Причины появления недоверчивого отношения к разуму

Но откуда же у нас взялось недоверчивое отношение к разуму? Еще в XVII веке, в связи с влиянием Запада, пред русским сознанием прямо был поставлен вопрос о том, как относиться к разуму, какое место должен он занимать в духовной жизни. Вопрос решался по-разному. Старообрядцы, влияние Запада связывали по преимуществу с тем, что оно происходило через религиозный рационализм, – и в этом была значительная доля правды – рационализм имел другой мистический источник, вел свое начало от того змиева научения,которому подверглись Адам и Ева в раю. Но, выступая против рационализма, они впадали в другую крайность, – отвергали и вообще всякое разумное делание.

Протопоп Аввакум писал: «Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскальства и логофетства неискушен, простец человек и зело исполнен неведения».

Начиная с ХVIII века Церковь столкнулась с рационализмом и вольнодумством, которые были занесены на Русь западным ветром и быстро, как это было в то время со всем, что приходило к нам из Европы, вошли в моду. Детей из высшего сословия воспитывали заезжие французские гувернеры, которые вместе с французским языком передавали им идеи новейшей философии, характерные для эпохи Просвещения. Эта философия лишь выявила то, что и так содержалось в западном богословии – и было некритически усвоено западными отцами вместе с основами греческой философии, в которой интеллектуализм был поднят на высшую ступень.

В ней интеллектуальное заслоняло реальное – и тем самым создавало оковы рационализма для человека. В XVIII веке рационализм выступал под
знаменем науки, авторитет которой в то время был непререкаем, и оспаривать высказывания таких философов, как Дидро, Вольтер, д,Аламбер считалось дурным тоном, свидетельством невежества и отсталости. Даже в общеобразовательных школах строжайшими инструкциями предписывалось, что преподавать Закон Божий нужно в русле новых веяний. Профессор П.В. Знаменский пишет: «Чтобы не заразить детей суеверием и фанатизмом, законоучителям не рекомендовалось распространяться пред учениками о чудесах, о ветхозаветных казнях Божиих, о страшном суде, о вечных муках и подобных предметах, а рекомендовалось внушать им преимущественно правила морали и естественной религии, да толковать побольше о веротерпимости». Как это сходно с тем, что происходит сегодня! 

Плоды такого протестантского «просвещения» явились тотчас же – стали пренебрегать постами, обрядами, насмехаться «над духовенством, крестными ходами, сорокоустами, почитанием святых икон и т.д.». Сознание протестантствующих коренным образом изменялось. В обрядах и таинствах они видели уже только символы, в богослужении выделяли только проповедь, а смысл христианской жизни сводили к морали. Такая рационализация способствовала тому, что ум постепенно терял связь со своим духовным источником и провозглашался самодостаточным: возникала новая вера, уводящая из Церкви, – вера в рассудок. Ум, призванный постигать главные ценности жизни, сконцентрировался на ценностях второстепенных, мелких, а порою и вовсе пошлых. Это была настоящая болезнь ума, затронувшая и состояние духа.

Болезнь проникала в сознание народа, разлагая общество изнутри. Истоки этой болезни проанализировали русские религиозные философы. Происхождение этой болезни они связывали с тем, что направление «европейского ума обнаружило односторонность». Из-за этого «жизнь была лишена своего существенного смысла. Многовековой холодный анализ разрушил все те основы, на которых стояло европейское просвещение от самого начала своего развития, так что его собственные коренные начала (то есть христианство) сделались для него посторонними и чужими… а
прямой его собственностью оказался этот самый разрушивший его корни анализ, этот самодвижущийся нож разума, не признающего ничего кроме себя и личного опыта, – этот самовластвующий рассудок, – эта логическая деятельность, отрешенная от всех познавательных сил человека» .

Так, по мнению Киреевского, начиналась эта болезнь. Развитие ее он сравнивает с внедрением «прелести». «Разум, – пишет он, – обращается легко в умную хитрость, сердечное чувство в слепую страсть, красота – в мечту, истина – во мнение, существенность – в предлог к воображению, добродетель – в самодовольство, а театральность является неотвязной спутницей жизни… как мечтательность служит ей внутренней
маской». Преподобный Амвросий Оптинский писал о религиозном влиянии рационализма: «В кругу переученых усиливается мнение, что совсем и бесов нет». Сначала решили, что нет бесов, а затем, что нет и Бога. Девятнадцатый век в век двадцатый въезжал на необъезженном еще, но сильном и молодом коне атеизма – и плотский рассудок, в который невольно преобразовался ум, стал подгоняющим этого коня хлыстом.

Святые предчувствовали, к чему приведет такой рационализм – они прозревали грядущие социальные катастрофы и бунт народа против Бога. «Уму, – писал святитель Феофан Затворник, – следует слушаться того, что заповедано Господом. Как только примется он законодательствовать, то нагородит не знать что, расстроит и нравственные, и религиозные, и житейские, и политические порядки; все пойдет вверх дном. Великое несчастье для общества, когда в нем дают уму свободу парить, не удерживая его Божественною истиною!

Это гнев Божий. В этом разгаре умственного своенравия лучше всего укрываться в простоту веры». Народ и прятался от этого безумия в простоту веры, в недоверие к «идеям», которыми его пичкали агитаторы-народники. И в этом народ был прав, но беда в том, что его недоверие к идеям перерастало в недоверие к уму, как таковому. Сейчас, в силу трагического разрыва преемственности богословской мысли, мы питаемся по большей части тем, что было выработано до революции. Посмотрите на свою полку с духовной литературой – вы увидите, что ее в основном заполнили издания до 1917 года, то есть как раз того времени, когда Церковь вынуждена была бороться с рационализмом. Такое отношение к уму в то время
было оправданным и понятным. Но сегодня нам грозит другая (противоположная) опасность – иррационализм и мистицизм неоязычества и оккультизма. Поэтому высказывать сегодня недоверие уму, да еще в категорической форме, просто опасно. Это все равно, как если бы при нападении на нас сверхдержавы, оснащенной новейшим вооружением – мы начали бы вдруг кричать: «Братия, вооружайтесь – готовьте ядра для пушек, сабли, луки и стрелы!» Такой призыв во время реальной войны был бы очевидной глупостью – на него бы никто не откликнулся, а призывающего сочли бы или сумасшедшим, или предателем. Но, к сожалению, в духовной брани такая глупость не столь очевидна. 

Святые отцы учили, что в грехопадении человек утерял целостность, ум его вместо познания Истины, Красоты и Любви обратился к познанию внешнего мира и тем самым утерял свою способность познавать непреходящие, вечные ценности. Чтобы восстановить целостность человека, необходимо восстановить его и в умном достоинстве, в этой умной способности познания вечных ценностей. Невозможно восстановить целостность человека, не восстановив в нем утраченную познавательную способность ума. Рационализм и мистицизм (иррационализм) – это крайности на пути
познания Бога; они свидетельствуют о продолжающемся распаде целостности человека. Без нравственного обновления человека рациональный и мистический пути познания ведут в духовный тупик.

Рациональное познание Бога невозможно в силу ограниченности и неясности тех понятий, которыми мы пользуемся. Преподобный Симеон Новый Богослов говорит об этом: «Я оплакиваю род человеческий, так как, ища необычных доказательств, люди приводят человеческие понятия и слова – и думают, что изображают Божественное естество» . А мистическое познание без верного учения становится не боговедением, а бесовидением.
Наука провозгласила, что разум и вера несовместимы. В нашем сознании осталась такая ложная альтернатива. И теперь мы, обретая веру, сразу же отказываемся от разума и бросаемся в мистицизм. Но это есть другая крайность. Мистическое познание без трезвого подхода и правильных основ веры может стать открытием совсем не того духовного мира, который открывался святым. Поэтому познание Бога возможно только в целостности.

Размышление же есть необходимый этап восстановления целостности человека. Без этого этапа (без школы трезвения) сердечное пробуждение может стать пагубным для ищущего Бога, – он может найти не Бога, а демонов. Таких случаев в истории подвижнического делания мы находим тысячи. 

«МИСТИКА ИЛИ ДУХОВНОСТЬ». Ереси против христианства