Он над нами глумится, а мы ему внимаем. Это как?

Знаковая статья, вызвавшая столь бурное обсуждение, принадлежит перу человека, который на протяжении десятков лет целенаправленно предавался кощунственному надругательству над традиционными ценностями народа России, прежде всего – над святым Православием. Он глумился над Крестом Господним – орудием нашего спасения, над Святым Причастием, в котором, по нашей вере, присутствует Сам Христос, над русской классикой, на которой он и ему подобные не устают паразитировать. Поэтому в нашей краткой статье мы будем именовать его так, как это давно делается в среде православной общественности и как он того заслуживает – то есть не Богомоловым, а Богохуловым.

Итак, перед нами не очень оригинальный текст, содержащий нападки на ту скверну современной «Гейропы», которой автор столь долго был прямым проводником и апологетом. Пресловутое «переобувание», о котором говорят в связи с демаршем Богохулова все непредвзятые критики, переход (якобы) к чему-то иному со всеми ссылками на христианство – все это изначально бесплодно, поскольку не содержит в себе главного – покаяния в собственных грехах. Претендуя на роль человека творческого, креативного, Богохулов напрочь лишен связи с главным, то есть духовным источником всякого подлинного творчества и потому – фундаментально бесплоден.

Однако следует все же вычленить и проанализировать то, что в его статье можно отнести к ее конкретному содержанию. И здесь видно, что целый ряд ее принципиальных утверждений основан на явном и откровенном вранье.

Такова, например, ключевая мысль автора о том, что в наши дни тоталитарное государство и либеральное общество как бы поменялись местами: роль того, кто жестко подавляет индивидуальную свободу от «государства» перешла к «обществу». Всякий, кто профессионально работает в информационной сфере, здесь может лишь посмеяться. То ли Богохулов совсем глуп (либеральная зашоренность, как известно, относится к числу наиболее безнадежных, поистине неизлечимых психологических недугов), то ли он особенно изощренный враль. Поскольку отнюдь не национальные государства, не их формальные лидеры и уж тем более не раскрученные в информационном пространстве лидеры общественного мнения (способы такой раскрутки мы, в общем и целом, хорошо знаем, разве нет?) являются реальными носителями власти, той власти, что подавляет и «отрихтовывает» личность. Этими носителями являются закулисные мировые силы, которые в одни эпохи управляют миром через одни механизмы, подчиняя своей воле и ставя в зависимость лидеров государств, в другие же эпохи используют иные механизмы, манипулируя общественным сознанием, исходя из собственных властных и корыстных интересов. Разве Богохулов ничего не слышал о «глубинном государстве»? Так зачем же он теперь делает вид, что так называемое «общество» действует самостоятельно? Разве участники маршей BLM, а не их закулисные режиссеры ухайдакали Трампа? Разве трансгендеры и ЛГБТ не угомонятся, если реальный хозяин хорошенько цикнет на них? Иными словами, Богохулов здесь в лучшем случае плавает по поверхности истории, никак не достигая хотя бы начальной ее глубины. Еще бы про самостоятельность Навального сказал…

Жалея старую Европу, которая от «сложного человека» перешла к упрощению и стала подавлять его сложность, автор также совершенно не постигает глубины проблемы, напрасно выставляя самого себя в роли «сложного» мыслителя, поскольку отчасти правильно (хотя и вполне поверхностно) ставя диагноз, даже не пытается вдуматься в причину явления. А это – сразу рождает вопросы к методологии. Согласно его принципиальному пониманию, произошедшее было неизбежным или же в истории все же присутствует некая вариативность? Если произошедшее было неизбежно и закономерно, то непонятно, из-за чего весь сыр-бор? Логика истории неумолима, против лома нет приема. Если же нет, то кто, так сказать, в некотором роде здесь виноват и в чем конкретно находит свое проявление сия вина?

Здесь куда не кинь, всюду клин. Между тем, если вдуматься, само понимание Богохуловым европейской «сложности» страдает серьезнейшим методологическим изъяном. В том числе и в той части, что относится к христианству. Поскольку начисто игнорирует понятие греха, а стало быть, и покаяния. Эти ключевые моменты практического христианства – находятся полностью вне его не особо сложной, прямо скажем, упрощенной историософской схемы, трактующей ту «сложность», которая якобы основана на христианстве. По мнению автора, пресловутая европейская «сложность» заключается в искусном балансе между светом и тьмой, умении держать равновесие между «ангелическим» (почему не ангельским?) и «звериным» началом в человеке.

В этом, казалось бы, проходном и самоочевидном постулате содержится на удивление много антропологических и в конечном счете – богословских ошибок. Во-первых, ангельскому («ангелическому») началу противостоит отнюдь не звериное, как полагает Богохулов, а демоническое, бесовское начало по той простой причине, что бесы – это падшие ангелы, которые сознательно отпали от Бога по своей воле, а звери, животные, не имеющие высшей души («духа») изначально не обладали и не обладают свободной волей, пребывая во грехе, в падшем состоянии лишь по воле падшего человека. Во-вторых, в человеке нет ничего ангельского, а есть непосредственно от Бога исходящие, чисто человеческие образ и подобие, которые, однако, искажаются грехом, то есть тем же, что и у ангелов, вольным, сознательным отпадением от Бога. Если для Богохулова все эти простые богословские истины – пустой звук, то ему следует для начала навсегда по-хорошему, по-партийному заткнуться на темы христианства. И если есть все же некая сермяжная правда в том, что действительно когда-то христианская Европа, прежде всего в лице западной Церкви, лидером которой являлся и является папизм, на протяжении веков балансировала между светом и тьмой в человеке вместо того, чтобы вести людей к реальному изживанию греха через покаяние, то это свидетельствует не о безальтернативности этого европейского пути, вернуться на который зовет нас Богохулов, а о некой давней глубинной поврежденности этого западного варианта христианства, основанного на ереси и духовном прельщении.

Для носителей восточно-христианской, православной традиции реальной альтернативой всему этому безобразию является не собачий возврат на свою блевотину (то есть возврат к «европейскому» пути), а новое обращение к Святому Православию и основанной на нем всемирно-исторической миссии Второго, а затем и Третьего Рима, то есть к наследию великой православной империи. Кстати, согласно Константину Леонтьеву (коего в минуты отдохновения от своих театральных кощунств, возможно, иногда почитывал Богохулов) именно эта Империя, а отнюдь не Западная Европа, в первую очередь была носительницей «цветущей сложности», в том числе и прежде всего в культуре.

Пытаясь противостоять разнообразным формам разложения современной Европы, связанным, в частности, с подавлением творческой индивидуальности в человеке и апеллируя при этом к «старой доброй Европе», Богохулов пытается бороться со следствием, в качестве альтернативы выставляя его причину. Ибо современные формы «общественного», или «сетевого» тоталитаризма – это вполне закономерный продукт разложения этой самой старушки, что на протяжении веков, очень медленно, но неуклонно отпадала от своих христианских корней. И начался этот процесс не с постмодернистов, не с Ницше и не с французских «просветителей». Родоначальником его являются еретики и прямые гностики, давно уже, много веков назад укоренившиеся в недрах западного, апостасийного христианства. Автор оказывается не в состоянии трезво посмотреть в глаза этой реальности и понять, что альтернативой нынешнему европейскому разложению является не недоразложившаяся Европа, какой она была несколько веков назад, а великая православная империя, в которой богатейшая культура цвела еще тогда, когда европейский Запад был погружен в «темные века», у которой Россия приняла эстафету великой имперской миссии, однако затем также стала поддаваться разлагающему западному влиянию.

В этом смысле Россия, конечно, тоже давно уже заражена западничеством, но, будучи наследницей подлинного, неповрежденного христианства, взятого ею у Византии, более других имеет возможность изжить яд апостасийной западной цивилизации.

Но это-то – и есть главный страх Богохулова и К°. А также тех, кто является его Заказчиком. Как правильно замечает Капитолина Кокшенева, их представления о России не выходят за рамки тех же сетевых штампов и сводятся в основном к пропагандистским клише, касающимся советского времени, в котором тоже ведь были отнюдь не одни только зеки и вертухаи, «лагерный страх и стукачество», «молчание и насилие», но также и подвиг, преодоление и творчество. Но в сознании Богохуловых для этой реальности нет места. И тем более в нем, в этом сознании, представляющем собой очень поздний и более чем вторичный продукт долгого, многолетнего хуления исторической России, нет и следа представления о том, чем реально была наша Родина до революционной катастрофы 1917 года, какая подлинная «цветущая сложность» жила в ней, в «России, которую мы потеряли».

Богохулов очевидным образом знает название известного фильма Говорухина, все-таки он сам тоже режиссер, хотя и очень похабный (что вовсе не исключает профессионализма). Но его душа принадлежит Европе, европейской утопии, она по-прежнему полна мечтой о том мифическом потерянном «рае», вернуть который уже невозможно. Он стоит над смердящим трупом Европы и говорит о том, что нужно воскресить ее душу, вопреки неумолимому ходу истории взыскует такого небывалого чуда. Но чудо – есть дело правильной (то есть православной) молитвы, а не богохульства; оно невозможно для того, кто сладострастное надругательство над святынями превратил в доходный бизнес.

В своем манифесте креативный режиссер не сказал ничего нового прежде всего потому, что сам он никак не изменился. Его приоритеты остались прежними. Главный из них – это боязнь «ортодоксии» (а ортодоксия в переводе на русский, собственно, и означает православие. Мысленная оговорка?). Он как был врагом исторической России, то есть православной империи, так им и остался. Но если раньше, до совсем недавнего времени он боролся со своим главным врагом через негатив, творя на сцене свои кощунства (которые порой переносились и в реальную жизнь, если вспомнить хотя бы «венчание» с К. Собчак), то в «манифесте» он пытается делать это через некий «позитив», через апелляцию к, так сказать, «традиционной» Европе, которая уже умерла. И в этом – он, конечно же, стопроцентно укладывается в заказ, исходящий от тех, кто, разрушив великую страну, продолжает мечтать о «европейском» пути для нее. Пути, давно уже ставшем широкой дорогой, ведущей в бездну.

Источник: