Русские немцы приехали сохранить своих детей

Семья Минихов была вынуждена приехать из Германии в Россию, чтобы сохранить своих оставшихся детей.

Обычно ювенальные органы, психиатры приходят домой – они очень сильно давят родителей. Всегда родители во всем виноваты. Ты любишь ребенка – ты виноват, что ты его любишь, гиперопека. Не любишь – виноват, что не любишь. Ты хоть что сделай! Сотку дал – виноват, что отдал. Ты ее не дал – опять виноват, что не дал. Они нас постоянно давили. Вся ювенальная система в Германии построена на том, что всегда, во всем, каждую секунду, каждый час виноваты родители, родители, родители. По-настоящему за эти полгода, потихоньку началось, а как они поняли, что мы остаемся в своих традициях, они начали нас просто давить. Они давили психически нас, у нас уже и нервы были… Это очень часто делается, чтобы при них произошел какой-то эксцесс. Но неделю до этого стало очень тихо...

Элина Жгутова: Добрый день. Сегодня у нас в гостях, можно сказать гости из Германии, но на самом деле это не гости, а беженцы. Это люди, которые бегут из цивилизованной Германии в нашу темную, тоталитарную страну. Почему они бегут? Поскольку они сидят в нашей студии, можно догадаться, что бегут они от фашистской системы, которая называется там Югендамт, точнее – от карательной системы ювенальной юстиции. Добрый день, представьтесь пожалуйста нашим гостям, как вас зовут?

Гости: Добрый день. Я – Дмитрий Миних. Я – Катарина Миних.

Э.Ж.: Расскажите вашу историю. Вы родились в России, как мы уже выяснили. Что потом?

Дмитрий: Ну да. В Советском Союзе мы родились. Когда мне было 25 лет почти, это был 98 год, я уехал в Германию и там остался. Женился.

Э.Ж. : А вы тоже приехали – другим путем?

Катарина: Да.

Дмитрий: Она приехала в 90 году. Ей 14 лет было.

Э.Ж.: И вы познакомились уже в Германии?

Катарина: Я съездила в Киргизию, на свою родину в 97 году, там познакомились с моим будущим супругом, мы поженились и с тех пор жили вместе в Германии семьей. У нас родилось пятеро детей там, на месте.

Э.Ж.: Недалеко от Ганновера.

Катарина: Да. 60 километров от Ганновера, город Миндан. Я там выучилась на медсестру и работала в клинике до последнего дня, когда нам пришлось покинуть Германию.

Э.Ж.: А вы как устроились?

Дмитрий: Я приехал, выучился на автомеханика, закончил техникум еще в Советском Союзе, работал там, в Киргизии – армию обслуживал, потом водителем работал, потом в автомастерской. Потом в Германию приехал – надо было подтверждать диплом, я вначале так поработал, потом выучился в Германии три года на ЧПУ (?) обрабатывающий …(непонятно) , так это по-русски называется, и так же работал.

Э.Ж.: То есть нормальные условия были экономические?

Катарина: Конечно!

Дмитрий: Нормально, всего хватало. Мы ни дня на социальные не сидели. Я вот так скажу. Там какие-то детские пособия, которые все получают – мы тоже получали.

Э.Ж.: Ну хорошо. А вот этот Югендамт, который столько много хочет, столько много берет – а что он дает?

Дмитрий: Если их законы читать, то это профессиональная помощь для семей, для родителей.

Э.Ж.: А в чем она заключается реально? Вот смотрите, допустим, у вас тяжелое положение, допустим, вы мать-одиночка, и еще трое детей. Вот вы приходите и говорите – граждане дорогие, вы чтоли за детей отвечаете, видите, они у меня голодают, можете чем-нибудь помочь? Что они сделают?

Дмитрий: Чем интересен Югендамт. Вот мы нормальная семья была, и они нас прессовать начали. Очень много есть ненормальных семей, алкоголиков, наркоманов, где дети – беспризорники, где родители сидят на социальных, получат социальные – пропьют, прокурят, и денег нет, и дети – беспризорники. В этом случае Югендамт им помогает.

Э.Ж.: Сигареты им приносят?

Дмитрий: Продуктовые пакеты могут принести какие-то.

Э.Ж.: Это считается неблагополучная семья? Она попадает в какой-то отдельный реестр?

Дмитрий: Дело в том, что им, если неблагополучная семья, дети там, пацаны растут, начинают криминал делать, сотки воровать, наркоманить, то им, Югендамту, приходится реагировать – он в магазине попался на воровстве или еще где-то. Но таких детей никакая семья не хочет взять. Проблема в том, что хотят нормальных детей на адаптацию (русск. – под опеку) брать – их очень много там, это целый бизнес у Югендамта, они получают от государства деньги за каждого ребенка, которого они куда-то пристроят. А детей из наркоманских всяких семей, с испорченной психикой, никуда не пристроишь, только в какой-то для малолетних преступников приют.

Э.Ж. : Ну, понятно. Но есть же там фостерные семьи, там хочешь не хочешь – заявил, что ты фостерная семья – тебе в любой момент могут привезти ребенка, и никто не спрашивает тебя, хочешь ты, не хочешь?

Дмитрий: Они потом все равно откажутся от них.

Катарина: Эти семьи имеют право отказаться.

Дмитрий: Им подсовывают такой «товар», как сами эти, Югендамт, говорят, «испорченный».

Э.Ж.: Они так говорят?

Дмитрий и Катарина: Да, да, в переносном смысле.

Дмитрий: Они берут этих детей, но никому не охота прыгать за этим ребенком, бегать за ним, вытаскивать его из ментуры и еще откуда-то… У нас почему проблема произошла, вот трое наших больших детей: старшая себе любовь нашла, думала она себе…

Э.Ж.: Так, а сколько все-таки им, по возрастам?

Дмитрий: Мелиссе сейчас 18 почти, Арине 16 и (Дане?) 15. Погодки. И вот с Мелиссой проблемы начались. Это началось еще в 15 году, мы это конечно прошляпили. Они залезли в интернет и начали играть в сатанинские игры. Мы начали замечать, что с нашими девками что-то не то, они стали злые, замыкаются в своей комнате.

Э.Ж.: А вы были на работе?

Дмитрий: Я дома был.

Катарина: Мы работаем в разные смены, всегда кто-нибудь дома.

Дмитрий: Она до двух, я с двух на работу, следующую неделю наоборот. Ну вот, детей сейчас спрашиваешь – а они сейчас умные, они могут все закодировать, не можешь залезть куда-то. Не проконтролируешь.

Э.Ж.: Что значит – не можешь проконтролировать? Вы про компьютер? Ну взяли, отобрали.

Дмитрий и Катарина: Вот мы и отобрали. Вот с этого и проблема началась. По законодательству ты не имеешь права у них отобрать, у них есть право на личную свободу, как они это интерпретируют.

Э.Ж.: Это называется личная свобода? Пользоваться вашим компьютером, который они не заработали?

Дмитрий: Да. Их это не волнует, ты должен предоставить им (немецкое слово), доступ к информации.

Э.Ж.: Ну дали им 486 пентиум – пусть развлекаются. Сотку такую же.

Катарина: Ну вот мы к такому и пришли как раз, когда пошло это все, забрали телефон и забрали компьютер.

Э.Ж.: Так в чем была проблема? У вас совершеннолетие с 18?

Катарина: Да.

Э.Ж.: Значит, она была несовершеннолетняя?

Дмитрий: Да. Она нашла через интернет, через эти электронные игры, (немецкое название) «Крик души», или «Эхо души», это игра такая, она все более и более сатанистская, и, как я прочитал в интернете, с некоторыми познакомился – что это корейская игра, она недавно вышла, и она ведет к тому, что люди играют, молодежь, и она затягивает, и очень часто в конце концов приводит к самоубийству тех, кто много в нее играет. Мы, естественно, это поняли, это один наш сын нам подсказал, и мы начали запрещать. Мы отобрали компьютер, все отобрали.

Э.Ж.: Они вдвоем играли?

Дмитрий: В основном старшая. Вторая – Арина, которая там сейчас осталась, она вообще была ни при чем, но она всегда как двойняшка, как хвостик за Мелиссой бегала. В итоге Мелисса нас обманула и исчезла. Оказывается, у этого парня была, мы потом узнали. Она исчезла, мы бросились на поиски.

Э.Ж.: А парню сколько лет?

Дмитрий: Двадцать пять. Она уехала к нему, это триста с чем-то километров, сказала, что к подружке пошла, взяла велосипед, моя жена отвезла ее к подружке. Оказывается, она оставила велосипед, поехала на жд-вокзал, и оттуда поехала к нему. Когда попытались этого парня найти через криминал (полицию – ред), оказалось, что ай-пи адрес неправильный, через прокси он выходил, и вычислили его по старому ай-пи адресу, оказалось он из дурдома для неполноценных, больной человек, живет в общежитии для больных.

Э.Ж.: Она его полюбила?

Дмитрий и Катарина: Это не любовь, это притягивание какое-то, она к нему пошла как зомби.

Дмитрий: Когда Мелиссу нашли, она попала в полицию, и ее начали прессовать, почему она сбежала. Ну, она и наболтала больше, чем надо, но она это не подписывала. Может быть, она говорила сгоряча, ее вытащили с наручников, она была обижена, что ее любовь поломали, как она думала, ну и этот немец, дурачок не дурачок, а там свои три копейки вставил, тоже наговорил, что мы русские, мы против немцев, на национальной почве, и пошло, и закрутилось. Привезли Мелиссу домой, ну тут мы сами глупость сделали – дали Арине с Мелиссой побыть, думали она успокоится, потому что Арина ни при чем там была. Но дальше все хуже пошло. Эта ювенальная система, раз мы на крючок попались, они начинают очень осторожно входить в семью, делают «термины», два-три раза в неделю, вроде собеседований.

Э.Ж.: Вы живете, стук в дверь или звонок – что происходит?

Дмитрий и Катарина: Они заранее звонят, говорят – мы из Югендамт, завтра в два часа приходим на собеседование. У вас проблема, ваша дочь не дома, ее забрали.

Э.Ж,: То есть неблагополучие.

Дмитрий: Да. Вот так вот и началось, никаких избиений, ничего, но, ладно, она убежала, она там сейчас с Ариной сидит. Югендамт делает эти «собеседования», сначала они потихоньку ведут, детей к себе берут – вот этих трех оставшихся детей, их начинают давить, чтобы они признавались, что их папа-мама бьют, естественно их там к врачу отвели, в бассейн, где они их там хотели посмотреть, синячок хоть один есть если. Естественно, ничего не было, как и у Мелиссы с Ариной, никто никого не избивал, ничего. Наших детей допытывали, они приходили, плакали от этого Югендамта.

Э.Ж: Но они их возвращали домой.

Катарина: Они игрались с нами долго. Могли бы и не возвращать, но они семь месяцев с нами игрались.

Дмитрий: Два-три раза в неделю, или к себе брали детей, или к нам приходили. Нам назначили психиатра. Я пытался доказывать психиатру, что я не наркоман, не алкоголик, и никогда им не был, у меня не было даже дорожных штрафов, ни одной просрочки по кредитам, ничего. Я работал на работе, где надо брать каждый год (немецкое слово), выписка о несудимости, я могу предоставить любые справки. У меня нет ничего, ни синяков у детей, никто не жалуется, у нас нормальная семья была.

Э.Ж.: Но Мелисса им сказала про компьютер и про все?

Дмитрий: Да, конечно. И они начали нас прессовать за это, что мы ограничиваем свободу, что мы должны ее обеспечить. Я говорю – ну вот, ладно, я не против немцев даже сказал, хотя менталитет другой, то се, но был бы это хоть нормальный немец, был бы это парень не с психическими проблемами, ведь ему даже, по идее, и жениться нельзя. Психологи начинают докапываться. Тут как получается – были бы мы немецкая, простая семья, то скорее всего они бы от нас постепенно отстали со временем, потому что они поняли, что ничего нет. Но они начинали закипать, когда они с детьми разговаривали, дети между собой на русском, потому что я постоянно на русском с детьми разговаривал, потому что я сам русский и по паспорту, и по рождению, и мне было очень важно, чтобы мои дети в моей культуре остались. Мы с моими сыновьями смотрели наши, русские фильмы, чтобы они понимали нашу культуру и все. Это их обжигало как кипятком, что мои дети не настоящие немцы, как они говорили. И потом потихоньку они переходят к конкретным вопросам: как мы относимся ко всяким меньшинствам, как мы понимаем это, как это, как то. Как они написали, мы плохо адаптируемся к немецким нормам и правилам. Они мне начали прямо задавать: вот, если ваши девочки, они уже взрослые, найдут себе партнершу по жизни, как они говорили, как вы на это должны смотреть?

Э.Ж,: То есть, переводя на русский язык, если ваша дочь будет лесбиянкой?

Катарина: Да.

Дмитрий: Как я должен на это смотреть? Это извращение! Я не могу на это смотреть. Я не сделаю ничего плохого, но это не моя дочь, я не могу на это смотреть.

Э.Ж.: А они что?

Дмитрий: Вы должны это! Вы должны. Вы со своим «таежным инстинктом» не полностью адаптировались. Там даже в некоторых документах написано, что нас надо перевоспитать.

Э.Ж.: То есть вы не безнадежны были с их точки зрения?

Дмитрий: Дело в том, что проблема не в нас. Конечно, они сказали, что проблема в вас, вы русские и не хотите меняться. Мы остались в русской идентичности, а кто не меняется, тот должен или подчиняться, или исчезнуть. Если бы они других русских немцев взяли, которые хотят адаптироваться, раствориться в их культуре, они бы дальше нас не зацепили. Но у нас произошла зацепка. Теперь они нас начали раскручивать, что мы стоим на своем, в своем, в русском как бы соку я пытаюсь своих детей воспитать. Им это очень сильно не нравилось, потому что это не ихнее. Понимаете, весь вопрос Югендамта – это не вопрос защиты детей, у них есть еще и другие, тайные, вещи, которые они должны делать, и главное – это борьба с инакомыслием, я так думаю, борьба с тем, что им не угодно, потому что везде они относились к нам так – ну, потому что мы не такие, как они.

Э.Ж.: И что дальше произошло, через семь месяцев?

Дмитрий: Нам очень крупно не повезло. У нас была одна психиатр, фрау (немецкая фамилия), женщина нашего возраста, даже чем-то на нас похожа, которая вела наши дела. И с ней у нас были нормальные отношения, она была на сто процентов уверена, что это переходный возраст, она с ними говорила, что дети уже домой хотят, и что они сожалеют…

Э.Ж.: Так они уже изьяты были?

Дмитрий: Да, Мелисса и Арина с десятого октября уже находились в детдоме, ходили в школу, находились у сестры жены, только домой им нельзя было идти, а трое младших детей дома, и Югендамт их только к себе брал иногда. Так вот, эта фрау хороший психиатр во всем разобралась. Она хорошие письма написала, что у нас ничего плохого не было в семье, еще и написала, что наша семья может быть примером для других семей – мы дом построили, у каждого ребенка была своя комната, мы старались сами зарабатывать. Но она ушла в декрет, должен был второй ребенок у нее появиться. Она уходит, и нам дают другую женщину, фрау (Ранке? немецкая фамилия). Мы когда ее увидели, в начале марта, поняли, что пролетаем по полной. В первый же день она на нас начала орать, что она меня посадит, руссен идиотен, криминели все, что наше русское воспитание надо искоренять. Фрау Ранке похожа на… Я не могу быть на сто процентов уверен, но она всю жизнь жила без мужа и без детей, как она сказала, и она похожа на старую лесбиянку, так, чисто по человечески. Та, первая, была семейная, нормальная, а эта…

Э.Ж.: А каких там больше, в процентном соотношении, из тех кто там работает?

Дмитрий и Катарина: Да они там всякие. Никто нам не дал выбрать, просто сказали – теперь за вас вот эта отвечает, приезжайте, познакомьтесь. Мы приехали, были в шоке и поняли, что нам конец.

