Последняя зачистка

Пожалуй, ни одно решение Синода, принятое в последние годы, не вызывало такой бури эмоций, как последнее, «валаамское». Даже главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов высказался, сдержанно назвав его «грубоватым». При этом ни у людей церковных, ни у тех, кто далек от Церкви, нет ни малейших иллюзий по поводу того, что Синод просто проштамповал то, что было, по сути, безо всякой подготовки, прямо на месте «спущено» ему тем человеком, который сегодня практически в одиночку управляет церковной институцией, то есть патриархом Кириллом.

Большинство наблюдателей озабочены судьбой Сретенской семинарии, до последнего времени лучшего конфессионального учебного заведения в РПЦ, совсем не стесняясь в выражениях. Дошло до того, что даже очень не любящая критиковать церковную и светскую власть редакция «Русской народной линии» высказалась с небывалой для себя резкостью, заявив ни много ни мало, как об «ошибочности» данного «решения священноначалия»! Уже одно это ярко свидетельствует, что мы имеем дело с ситуацией какого-то совсем нового качества даже в сравнении с тем, что делалось в недавнем прошлом и делается сейчас нашим церковным официозом. Однако на фоне зашкаливающих эмоций многих комментариев хочется сработать на контрасте и высказаться для начала чисто аналитически. Не стоит забывать одно из главных правил нашего жанра: аналитик, который сразу впадает в эмоции и начинает морализировать, должен срочно менять профессию, поскольку допускает недопустимое смешение жанров. (Что вовсе не отменяет справедливости самих по себе моральных оценок). Итак, что же, собственно, произошло (точнее, происходит, поскольку другое правило однозначно говорит о невозможности рассматривать отдельное событие вне общего контекста происходящего)?

Выскажем парадоксальную мысль: если внимательно всмотреться в этот контекст, то станет вполне понятным, что последние решения Синода, конечно, содержат в себе некое новое качество, но в принципе вполне логично укладываются в общий тренд, сформированный не сегодня. А последний, говоря мягко, довольно негативен.

В этой связи стоит начать с другого громкого решения того же Синода, ничуть не менее революционного – перемещения главного викария патриарха митрополита Арсения «вон из Москвы». По нашему глубокому убеждению, это отнюдь не рядовое кадровое решение вполне в духе нынешнего патриаршества, для которого бесконечное тасование отнюдь не бесконечной кадровой колоды является фирменным стилем и свидетельствует о фундаментальной проблеме. А именно, о все большем исчерпании финансовых и других ресурсов системы, когда, пытаясь залатать все более вопиющие дыры, как материального, так и духовно-морального плана, система, вместо того, чтобы кардинально, качественно перестроиться, начинает пожирать самое себя.

Как известно, митрополит Арсений играл совершенно особую роль в нынешнем истеблишменте РПЦ, будучи главным московским викарием почти 30 лет, то есть заведомо бóльшую часть своей церковной карьеры. Через него проходили немалые финансовые потоки самого богатого города России. Выстроенная им квазивизантийская система была явлением в известной степени уникальным. Если в других епархиях (да и в новых, созданных патриархом Кириллом московских викариатствах) настоятели и благочинные в последние годы весьма часто жаловались на непомерно завышенные аппетиты архиереев, устанавливающих непомерные поборы, то те, с кем работал митрополит Арсений, находились в своего рода оазисе. То есть немалые деньги со всех, с кого можно, он, конечно же, собирал, и через него они перетекали наверх, куда следует. Иначе он, изначально не будучи членом команды патриарха Кирилла, не удержался бы на своей должности ни одного дня. Но, понимая, что завтра и через год потоки не должны иссякнуть, в отличие от многих выдвиженцев нынешнего предстоятеля, никогда не перегибал палку. Он держал в голове колоссальный объем информации, будучи в деталях осведомлен о финансовом положении и прочих деталях житья-бытья практически каждого московского настоятеля и хорошо знал, для кого какой взнос «наверх» окажется посильным; никогда не возлагал на отцов чрезмерного финансового бремени. Вряд ли где в родимой РПЦ есть еще такой архиерей, который мог не только взимать положенную дань с настоятелей, но, при необходимости, напротив, спонсировать кого-то из них, видя, что тот находится в трудном положении, прекрасно понимая, что когда это положение изменится, батюшка сумеет быть благодарным. В конечном счете, как говорится, по гамбургскому счету владыка, не побоимся этого слова – своего рода гений церковной экономики. Здесь, конечно, можно говорить о порочности самой системы, это другой вопрос. Занимаясь анализом реальности, то есть прикладной аналитикой, мы, как указали выше, не впадаем в морализирование. Но, оставаясь в рамках данной системы, невозможно не признать, что владыка Арсений является в ней признанным виртуозом. За счет своих уникальных качеств он на протяжении без малого тридцати лет обеспечивал бесперебойное поступление денег в церковную казну, играя незаменимую роль в структуре церковного управления. И поэтому патриарх Кирилл никак не мог убрать его с занимаемой должности, как бы ему того не хотелось, прекрасно понимая, что возможное иссякание финансовых потоков – достаточно серьезный аргумент, побуждающий смирить всякие привходящие личные эмоции.

Что же вдруг произошло? Неужели патриарх Кирилл вдруг на ровном месте проявил необъяснимое самодурство, наконец, убрав с более чем серьезной должности «чужого» человека? Думается, что это все же не вполне так. То есть, конечно, импульсивность фундаментальных решений – это в последнее время, к сожалению, фирменный стиль нашего Предстоятеля. Но своя, пусть и ущербная, логика в данном решении, тем не менее, просматривается. Все дело здесь в общем кризисе системы, в том числе и финансовом. Поскольку стиль и целый ряд деяний «Великого Господина и отца нашего» сильно не нравится некоторым серьезным людям во власти, оные предпринимают вполне конкретные шаги по ограничению его финансовой самостоятельности. Банки «Пересвет» и «Софрино» Господин и отец более не контролирует; само предприятие «Софрино» близко к банкротству, поскольку потеряло главный фактор своей незаменимости – монополию на изготовление церковной утвари; гостиница «Даниловская» в условиях жесткой конкуренции и очень среднего менеджмента переживает далеко не лучшие времена… И т.д. и т.п. С провинциальных епархий и митрополий давно отжали все, что можно и что нельзя. Центральное и южное викариатства Москвы, до последнего времени подчинявшиеся владыке Арсению, оставались едва ли не последним резервом, едва ли не последним местом в родимой РПЦ, в котором отцы настоятели и благочинные еще не в полной мере ощутили всю прелесть непередаваемо нежного стиля «асфальтоукладчика». В условиях усиления финансового кризиса, когда взять денег неоткуда, а взять их, тем не менее, во что бы то ни стало надо, квазивизантийский стиль владыки Арсения, рассчитанный на долгую перспективу относительно спокойной жизни, в конце концов пришелся явно не ко двору. Какая уж тут Византия, когда деньги нужны сейчас и как можно больше! Не отказываться же, в самом деле, от престижной роскоши патриаршего бытия! Эдак во «власти» и уважать перестанут… Так что теперь центральные московские приходы ожидает судьба всех остальных. Как говорил мне один знакомый батюшка, который как раз собирался пожаловаться бывшему главному викарию на «начальника» своего викариатства, «он, наверно, думает, что у меня тут печатный станок»… Понятно, что максимум года за два отжав досуха финансовый ресурс с последнего оазиса непуганой церковной жизни, наш Самый Главный Церковный Начальник столкнется с тем, что вожделенные потоки иссякнут совсем, поскольку, как понятно, в центральных московских приходах, как и во всех других, нет печатного станка, но кризис и порождаемая им тряска всей системы такова, что на столь долгую перспективу начальник и его присные, естественно, не загадывают. Называется ситуативное поведение, вполне в тренде сегодняшней российской жизни.

Ну и, кроме того, чтобы закрыть данный аспект нашей темы, нужно сказать еще последнее. В свете неизбежного вскоре визита папы в Россию, а также практически уже открытого участия масонов в нашем православном богослужении, видимо, с точки зрения патриарха Кирилла, даже такой умеренный и сдержанный традиционалист и консерватор, как митрополит Арсений, неуместен на столь важной и значимой должности. Он, конечно, византиец, но кто его знает, как поведет себя в решающий момент… Ведь у каждого человека есть свой предел…

По сути то же самое мы имеем и во взволновавшей многих ситуации со Сретенской семинарией и Сретенским монастырем (мне, как профессиональному издательскому работнику, обидно, что никто не вспоминает про точно так же обреченное издательство). Только здесь следует говорить о том, что происходящее является следствием исчерпанности ресурса совсем иного рода.

Не секрет, что за последние годы число желающих поступить в семинарию и в дальнейшем связать свою жизнь со служением в качестве клирика сильно упало. Многие семинарии испытывают почти недобор, в силу чего качество абитуриентов (а следовательно, и выпускников) оставляет желать лучшего. Давно миновали те времена, когда в семинарию (по тем временам среднее учебное заведение) стремились люди с высшим техническим и гуманитарным образованием и даже университетским. Сегодня выпускников МГУ и других престижных вузов никаким посулами не заманишь в состав клира. (Впрочем, никто и не старается…) Ореол таинственности и сакральности вокруг церковной институции давно развеян, и это, в общем, все знают. В этих условиях Отцу Родному не остается ничего другого, кроме как концентрировать оставшийся образовательно-кадровый ресурс поближе к центру, усиливая личный контроль за ним. Не может же он, в самом деле, признать то, что давно очевидно для всех грамотных наблюдателей, а именно: что семинарская система конфессионального образования (основанная на принципе закрытых учебных заведений, в которых принимают юношей, имеющих за плечами лишь среднюю школу), готовящая по преимуществу всецело послушных и абсолютно не самостоятельных исполнителей патриаршей воли (а не самостоятельных и мыслящих личностей, что выходят из стен университетов), давно уже исчерпала себя! Парадокс: патриарх Кирилл, который все время подчеркивает, что нужно быть на уровне требований т.н. «современного мира», упорно держится за архаичную семинарскую систему, по происхождению своему абсолютно не православную, пришедшую к нам с Запада (то есть по сути папистскую по духу и, так сказать, методу). И понятно почему. Зачем ему нужны слишком независимые личности, по определению склонные к самостоятельному мышлению?

В этих условиях Сретенская семинария была настоящим оазисом, как и Центральное и Южное викариатство Москвы, хотя и в другом смысле. Создавший и взрастивший ее владыка Тихон, имеющий в церковных кругах стойкую репутацию умеренного консерватора, как не парадоксально это звучит, сумел в лучшем смысле реализовать на практике главную идею, которую все время артикулирует патриарх Кирилл: соединить традиционность, традиционное православное содержание образования будущих пастырей с лучшими достижениями современного мира, теми, которые в принципе можно использовать. Уровень ее выпускников качественно, на порядок превосходил соответствующий уровень других аналогичных вузов; даже в условиях, когда общий интерес к служению в Церкви падает, детище владыки Тихона являло собой яркий образчик процветания и конструктивной работы. (Хотя, впрочем, в последнее время поступали сведения, что либерально-экуменические тенденции постепенно стали проникать и сюда). Понятное дело, что в логике, которой руководствуется Предстоятель, и этот ресурс следовало, так сказать, централизовать и прибрать к рукам. А то, что в результате пресловутой «оптимизации» он, как бы это помягче сказать, потеряет свои очевидные преимущества… Ну кого это интересует! Тем более совсем не интересно «начальству» то, что за всеми «оптимизациями» стоят живые люди (и преподаватели и учащиеся). Ведь все они существуют лишь для того, чтобы «исполнять приказания»!

Бюрократия, тем более модернистская, по природе своей не создает никакого ресурса, она на это совершенно не способна; зато умеет хорошо и на каком-то этапе продуктивно «осваивать» тот ресурс, который создан ранее. То, что последний при этом выхолащивается и теряет свой, так сказать, органический характер, бюрократию абсолютно не интересует. Ибо для нее главная и единственная цель – решение сугубо ситуативных задач. При этом нынешний предстоятель руководствуется своим, скажем так, весьма специфическим представлением о Церкви, в основе которого – МЕЧТА О РИМЕ, прельщенность мнимым величием римокатолицизма, абсолютно прéлестная утопия, внушенная ему его учителем митрополитом Никодимом. Вникать в анализ этой утопии сейчас для нас нет никакого практического смысла, поскольку, как мы уже указали выше, наша цель – анализ реальности, а не фантазий. Все, что существует в нашей Церкви, будучи создано другими и до него, воспринимается им как строительный материал, который можно и нужно использовать для реализации своей мечты. Эта утопия реализуется им вопреки всему: давней исчерпанности экуменической идеологии; общему кризису христианской цивилизации в современном мире; падению авторитета Церкви в современном российском обществе, хорошо видящем и понимающем лежащие на поверхности доминирующие тренды в развитии нашей церковной организации и т.д. и т.п. Никакие компромиссы с носителями более-менее традиционных православных ценностей, кто бы они ни были – епископы, священники, статусные миряне и тем более простой православный народ, здесь невозможны в принципе. Не в силу какой-то злонамеренности нашего властного субъекта, а просто потому, что понятие принципиального (а не ситуативного) компромисса с кем-либо и с чем-либо вообще, изначально отсутствует в его модели мира. Здесь возможно лишь неуклонное движение вперед. Если человек по природе своей не способен летать или жить в воде, то никакой искусственно привитый навык и никакое воспитание не исправят этого «недостатка». Ибо такова природа вещей.

Мировая история свидетельствует о том, что утопия по природе своей сначала пожирает жизненную органику, живой жизненный ресурс, а затем рушится, погребая под своими обломками то, что еще осталось. Не будем вдаваться в исторические примеры; они и так очевидны. То, что при этом практически всегда, в той или иной форме, имеет место предательство, ничуть не меняет этой общей закономерности, будучи всего лишь, так сказать, конкретным «способом» обрушения утопии.

Сегодня, вместо развития органичных форм церковной жизни, в РПЦ доминирует спускаемая сверху утопическая, разрушительная модель. Все реальные, практические работники «на местах» (где они еще остались) должны без устали трудиться ради того, чтобы подтвердить истинность пресловутой доктрины «новой миссии». Похоже, очень высокие властные мужи в РПЦ искренне верят в то, что у нас действительно семимильными шагами растет число «катехизируемых», бурными темпами увеличивается число прихожан, а всякого рода богемные персонажи с пониженной социальной ответственностью, ставшие завсегдатаями программы телеканала «Спас» «Парсуна», реально воцерковляются в назидание сторонникам устаревших принципов (основанных на святых отцах) миссии «старой». Старательно надуваемый мыльный пузырь грандиозного успеха «самого великого патриарха», пиаровский шарик непобедимого величия «сильной Церкви» (некоторые прямо говорят, что гнойник) рано или поздно лопнет, и для всех нас наступит момент истины. И тогда…

Однако наименее правильно было бы здесь списывать все на одного человека, воспринимая ситуацию как какую-то нежданную напасть, которая безо всякой нашей вины вдруг свалилась на нашу голову. Мыслить так – означало бы совсем удалиться от реальности. Следует задаться главным вопросом: почему Господь (без воли которого, как мы знаем, ни один волос не упадет с головы человека) попускает все эти трагические события? Правильнее всего здесь – избегать упрощенных объяснений той реальности, с которой мы имеем дело. Суть же ее, как представляется, выражена в заголовке одной из наших книг, где прямо говорится о разрушении нашей земной Церкви, причем не извне, а изнутри нее. И вот здесь уже нужно, наконец, сказать о главном.

«Святые девяностые», когда Церковь начала стремительно возрождаться, не были нашей заслугой; они были Божиим даром всем нам. Их вымолило поколение новомучеников, не пожалевшее самой жизни ради веры. Те, кому посвящен великолепный новый собор Сретенского монастыря, ныне у него уже отнятый. Те, же, кто пришел в Церковь тогда (среди которых, конечно, были разные люди), те, кто поначалу радостно и с энтузиазмом окунулся в воссоздание нашей церковной жизни, в большинстве своем, к сожалению, не восприняли от поколения мучеников самого главного: вера – это не просто Божий дар людям; получив его безо всяких заслуг, нужно быть готовым в любой момент заплатить за него всем, что у нас есть, вплоть до самой жизни, готовым к жертве. Нельзя не признать: в огромном большинстве своем мы к жертве во имя веры, увы, не готовы. Кто из нынешних страдальцев, чье дело разрушается бездушной и чуждой подлинно православному духу церковной бюрократией, проявил такую готовность совсем недавно, когда это было необходимо? (При этом отнюдь не рискуя ни жизнью, ни даже свободой). Кто возвысил свой голос в защиту веры после абсолютно беззаконной встречи в Гаване (когда по сути плюнули в лицо всему Архиерейскому собору, грубо нарушив его бесспорные канонические права)? Кто из авторитетных и влиятельных архиереев, процветающих священников и статусных мирян противостоял беззаконному сборищу на Крите (куда, по убеждению, бытующему в ревнительской среде, делегация нашей Церкви не поехала лишь благодаря прямому вмешательству президента Путина)? В той же Греции, в других Поместных Православных Церквях выступали известные епископы, духовники, богословы, в нашей же число таких активных и ревностных людей можно буквально пересчитать по пальцам. Кто из, так сказать, статусных церковных авторитетов противостоит нашествию церковного модернизма и неообновенчества? Более того, эти вписанные в мейнстрим, преуспевающие люди еще и постоянно держат под подозрением тех немногих, кто свой голос в защиту веры все-таки возвышает. «Не надо обострять, главное дело» – вот лейтмотив этой «взвешенной» (по сути, конъюнктурной) позиции? Ну и? Неужели не ясно, что если с нашей стороны нет готовности стоять за веру, то religio, то есть связь между Богом и людьми, неизбежно нарушается, и мы оказываемся во власти чисто земных стихий? Никакое, самое продуктивное и блестяще организованное дело не имеет никакого значения перед лицом Бога, если место каждодневной готовности к жертве (каковой готовностью, собственно, и созидалась Церковь) заступает real politic и, на первый взгляд, такой умный, такой «трезвый» расчет. В деле веры не может быть договоренностей, ценой которых в конечном счете становится сама вера.

Происходящее сегодня – не просто трагедия и «напасть». Это еще – и суд Божий над нами, над поколением «святых девяностых», что на данный момент явным образом не сумело быть достойным святой крови новомучеников, той крови, которой куплен подходящий к концу наш церковный расцвет.