О страсти гнева

Третья страсть это гнев. Гнев – маска сумасшествия, пляска бесов, добровольная одержимость, зверские отношения людей друг с другом, драка дикарей. Гневливый похож на волка, который вцепился зубами в свою добычу и не отпускает ее, или на эпилептика, который упал на землю и корчится в конвульсиях. Когда гневливый не может сорвать свой гнев на других, то он мечется в своей комнате как зверь в клетке, ломает мебель, будто вещи провинились перед ним, бьет себя по голове и кусает руки до крови. В этом состоянии человек уверен, что он во всем прав и борется за то, чтобы установить справедливость.

Но когда гнев проходит он видит свою душу, загрязненную бранными словами, как берег после отлива, где волны оставили мусор, вынесенный со дна моря. Нередко после припадка гнева у человека наступает стыд и раскаяние за то, что он причинил незаслуженные обиды и боль людям. Он старается загладить это, проявляя к ним особую ласковость, и становится мягким как щелк. Но это обманчивое состояние: через некоторое время вспышки гнева повторяются, иногда по самым неожиданным поводам. Гневливый похож на бомбу, которая может взорваться в каждое мгновение.

Если даже гневливый прав, то его слова, напоенные злобой как ядом, не воспримет другой человек – он постарается защититься от них как черепаха, которая втягивает голову в панцирь: ведь человек, которого бьют во время драки, не думает, кто прав и кто виноват, а старается защититься от ударов. Не только внутреннее состояние разгневанного человека, но его внешний вид становится похожим на зверя. Если бы он в это время взглянул в зеркало, то не узнал бы самого себя в существе, у которого оскалены зубы как клыки, глаза мечут искры, лицо покраснело, будто залито багровой краской. Нередко человек корчится и делает странные движения, как трясется больной во время лихорадки.

Некоторые считают, что гнев, в отличие от других страстей, не дает даже иллюзорного наслаждения. Но нам кажется, что это не так. В состоянии ярости человек переживает темное звериное наслаждение, будто он поедает свою добычу и отдается этому чувству как сладострастию.

Гнев имеет много разновидностей. Это змей, который порождает детенышей, более ядовитых и опасных, чем он. Эти змееныши: ярость, ненависть, зависть, ревность, злопамятство, которые делают несчастным как самого человека, так и его близких.

Гнев легко сочетается с другими страстями и тогда появляется целый спектр цветов и оттенков, как при преломлении луча через кристалл.

Сочетание гнева со скупостью порождает ненависть к нищим. Скупец смотрит на них как на агрессоров, которые покушаются на его имущество и благополучие. Он называет их бездельниками, лицемерами, обманщиками, тунеядцами, паразитами общества, пиявками, присосавшимся к телу честных тружеников и пьющим их кровь. В душе он готов, чтобы всех нищих сослали бы на какой нибудь необитаемый остров, или перестреляли бы как бродячих собак, из-за которых люди боятся ходить по улице. Когда он слышит о воровстве и грабежах, то первая мысль – что его могут обокрасть и лишить денег, и он заранее переживает возможную пропажу, как жрец, у которого воры похитили идолов из капища. Он возмущается, почему законы снисходительны к ворам и думает: как было бы хорошо, если у нас, как в некоторых мусульманских странах, рубили бы руки и резали уши, а разбойников, как в старой Англии, сжигали бы живьем. В незнакомом человеке, который случайно остановился у ворот, он, подозревает злоумышленника.

Гнев, соединенный с печалью, порождает раздражительность, досаду, ропот и хроническое недовольство всем и всеми.

Гнев, соединенный с унынием, порождает ненависть и презрение к самой жизни, протест против промысла Божьего, хулу на Бога, и нередко агрессивный атеизм. Такое состояние является предвестником отчаяния и бывает одной из причин самоубийства.

Гнев, соединенный с тщеславием, порождает зависть, злопамятство и мстительность. Для такого человека враг уже тот, кто в чем-то превзошел или опередил его. Он готов употребить против своего «соперника» самые низкие средства: язвительные насмешки, сплетни, клевету и донос.

Гнев, соединенный с гордыней порождает ненависть к человечеству, фанатизм и беспощадность. Эти две страсти звучат в пафосе трибунов революций. Когда такие люди захватывают власть, то они становятся перманентными убийцами и маниакальными некроманами, особенно, если к этому еще прибавляется параноический страх за содеянные преступления. По преданию, таким страхом был обуреваем Каин после убийства Авеля. Он дрожал как лист и постоянно переходил с места на место, словно преследуемый невидимыми мстителями, как призраком убитого брата: то он прятался за стенами построенного им города, то блуждал в горах и скрывался в чащах лесов, пока не был убит случайной стрелой Ламеха, принявшего его за зверя.

Римский император Калигула – садист и параноик на троне римских цезарей – говорил, что жалеет о том, что у человечества нет единой шеи, чтобы отрубить ему голову одним ударом меча.

Ярость представляет собой высший накал гнева. Ярый означает «огненный». В состояние ярости у человека проявляется демонический импульс разрушения, более страшный, чем инстинкт зверя, почувствовавшего кровь. В этом состоянии он не жалеет ни своей, ни чужой жизни. Александр Македонский, названный Великим, за свою жизнь не проиграл ни одной битвы, но часто терпел поражения от собственного гнева. Однажды, в состоянии внезапной ярости, он убил своего лучшего друга, с которым был неразлучен как Ахилл с Патроклом, а затем сам ужаснулся своему поступку и горько оплакивал убитого.

Из других порождений гнева упомянем следующие страсти:

Злопамятство – окаменевший гнев; он таится в глубинах сердца и в любое время может вспыхнуть, как тлеющие под пеплом угли, если на них бросить хворост.

Мстительность – постоянное желание причинить зло своему обидчику. Подверженный этой страсти похож на ночного убийцу, который, спрятав нож в складках одежды, выслеживает жертву. Если в состоянии ярости человек бросается на врага, не таясь и не прячась, а лицом к лицу, то мститель обычно наносит удар в спину.

Зависть – это скорбь о чужой радости и радость о чужой скорби.

Ревность – следствие безумной привязанности к человеку и страх потерять предмет своей страстной любви. Это змея, живущая в сердце и постоянно кусающая его. Для ревнивого смерть лучше потери своего кумира.

Есть еще один вид гнева – холодное равнодушие, это огонь, превратившийся в лед. Христианам заповедано забывать обиды, а в этом случае человек старается забыть не обиду, а обидчика, изгнать его из своего сердца, вычеркнуть имя его из памяти. Это безразличие похоже на холод клинка, а не на христианское прощение, когда враг становится другом; оно скорее напоминает буддийское равнодушие и презрение стоиков, для которых мстить это унизить себя: мудрецу сравняться с невеждой, аристократу духа – с вонючим плебеем.

К греху гнева принадлежит также жестокое отношение к животным: желание мучить и причинять боль беззащитным существам. Например, ребенок отрывает голову у куклы, затем мучает кошку, бросает камнями в собаку, отрывает крылья у бабочек. Он начинает испытывать наслаждения, причиняя боль другим. Из таких людей часто вырастают маньяки и садисты, которые не только убивают, но подвергают пыткам свои жертвы.

Иногда жестокость и глухая ненависть к людям могут сочетаться, как ни странно, с сентиментальностью. Некоторые нацистские палачи, которые заживо сжигали людей в газовых камерах, возвращаясь домой после своей страшной работы, развлекались, играя на скрипке, и нежно ласкали своих детей.

Но, к сожалению, сочетание сентиментальности и жестокости характерно не только для этих профессиональных убийц. Всмотритесь в портрет Александра Блока. Его взгляд, отрешенный от мира, устремлен куда-то вдаль. В нем отражена не лазурь неба, о котором он так проникновенно писал, а метафизическая пустота. На его лице как неизгладимая печать – жестокая складка губ. Тогда начинаешь понимать, откуда обаяние его демонической лирики. Это странное сочетание: потухшие глаза умирающего голубя и губы Мефистофеля.

Возьмите портрет Брюсова, написанный Врубелем. Кажется, что темное пламя вырывается из груди и сочится из глаз этого князя декадентов, как бы обнажая даже и не звериную, а зверскую глубину или, точнее, изнанку его души.
Корифеи русской поэзии 20-го века: Брюсов, Блок, Андрей Белый, приветствовали революцию не только потому, что страшились расправы и чтобы выжить стали на колени перед победителем, но еще потому, что багряный отсвет революции уже давно горел в их душе, как искры ада. В революции они нашли свое, хотя «свое» оказалось веревкой виселицы. Блок открыто радовался кровавой оргии революции и призывал узурпаторов власти разрушать церкви и монастыри.

Источник: