнуть.

Владыка Архиепископ как- то вспоминал об одном молчаливом диспуте с известным философом-публицистом Василием Васильевичем Розановым. Когда тот посетил Владыку, Преосвященный собирался погулять на свежем воздухе в саду академии. Владыка любил гулять в этом саду, когда его ум и сердце были заняты лишь молитвой Иисусовой. Поскольку гость был знаком ему и прежде, он пригласил того погулять на воздухе в редкий для столицы погожий день. Философ совершенно неожиданно вдруг начал очень возбужденно и громко обличать монашество. Владыка в ответ молчал, не отвлекаясь от молитвы. Тогда Розанов продолжил свои обличения. Потом, немного подождав и не услышав возражений, призадумался. Прошлись ещё немного. Спорщик продолжил, но уже медленней и тише, заглядывая в глаза Владыке, но так и не разгадал, какое впечатление производят его пассажи, так как Преосвященнейший молился, опустив глаза долу. Далее Розанов стал терять нить своих размышлений, повторяться. Владыка Феофан по-прежнему молился молча. Наконец гость остановился, посмотрел долгим взглядом на Владыку и тихо-тихо, как бы самому себе, неожиданно сказал: «А может быть, Вы и правы!»
Умный человек, он сам почувствовал слабость своих мыслей.

"Духовник царской семьи"