Дмитрий: И оказывается, она там одна из главных. Понимаете, старой женщине, которая не имела никогда семьи, мужа и детей, имеет извращенные наклонности, власть дала решать в городе, какая нормальная семья, какая ненормальная. Естественно все, что мы до этого писали, оправдывались, она тут же начала на нас писать в суд, что осторожно, нашим детям грозит (неразборчивое немецкое слово) , как она написала, такая (элитарная?) опасность. Еще вот что произошло. Мелисса, находясь уже в детдоме, она захотела к нам, домой. Они ей все говорили – детдом это не тюрьма. В любое время любой ребенок, если захочет, может хлопнуть дверью и уйти домой. Мелиссе надоело это все, и она позвонила маме – я хочу домой. Она приехала, эта фрау (Ранке?), прибежала, оказывается, они большие деньги теряют, если она домой идет. Она устроила там форменный скандал, начала наезжать на Мелиссу. Что ей семнадцать лет, что родители ей не нужны, что она запрещает ей домой идти. Мелисса говорит – мне говорили, что это не тюрьма, что я могу в любое время идти домой. Та начала ее давить, что тебе семнадцать лет, и после школы я тебя определю в такой интернат, где она может себе найти «партнершу по жизни». Мелисса наша, хотя и не всегда в церковь ходила, но в христианской школе училась, и несмотря на то, что она устроила нам проблемы, она не до такой степени испорченный ребенок, ее это сильно задело, и она сказала – я туда никогда не пойду, я не хочу быть на тебя, лесбиянку, похожа. И ее это задело по-полной, она пообещала, что мы тут же всех детей потеряем. На следующий день она, как мы поняли, побежала в суд. Мелисса поехала с моей женой, при адвокате, забрала все свои фальшивые заявления, которые они заставляли ее писать, сказала, что это все неправильно, забрала все назад, все, это дело должно быть закрыто. Мелисса пришла, забрала, Алина вообще ни при чем там была. Теперь фрау Ранке вот эта, про которую я говорил, с такими наклонностями, она взяла и все это... Дело в том, что Югендамт – это очень серьезная организация, как мы потом поняли. Там нет никакой демократии, они не подчиняются судам или еще кому-то. Югендамт имеет полномочия больше, чем полицейские. Полицейский, чтобы в дом зайти, он должен ордер иметь. Югендамту не обязательно ордер иметь. Он может постучаться – и ты обязан его пускать. Он может у тебя забрать твое самое святое – ребенка – без суда и следствия. Заберет в досудебном порядке, якобы ему грозит опасность. Нам там говорили сказки о демократии, о судах, о том-сем. Как мы стали узнавать – ни один адвокат не идет против Югендамта судиться, они говорят – у них лицензию заберут за это, это во-первых. Во-вторых, они не хотят судиться, потому что процесс очень долгий, и выиграть его практически невозможно. Потому что Югендамту ничего доказывать не надо, он просто напишет, что ребенку в этой семье грозит опасность, как она написала – и даже не уточняет, какая опасность, от кого конкретно. Опасность может исходить, если родители наркоманы, алкоголики, психи, полные кретины или идиоты, еще как-то, но у нас всего этого не было, откуда идет опасность? Как она там написала – у нас опасность в русском воспитании.

Э.Ж.: Вы говорили, что после Крыма русофобия усилилась, да?

Дмитрий: Очень сильно. Где-то с 13 года, когда еще Йохан Гаук, министр, президент у Меркель, на олимпиаду не поехал, в начале 14 года, и тогда уже очень сильная была русофобия… Вся проблема не в нашей семье. По статистике от тридцати до шестидесяти тысяч в год детей забирают. Большинство детей забирают из нормальных семей, вот как двоих детей забрали у женщины, которая сейчас здесь, (Майер? немецкая фамилия), да. При нас они сидели и делили наших детей, вот эта фрау Райке. Вот эти трое, говорит, они уже взрослые, вредные, их можно устроить только в интернат какой-нибудь . А вот эти двое – на Ильяса и Викторию, им было 8 и 10 лет – их любая семья заберет. Я им говорю – почему вы не берете этих, там, сейчас много сирийцев, детей без родителей? Но за них они много денег не получат, у них нет немецкого паспорта, у них нет языка, они темненькие на вид, и никто их в семьи не хочет, немки не хотят таких детей адаптировать и принять. А вот таких детей – белых, голубоглазых, из нормальной семьи – и пока они маленькие, им в голову можно вложить все что хочешь, смирные и опрятные дети – их все хотят. Нам еще говорили: вы их оденьте хорошо, мы их фотографировать будем, а оказалось, мы поняли для кого - их представляли другим семьям, фотографировали… Если целиком взять, Югендамт – это как Гитлерюгент в свое время был. Гитлерюгент для чего был сделан – для того, чтобы молодежь направить в определенном ключе, в нацистских понятиях. Сейчас Югендамт – это модерновый Гитлерюгент. В Норвегии это Барневарн, где-то еще по-другому, но как бы они не назывались, суть их в том, чтобы оторвать детей от родителей, оторвать их от культуры. Главное, нашим девкам, пока они там сидели – запретили в нашу церковь ходить, там где в основном русаки собраны. Им сказали – вы ходите в мечеть. Там арабы, беженцы, вы с ними ходите. Главное, немцы не очень-то за мусульман, но в этом случае им все равно, лишь бы поперемешать всех, попереломать, чтобы дети забыли свое, откуда они, свою культуру, своих родителей. Главная причина не в том, что в в русских семьях издеваются или что-то. По статистике, в приемных семьях намного больше издевательств – это не их дети, им их не жалко. Там распущенность, издевательства над детьми намного больше практикуются. Главное - это изменить направление мышления.

Э.Ж.: А они инспектируют эти семьи? Например, ребенок поступает в семью, там поступает сигнал от тех же соседей?

Дмитрий: Ну, передадут ребенка в другую семью, им-то что. Конечно, они всегда говорят, что они за детей, они за благо ребенка. Но неужели нормальные отец и мать не делают все для блага ребенка? Я понимаю, если родители, действительно, спившиеся или еще какие-то. Но в любой нормальной семье, в силу своих возможностей, они всегда будут делать все, стараться. Если ребенок находится в приемной семье, то в 99 процентах случаев для них это прежде всего бизнес, и они делают все для того, чтобы заработать деньги. Конечно, необходимое они ребенку дадут – поесть, поспать. А любви они ребенку дадут? Дети из таких семей – они все равно психопатами будут, как везде.

Э.Ж.: А вы видели кого-то, кто воспитывался в этих семьях и выросли уже?

Дмитрий: Как-то, если посмотреть по интернету, есть такие. Но мы с этим не сталкивались, нас это не интересовало, мы жили и жили своей жизнью. С Югендамт мы особо не сталкивались, и им только с 10 года дали полные полномочия, и им действительно, не надо никакие законы соблюдать. Они только на каких-то предположениях могут поставить обвинение. Любой адвокат, который смотрит дело, говорит – как я могу это опровергнуть, если этого не было? И с Югендамтом бодаться никто не сможет.

Э.Ж.: Ну хорошо. Сейчас ситуация какая у вас? Дети где?

Дмитрий: Четверо детей здесь с нами. А Арина там.

Э.Ж.: И как так получилось? Мелисса вышла, и Арина вышла, да?

Катарина: Нет. Мелисса вышла, а Арину сразу закрыли.

Дмитрий: Ее тут же закрыли.

Э.Ж.: А что, она не могла сказать, что хочет домой?

Дмитрий: А ее теперь никто не спрашивает.

Э.Ж.: То есть ее права нарушают? Говорили же, что это не тюрьма?

Дмитрий: Мы очень много бились по этому поводу, делали запрос через посольство. Конечно, эти ответили, что Арина находится в ихнем детдоме, она сама этого захотела, добровольно. Но это надо понимать, что добровольно-принудительно. Там куча психологов, куча всех, которые ее давят. Через ее девчат-подружек, кто с ней учился в школе, мы узнавали, что она думала о самоубийстве, так ей все это надоело. Сейчас она старательно писала заявления на меня, хотя раньше не было такого, что я якобы Мелиссу вешать хотел. Причем, вначале ее заявление было: «никогда не видела, ничего не знаю, всего этого не было». Второе заявление: «Может быть, когда-то было, может быть ремень не порвался». Третье заявление: «Взял, прицепил Мелиссу, потащил на чердак». Любой адвокат может увидеть, если сопоставить эти три заявления, что ее давят, ее заставляют это писать. Поэтому мы уезжали из Германии не от суда, мы убежали от несправедливого суда. Сейчас мы пытаемся через Европейский суд, через что-то доказать, что такого, чего там написано, не было, что Мелисса от этого отказывалась, но Югендамт специально раскручивают, если она что-то сболтнула – они раздувают из этой мухи слона, пытаются на нас какое-то уголовное дело навешать.

Э.Ж.: Так вы с ней сейчас общаетесь?

Катарина: Это невозможно.

Дмитрий: Перекрываются все каналы. Звонишь – звонок сбрасывается. Ей меняют без конца сим-карты, невозможно ни зайти, ничего. Точный адрес, где она находится, мы тоже не знаем, ее перевозили несколько раз, и даже если прийти в школу, или если она ходит на прогулку, кто-нибудь ее сопровождают из мужиков.

Э.Ж.: И когда вы приняли решение уехать?

Катарина: Когда получили письма.

Дмитрий: 28 апреля, когда она была на работе, а я дома. Она должна была до двух работать, а я с двух до одиннадцати, у нее первая смена, у меня вторая – мы всегда так работали. Чуть-чуть до этого стало очень тихо. Обычно ювенальные органы, психиатры приходят домой – они очень сильно давят родителей. Всегда родители во всем виноваты. Ты любишь ребенка – ты виноват, что ты его любишь, гиперопека. Не любишь – виноват, что не любишь. Ты хоть что сделай! Сотку дал – виноват, что отдал. Ты ее не дал – опять виноват, что не дал. Они нас постоянно давили. Вся ювенальная система в Германии построена на том, что всегда, во всем, каждую секунду, каждый час виноваты родители, родители, родители. По-настоящему за эти полгода, потихоньку началось, а как они поняли, что мы остаемся в своих традициях, они начали нас просто давить. Они давили психически нас, у нас уже и нервы были… Это очень часто делается, чтобы при них произошел какой-то эксцесс. Но неделю до этого стало очень тихо. А нам все говорили – если вас перестают давить, если вас перестают шантажировать, если они говорят – все ок, все хорошо, вы скоро детей получите – Мелисса уже у нас была, одна Арина там – вдруг стало все тихо, это значит, что ваши документы уже готовы, это затишье перед бурей. И вот я 28 апреля получаю документы, где говорится, что 19 мая должен быть суд, и до 11 мая все пятеро детей должны быть изъяты из семьи и доставлены на психологический (ультразвук?), чтобы вытащить из них информацию. Представляете, каждый ребенок получал бы от города персонального юриста, персонального психиатра, и мы поняли, что это все. Мы начали звонить, и все удивлялись, как это эти документы пришли к вам? Обычно детей забирают из школы или с каких-то мероприятий, они не приходят домой, дома детей редко забирают. Просто ребенок не пришел, ты бегаешь, его ищешь, его нет, тебе объясняют, что он на время исчез. Я уже забоялся, поехал к ним 28 апреля, слава богу дети еще были в школе, и мы их забрали, только Арину не могли забрать – она уже там была. Я с тремя детьми собрали вещи и уехали в Киргизию, а жена с Мелиссой осталась, думали, что ей уже почти 18 лет, что они там что-то добьются, два дня бегали по адвокатам, и ей открыто сказали – Мелисса пойдет в психиатрию, если она не будет признаваться, что она против отца, ее просто закроют. Им уже установка произошла на разрушение семьи, и хоть что ты там, хоть плачь, хоть умоляй… Другие некоторые наши говорили, которые были на суде – там шесть детей забирали у женщины, ее за волосы оттаскивали, вообще бездоказательно – просто забирали. А до этого мужик повесился – у него четверых забрали... Я сам был уже на грани, но подумал – вешаться это не выход, надо бежать куда-то, но по Европе бегать бесполезно, везде заберут, у нас знакомый убежал в Канаду – и там забрали. Вся западная Европа, которая живет по европейским стандартам, лекалам, она сделана так. И поэтому мы хотели в Россию убежать. Но визы нет, не подумали, не успели. Эти документы, эта папка по идее должна была прийти в полицай, полицай должен был забрать детей, и потом только нам должны были сказать. Почему вдруг она у нас оказалась, никто ничего не понял. Это был шанс для нас, чтобы смыться. Мы детям специально всегда, мы уже готовились, думали, и мы им запрещали говорить, что мы если что, поедем в Россию. Если бы кто-то из учителей случайно узнал, что мы собираемся в Россию, у нас бы детей тут же забрали со школы. И мы вот так вот уехали в Киргизию, потому что у меня там мама, брат есть, чтобы первое время где-то осесть, и Киргизия – безвизовая страна. Пока бы я в российском консульстве визу получил…

Катарина: Мы бы уже без детей остались.

Дмитрий: Поэтому пришлось через Киргизию бежать. Там мы приехали, жили, и опять ошибку сделали– дали Мелиссе интернет. Этого пацана, который психопат там, она через адвоката закрыла – он не имел право несовершеннолетним девкам голову морочить и писать. Мы его закрыли через адвоката. Югендамт взял и его открыл – через закон. Мы были в Киргизии, Мелиссе сотку старую оставили, симкарту сменили, но имей-адрес немецкий остался. Он начал ей на имей-адрес писать, и Югендамт начал ей писать, немецкое посольство дало ее номер, посол начал с ней встречаться и готовить ее к побегу от нас. Это для них надо было, чтобы Мелисса приехала в Германию, дала им новые показания, и меня бы начали грузить, как будто я ее собирался убить. А еще что там произошло – как только приехали, она у нас чуть не умерла – заболела. Нам пришлось там бегать по больницам, в частной клинике, слава Богу, ей операцию сделали.

Катарина: Камни в желчном пузыре и киста лопнула – была на грани жизни и смерти. Можно сказать, мы ее в последний момент спасли. Заплатили тысячи долларов за операцию, чтобы ребенка спасти. Пока мы нашли нормального, адекватного врача, который сделал ультразвук, сделал МРТ, подтвердилось то, что я предполагала, сделали лапароскопию, и через пять дней ребенок у меня был здоров.

Дмитрий: Как только Мелисса отошла, получила интернет – опять в эти игры начала вдаваться. Мы-то и не знали, а потом наш адвокат в Германии начал расписывать, что в Германии происходит. Оказывается, они опять начали писать Мелиссе, начали посещать ее дружка, чтобы он ее в Германию сманил. А в Киргизии мы жили плохо, в однокомнатной квартире, с Европы переехали в Среднюю Азию, где температура под 40 была. У них и понос, и все было, потому что они не могли к этому климату привыкнуть, нам там плохо было, потому что все по-другому. Вроде продукты и нормальные, в магазине покупаешь, но они не переносили. Мы старались, через русское посольство им отдых на Иссык-Куле сделали, чтобы им интересно было, но не нравилось им там. Вот, как в Афганистане. Мелиссе особенно не нравилось. Она мечтала все опять в Германию уехать. А здесь ей этот дружок опять начал писать, и Югендамт в Киргизии достал.

Э.Ж.: И как, удалось им это?

Дмитрий: Раз мы получили документы от адвоката, так и так, заочное постановление суда, что Мелиссу от нас лишают родительских прав. Адвокат пишет: вообще, не имеют права в Германии на территории Киргизии лишать кого-то прав на ребенка.

Э.Ж.: Так у них только немецкое гражданство?

Дмитрий: Да. Но все равно, они не имеют права, если родители детей находятся на территории другого государства, другое государство должно решать. Они через голову, эта Ранке сбегала три раза в суд, потому что суд отказывал, нужно обращаться в консульство Киргизии. Но она там написала, что, хотя никаких фактов не было, но так как в Киргизии якобы разрешено бить детей, мы этим пользуемся, как она это написала, они предполагают, что мы этим пользуемся, значит там детям плохо, значит их надо быстрей забрать. И через телефон этот Штефан Март, посол, начал с ней встречаться, обещать ее увезти, или подложные документы, или еще как. Главное, мы потом начали ему звонить, когда она сбежала, нашли в интернете его телефон, но он отнекивался, что он здесь ни при чем. Врут там все, от Меркель до посла.

Катарина: Я звоню, спрашиваю – моя дочь здесь была? – Нет, не было. Охранников спрашиваю – они говорят – три раза была. Как так? Ну, потом ребенок мой потерялся, в городе большом, в Бишкеке, неизвестная страна, неизвестный город. Мы подали в полицию, в розыск, ну полиция молодцы – они за три часа ее нашли. По сотке вычислили, где она находится, и нашли. А он, посол, листок ей дал с инструкциями, что сотку включать не больше чем на пять минут, как лучше делать, чтобы от нас скрываться. НПОшников адреса дал, где можно переночевать. Американские, немецкие НПОшники, так же как у вас здесь живут, «За права человека», якобы, за детей ратуют. .. Он потом ее еще поругал, что она слишком рано сбежала, через недельку уже были бы готовы документы, чтобы она могла с братьями и сестрами от нас сразу уехать. Мы сразу обратились в посольство, так и так, нам сделали документы, российскую визу, и мы сразу, 9 сентября сюда прилетели, в Москву. Сейчас мы здесь,

Э.Ж.: И как Мелисса?

Катарина: Сначала ей было тяжело, психически, ну она психически нервная после всего этого. Но сейчас она немножко адаптировалась, посмотрела город, все. А зачем мне, говорит, ехать в Германию, если Москва тоже красивый город, здесь перспективы и все. Она начинает понимать, в себя приходить.

Э.Ж.: Ну и как вы здесь живете?

Катарина: Мы снимаем трехкомнатную квартиру в Подмосковье, потому что в Москве мы не можем, нам тяжело.

Э.Ж.: А работать вы не можете?

Катарина: Мы имеем право, но мы получили свидетельство о рассмотрении на статус беженцев. Я устроилась здесь на фирму (Торвавикс? Непонятно), потому что я в Германии этим тоже занималась как второй работой, но в данный момент я еще много не успела, не смогла заработать, чтобы себя содержать, мы все больше даже просим наших друзей в Германии нам немножко помочь с деньгами, потому что как-то жить надо. Пособия мы пока никакие не получаем. Дети в школу ходят, они очень довольны. Мелиссу не взяли, она уже слишком взрослая, как сказали, и 10 класс она почти окончила в Германии – экзамен только не сдала.

Э.Ж.: А программа возвращения? Есть такая путинская программа, помните, для возвращения из-за рубежа бывших советских граждан. Она работает или то миф?

Дмитрий: Мы не знаем еще.

Катарина: Сейчас мы пока подали на статус беженцев, потому что на самом деле мы беженцы и есть.

Дмитрий: На эту программу надо было оформлять из Германии. Мы пробовали подавать, и нам сказали – пять лет это длится.

Катарина: У нас не было времени. Если бы мы все это знали заранее.

Э.Ж.: И какие перспективы?

Катарина: Не очень-то хорошие. Как сказали, в Германии бомбы не падают. А я говорю – там другие бомбы падают. Если мы сейчас вернемся, у нас уже есть лишение прав на Арину, лишение прав на Мелиссу, и как только пересечем границу, будет лишение прав на всех других детей. Поэтому резона назад возвращаться нету, ноль. Мы не можем вернуться, никаким образом. Мы не можем туда вернуться, ничего там делать. Пришлось все бросить, имущество, работу, машину, дом, бизнес, все. У нас теперь ничего нету. Родственники есть, но им всем такой запрет, никто с нами не общается из прямых родственников. Тети, дяди общаются, а прямые – сестры, братья, родители – нет.

Дмитрий: У всех есть дети, внуки.

Э.Ж.: По кредиту сейчас какие-то проблемы?

Катарина: Скорее всего наш дом конфискуют просто, до этого дойдет, в этом мы уже уверены.

Э.Ж.: То есть Германия разрушила вашу жизнь полностью.

Катарина: Получается так.

Дмитрий: В Германии это началось с правительства Меркель. То, что сейчас происходит – это ужас. Когда мы приехали, (Кольчич?) был, потом Шредер, это хороший мужик был. Отношение к России было совсем другое. Он детей с России принял, тогда программы шли, про Россию что-то хорошее показывали, что Россия нам ГДР отдала, что, все-таки, мы нападали на нее, да, они выиграли нас, но потом ГДР отдали, в совсем другом ключе все это освещалось. Пришла Меркель, все говорили – о, она с ГДР, она русских знает, она будет за них. Ага! Через некоторое время начало открываться, что и как. Особенно с десятого года, началась все больше и больше эта политика. Причина даже и не в Меркель, а во всей западной цивилизации, где, посмотрите вот, например, на примере Меркель – кем она себя окружила. Они в правительстве, везде, во все эшелоны власти, снизу и доверху, везде геи и лесбиянки.


Э.Ж.: Да? Мы-то не понимаем, они же внешне люди как люди.
Дмитрий: Ну а там они открыто себя признают. Понимаете, мне все равно, кто с кем и как спит. Но дело в том, что когда от ЛГБТ-сообщества кто-то прорывается во власть, они начинают думать не о пользе государства, а о распространении своих извращений. Они думают только об этом. Даже наш простой пример – одна женщина была, ну, она тоже была не идеал, со своими немецкими пониманиями, но она была женщина, человек семейный. Пришла другая, которая тоже вроде бы человек и женщина, но уже с абсолютно другими пониманиями. И она включила уже совсем другую политику. Все зависит от людей, проводят они или нет такую политику, а страдают простые люди.

Э.Ж.: Вот мы знаем Евгения Мартенса, который, слава Богу, сейчас тоже переехал, там была проблема с этими секс-уроками. У вас дети посещали эти занятия?

Дмитрий: Наши дети ходили в христианскую частную школу. Она у нас организовалась одиннадцать лет назад, она была частная, дорогая, но там так сильно этого не было вначале, но последние года три там начало государство гайки закручивать на эту тему в школе. Они сказали так, что это нехорошо, что вы тут делаете отдельное сообщество, вы должны быть полностью (неразборчиво). Ну, там на немецком языке раньше всегда преподавали, но они обходили эти острые углы. Это было от церкви, там, все церкви собрались и эта школа делалась. Там примерно девяносто пять процентов, выпускники это были дети мигрантов из России, и учителя, соответственно, тоже в основном наши, и поэтому в этой массе было все нормально. Маленькая, хорошая немецкая школа. В тех немецких школах уже давно бардак творится. Еще надо понимать, что даже Россия большая – не вся однородная, а Германия хоть и маленькая, но тоже не вся однородная. Очень многое зависит от местных властей. Если где-то кто-то с нетрадиционным мышлением пробивается во власть в Германии, то в том городе, как вот Дюссельдорф, где открытый… этот… стал мэром, и начинаются проблемы. В одном городе вроде нормально, а в другом, рядом - катастрофа, потому что там замминистра образования, допустим, стал тот, который этих поддерживает, там определенное есть количество часов, там свободная программа, и они ее забивают своими настроениями. А где-то там еще какая-то бабушка осталась христианка или еще кто-то, она еще пытается по-старому сохранить детей, поэтому от школы к школе, от района к району бывают очень разные ситуации. Но, как могли мы убегали. В последнее время мы уже поняли, что нашу школу тоже развалили, эта христианская школа – название осталось только христианская. Да, та же ЦДУ, партия, где Меркель председательствует –это христианские демократы. Что там христианского, я не знаю, что там осталось.

Э.Ж.: Понятно. И что вы намерены делать? Статус беженцев вы получите либо нет, а дальше?

Катарина: Мы надеемся, что получим. Если нет, то может быть вынужденные переселенцы, так тоже бывает. Потому что мы хотим работать, мы никогда тунеядцами не были.

Дмитрий: Мне дали хорошую работу, даже в нескольких местах, или на автосервис пойду.

Катарина: Работу нашли, но пока не дают документов, неофициально, это вторая галочка.

Э.Ж.: А по поводу Арины, вы думаете добиваться?

Катарина: Конечно, хотим добиваться.

Дмитрий: Надо ей делать независимый психологический тест. Где точно все выяснится, до какого времени… Потому что даже, вот некоторые говорят – два года осталось, ей восемнадцать лет будет, и будет свободна. Но немецкий адвокат сказал - в таком случае, если вы убежали, и вы начинаете международные суды, вы ее никогда не получите, даже после восемнадцати лет. Ее отдадут в дурдом, накачают медикаментами, и все будет сделано для того, чтобы им затереть свои грехи. Ведь если любой адвокат возьмет эти документы и будет смотреть, сколько они обходили свой закон, сами свой закон пинали, сколько сделали намеренных судебных ошибок, ведь кто-то должен отвечать. Арину оставят для того, чтобы она на меня и на нее все дальше и дальше писала. Всегда они будут вешать какое-то уголовное дело, это нужно, чтобы иметь какую-то зацепку на человека. Я им говорю – оставьте мою семью, жену в покое, докажете – ну возьмите меня, посадите, если я что-то натворил – они говорят: а зачем ты нам нужен? Тебя еще кормить. Говорю – для чего вы это делаете? А делается любое уголовное дело, могут любую ерунду написать, хоть нападение на марсиан, несуществующее нападение, для того, чтобы ювенальная система имела какую-то зацепку, и если бы я убежал в Италию, еще куда-то, они бы сказали – постой, у нас на этого человека уголовное дело, надо сначала его взять и расследовать. И это нереально, что-то там доказать. Если человек будет критиковать эти сообщества ЛГБТ, югендамт и политику, это никуда, это как священная корова. Это критике не подлежит, это критиковать нельзя, это выносить нельзя, и об этом любая информация закрывается. Поэтому у нас так люди другие очень сильно боятся. Конечно, многие не понимают, многие говорят – мы там Германию критикуем, еще кого-то. Я говорю – не Германию, а режим этот, который в Германии создали. Осудить человека ни за что, развалить не одну семью, а тысячи семей разваливают, чтобы детей получить на свои похоти, отдать извращенцам, для заработка, для искоренения чужого мышления… Это ненормально.

Э.Ж.: Спасибо. Ваша история уже, к сожалению, не первая и не последняя, очень напоминает все истории беженцев из «цивилизованных» стран так называемой Европы, и все-таки мне кажется, что наше правительство должно осознать, что это действительно беженцы, люди бегут из катастрофы, тотальной катастрофы, которая им грозит. Кто-то заканчивает жизнь самоубийством, кто-то находит в себе силы бороться. Вам желаю помощи Божьей и, если найдутся какие-то желающие помочь этой семье, вы обращайтесь, у нас на сайте координаты есть. Мы тоже постараемся вам чем-то помочь, и желаем вам всего доброго на нашей земле. Россия становится спасением от «Европейской цивилизации». Спасибо, до свидания.

Видео запись беседы: 

Источник: