Обратная сторона игры

Много сравнивают доцента Соколова с Раскольниковым. Казалось бы, аналогия очевидна. В центре ее – фигура Наполеона, того, кто «не тварь дрожащая, но право имеет». Однако это поверхностное сходство двух убийц – реального и вымышленного. В глубине кроется фундаментальное различие. Тот рационально обосновывает реальное убийство, проводя лишь аналогию с Наполеоном. Этот – живет в искусственном, фантомном мире якобы воссозданной реальности – игры в жизнь и в историю. «Реконструкции» здесь подвергается не только внешняя сторона истории, но и внутренний мир исторических персонажей.

Однако, поскольку ясно, что Соколов все же не Наполеон и даже не его маршал, то в эту «реконструированную», подменную душу, в искусственно воссозданное чужое сознание властно вторгаются собственные инфернальные комплексы, которые в реальной жизни скованы панцирем закона, морали и прочих «условностей». Реконструкция, как типичная постмодернистская симуляция реальности, реальной истории и жизни, становится удобным прибежищем всевозможной инфернальщины, параллельным миром, в котором человек подсознательно разрешает себе то, чего в реальной жизни он никогда бы себе не позволил.

Поскольку весь этот процесс никак не сдерживается никакой верой в высшие, неотмирные, абсолютные ценности, в один фатальный момент граница рушится, и все доселе запрещенное выплескивается сюда, в нашу повседневную жизнь. Симулякры оживают и требуют своего. Сознание, лишенное любви и веры, старательно выпотрошенное от какого-либо присутствия серьезного, ответственного чувства, наполненное горячечными грезами, мечтой о запредельной, безграничной «свободе» становится идеальным седалищем греха, беспомощной игрушкой темных бесовских сил. Это пост-постмодерн, который, вопреки бесплодным мечтам некоторых философов, означает не преодоление распада, но, напротив, новое качество его, ниспадение человека и общества на еще более низкий уровень греха и беснования.

Орудие убийства – блестящий символ этого саморазрушения общества и личности. Обрез винтовки, замаскированный под старинный пистолет; воплощенная воля-к-смерти, к убийству, отнятию чужой жизни (а значит, и к восстанию против Божьего замысла о человеке и мире), сосуд греховной, дьявольской мерзости, замаскированный под симулякр, под иллюзию прошедшего времени. Безбожник и преступник, замаскированный под героя.
Наполеон – это герой модерна, воплотивший в себе воинский дух и «фаустовскую» жажду экспансии, абсолютной власти над миром, и потому он, в рамках и терминах этого мира, «право имеет». Раскольников – это отпадающий от Традиции, но все еще живущий в традиционном обществе искатель онтологически и ценностно чужого «героизма». Эта неполная оторванность от традиции и ее «предрассудков» содержит в себе шанс на духовное возрождение, восстановление в себе утраченной, расщепленной («расколотой») целостности.

Соколов – это скучающий игрок, уставший жить в призрачном мире симулякров, в «состоянии-после-оргии», восхотевший реальности, предварительно потеряв в себе то, что составляет ее фундаментальную основу. И потому, в отличие от Раскольникова, он – не личность, а беспомощный бумажный листок из своих монографий, не способный воссоздать, восстановить утраченную реальность, чтобы снова полюбить созданное. Игрок, потерявший всякое представление о «живой жизни».

Святые отцы говорят о таких случаях, что «сатана накидывает петлю». Совершенная им попытка суицида, при всей ее театральности (а таково, как известно, практически каждое самоубийство) здесь строго закономерна, с железной необходимостью вытекает из его предшествующего пути.
Соколов – плоть от плоти нашего общества, его неизбежный, абсолютно закономерный продукт. В этом смысле он, конечно, «вменяем». Насколько вообще можно считать вменяемым полное отпадение от Бога.

Источник: