Русское Самодержавие

Первый русский "самовластец"
Первым "самовластцем" Северной Руси русская история называет Андрея Боголюбского. Князь Андрей, конечно, имел желание самовластия: странно было бы, если б какой-то князь пожелал обратного – ограничения своей власти с чьей-то стороны. Но решался вопрос не желаниями, а возможностями. Желание самовластия было у всех князей. Но реализовал его один Андрей. У остальных не получилось. Почему?

Житейская и государственная мудрость Андрея Боголюбского проявилась прежде всего в том, что он правильно поставил свою главную ставку на низовую массу. Именно поэтому он оставил знатные Суздаль и Ростов и перенес свою резиденцию в захолустный Владимир, где не было никакой аристократии, где жили "смерды, холопы, каменосечцы, дроводелы и орачи". С марксистской точки зрения этот поступок необъясним: родоначальник русского царизма, "самовластец" и самодержец по глубочайшим своим убеждениям, Андрей Боголюбский начинает свою политическую карьеру переносом своей резиденции в самое "революционно- демократическое гнездо" – во Владимир. "Первый из феодалов", по марксистской концепции, он отбрасывает всякую "классовую солидарность" и становится во главе "пролетариата", чтоб сломить классовое господство своего же класса.

Опираясь на низы, – и не только владимирские, а и новгородские, рязанские и киевские, – Боголюбский получил возможность общаться с "собратьями по классу", князьями "не как с братьями, а как с подручниками" и разговаривать с ними так: "а не ходишь в моей воле, так ступай, Роман, вон из Киева, Давид – из Вышгорода, Мстислав – из Белгорода". И Роман, Давид, Мстислав уходили вон.

Из своего захудалого Владимира Боголюбский правил и Новгородом и Киевом, т.е. территорией, равной, приблизительно, десятку современных ему западноевропейских феодальных государств. Правя всей тогдашней Русью, он на 500 лет опередил французское централизованное государство. Добился он этого потому и только потому, что во Владимире, Киеве, Новгороде и других русских городах сумел найти для себя внутренние точки опоры: низовую массу, противостоящую боярству.

Впоследствии Карл Маркс подметит те же политические черты в деятельности Ивана III и будет объяснять их умением московских князей использовать в своих интересах "внутреннюю классовую борьбу" в уделах своих конкурентов. Маркс не понял, да, вероятно, и понять не мог того, что дело шло не о классовой борьбе, а о национальном единстве, на сторону которого становились, прежде всего, русские низы. Эти "мизинные люди" вовсе не собирались истреблять ни бояр, ни воевод, как классового врага. Они хотели того, что марксизм считает принципиально невозможным: общенациональной, надклассовой власти, которая каждому классу указала бы его место и его тягло. Эта-то, с точки зрения марксизма, фантастика – и создала Российскую Империю.

После Андрея Боголюбского
Боголюбский был коварно убит. Кандидатами на Престол явились две партии. Одна: продолжающая его государственную самодержавно-демократическую линию, во главе с Михаилом и Всеволодом – братьями убитого "самовластца". Другая: конституционно-аристократическая, во главе с его племянниками Мстиславом и Ярополком Ростиславовичами. В.О. Ключевский описывает расклад сил в этой борьбе:

"За дядей стоял прежний пригород Владимир, племянников дружно поддерживали старшие города земли Ростов и Суздаль, которые действовали даже энергичнее самих князей, обнаруживали чрезвычайное ожесточение против Владимира... Вражда захватывала все общество сверху донизу... Но если старшая дружина в пригородах стояла на стороне старших городов, то низшее население самых старших городов стало на сторону пригородов... Все общество Суздальской земли разделилось в борьбе горизонтально, а не вертикально: на одной стороне стали обе местные аристократии, старшая дружина и верхний слой неслужилого населения старших городов, на другой – их низшее население..."

Владимирский летописец тоже заметил это "вертикальное деление":

"Старшие города и все бояре, – говорит он, – захотели свою правду поставить, а не хотели исполнить правды Божией... Но люди мизинные владимирские уразумели, где правда, стали за нее крепко и сказали себе: либо князя Михалка себе добудем, либо головы свои положим за Святую Богородицу и за Михалка-князя..."

В этой борьбе мизинные люди победили. Правда, "Михалок-князь" до победы не дожил, но низы нашли себе другого вождя – его брата Всеволода, – вожди всегда находятся, если есть масса, объединенная "крепким стоянием" за правду.

Княжение Всеволода Большое Гнездо, по словам Ключевского:

"Во многом было продолжением внешней и внутренней деятельности Андрея Боголюбского. Подобно старшему брату, Всеволод заставил признать себя Великим Князем всей Русской земли и подобно ему же не поехал в Киев сесть на стол деда и отца. Он правил южной Русью с берегов далекой Клязьмы. Политическое давление Всеволода было ощутительно на самой отдаленной юго-западной окраине Русской земли. Галицкий князь Владимир, сын Ярослава Осмосмысла, воротивший отчий Престол с польской помощью, спешил укрепиться на нем, под защиту отдаленного дяди Всеволода Суздальского. Он послал сказать ему: "отче и господине, удержи Галич подо мною, а я Божий и твой со всем Галичем и в твоей воле всегда".

Кто "изобрел" русское самодержавие?
Что же позволило Андрею и его преемникам из совершенно захолустного Владимира управлять гигантской страной? Историко-материалистическая школа обходит этот период нашей истории особенно старательным молчанием. Из него, во-первых, никаких "производственных отношений" и "материальной базы", при всех усилиях марксистского воображения, не выудить: какая "материальная база" могла быть у нищего Владимира, по сравнению, например, с Новгородским торговым богатством? И, во-вторых, именно в этом периоде нашей истории мы присутствуем при зарождении московского самодержавия, при его чисто народном демократическом рождении. Признание народности, демократичности русского самодержавия означает для марксизма идеологическое самоубийство – и не для него одного. Для дворянства тоже. Ибо, если марксисты стараются разгромить самую идею самодержавия (как антинародную), то дворянство пыталось прикарманить ее (как свое изобретение).

Дворянский классовый и марксистский партийный интересы повелительно заставляют и дворянских и марксистских историков закрывать глаза на очевидный исторический факт: русское самодержавие не есть изобретение русской аристократии – его изобрела для себя низовая Русь, те самые "мизинные люди", которые решили "либо князя Михалка себе добыть, либо головы свои положить за Святую Богородицу и правду Божию". У самого истока русского самодержавия у самой колыбели русской государственности стоит именно простой русский народ. Этот факт не устраивает ни реакционных, ни революционных ученых. Но это факт – даже если обе высоконаучные стороны не желают его видеть и знать.

Вместо этого факта, появление у нас самодержавия пытаются объяснить разными "влияниями" – например, влиянием византийской императорской идеи. Очень трудно представить себе, каким способом "византийская императорская идея" могла воздействовать на каких-то "смердов" и "каменосечцев". И почему как раз грамотные верхи были против нее? Уж если предполагать "влияние", то, в первую очередь, среди "книжных людей". Влияние, например, марксизма на Россию пришло ведь не от смердов и каменосечцев – пришло от книжников и фарисеев России XIX века – от ее интеллигенции.

На самом деле, все было гораздо проще: мизинные русские люди действовали без всяких "влияний", а вполне по своему собственному разумению и в своем собственном очень толково понятом интересе.

x x x

Итак, уже в самом начале русского государственного строительства мы имели:

– сознание государственного и национального единства;

– отсутствие племенной розни;

– обостренное чувство социальной справедливости;

– чрезвычайную способность к совместному действию.

Все это появляется в русской жизни как-то сразу, рождается – в принципиально законченном виде. Откуда и почему всё это появилось – мы не имеем никакого понятия. Но зато ясно, предельно ясно понимаем: именно это создало Россию. Кое-что на эту тему начинают понимать уже и европейцы.

Европеец о России
Немецкий профессор Вальтер Шубарт в книге "Европа и душа Востока" пишет:

"Западноевропейский человек рассматривает жизнь, как рабыню, которой он наступил ногой на шею... Он не смотрит с преданностью на небо, а, полный властолюбия, злыми враждебными глазами глядит вниз, на землю. Русский человек одержим не волей к власти, а чувством примирения и любви. Он исполнен не гневом и ненавистью, а глубочайшим доверием к сущности мира. Он видит в человеке не врага, а брата".

"Русский переживает мир, исходя не из "я", не из "ты", а из "мы"... Он способен искренне радоваться счастью другого человека или сочувствовать его горю. Он проникается душевными состояниями ближнего так, словно они происходят в нем самом".

"Русской национальной идеей является спасение человечества русскими. Эта идея гибко вписывается в меняющиеся политические формы и учения – не меняя своей сути. При Царском Дворе она облачается в самодержавные одежды, у славянофилов – в религиозно-философские, у панславистов – в народные, у анархистов и коммунистов – в революционные одежды. Даже большевики прониклись ею... Если бы большевизм не находился в тайном согласии, по крайней мере, с некоторыми существенными силами русской души, – он не удержался бы до сего дня... В большевизме просвечивает чувство братства, но в искаженном виде, <...> однако вполне заметное, – это существенный признак русскости, от которой не может избавиться даже русский коммунист...

...Русский апостол мировой революции не стал бы снова и снова рисковать своей жизнью и счастьем... если бы он не был одержим верой в то, что он несет своим пролетарским братьям во всем мире новое "евангелие" (...о том, чего оно достигает на самом деле – это другая тема!). Доводы рассудка о его полезности не подвигли бы на это русского человека... Русских заставляет выходить за границы своей страны в качестве апостолов спасения, даже в политике, – их всегдашнее стремление к всечеловечности. Александр I и Николай I распространяли понятие всечеловечности на правящие дома Европы, панславизм – на всех славян, большевизм – на всех пролетариев земли".

"Европейский атеист противостоит АБСОЛЮТНЫМ ВЕЛИЧИНАМ холодно и деловито – если вообще придает им какое-либо значение; русский же, наоборот, упорно пребывает в душевном состоянии верующего даже тогда, когда приобретает нерелигиозные убеждения... Русские переняли атеизм из Европы. Он лейтмотив современной европейской цивилизации, который все более четко проявляется в ходе последних четырех столетий. Целью, к которой – сначала бессознательно – стремилась Европа, было разделение религии и культуры, обмирщение жизни, обоснование человеческой автономии и чисто светского порядка, короче – отпадение от Бога. Эти идеи и подхватила Россия, хотя они совершенно не соответствуют ее мессианской душе. Тем не менее она не просто поиграла с ними, но отнеслась к ним с такой серьезностью, на какую Европа до сих пор еще не отваживалась. Максималистский дух русских довел эти идеи до самых крайних последствий и тем самым опроверг их. Большевистское безбожие на своем кровавом языке разоблачает всю внутреннюю гнилость Европы и скрытые в ней ростки смерти. Оно показывает, где был бы сейчас Запад, если бы был честным... В большевизме загнало себя насмерть русское западничество".

"Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души... Только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род, и это верно несмотря на то, что в настоящий момент сама она корчится в судорогах большевизма. Ужасы большевистского времени минуют, как минула ночь татарского ига, и сбудется древнее пророчество: ex oriente lux (свет с Востока)... Россия – единственная страна, которая способна спасти Европу. Как раз из глубины своих беспримерных страданий она будет черпать столь же глубокое познание людей и смысла жизни, чтобы возвестить о нем народам Земли. Русский обладает для этого теми душевными предпосылками, которых сегодня нет ни у кого из европейских народов".

"Европа была проклятием России. Дай Бог, чтобы Россия стала спасением Европы", – пишет Вальтер Шубарт.

"Спасение Европы" – наша дальняя задача. Ближняя задача – собственное спасение. Это не "национальный эгоизм", а общечеловеческий интерес: если мы погибнем, кто будет спасать Европу? Но, если "Европа была проклятием России", – точка зрения, на которой стою и я, – то путь нашего спасения лежит, прежде всего, в нашем спасении от Европы и ею рожденного и вскормленного детища: феодализма.

x x x

Обреченность феодально-европейского уклада жизни, на восемьсот лет раньше Вальтера Шубарта поняли мизинные русские люди, уходившие именно от этого уклада, устрояемого в Южной Руси – на север, к Андрею Боголюбскому – создавать там своё устройство жизни.

x x x

На ростово-суздальский стол в 1157 году Андрея Боголюбского посадили мизинные люди. Он был их ставленником. Ростово-суздальцы знали, что им нужно и Андрей знал, чего от него ждут. Его преемник Всеволод Большое Гнездо следовал успешным методам Андрея и, как тот, держал в полном единоправии всю русскую землю.

Всеволод умер в 1212 году. В 1238 году Северная Русь была разгромлена татарским нашествием и ее князья стали данниками Орды. Но первое серьезное знакомство с военной мощью татар произошло 16 июня 1224 года в сражении на реке Калке. В этом сражении русские потерпели не просто поражение, но разгромное поражение, какого еще не бывало от начала Русской Земли. Погибло около семидесяти тысяч русских воинов и большинство князей, попавших в плен и задавленных татарами во время праздничного пира по случаю победы.

Калка
В битве на Калке, Мстислав Киевский спокойно смотрел, как другой Мстислав – Удалой, – бился с татарами в неравном бою. Три дня спустя сам вынужден был вести такой же неравный бой с татарами и сдаться им. При этом нужно отметить, что хоть это и происходило после разгрома татарами основной русской рати на Калке – Мстислав Киевский бился с ними целых три дня и сдался, так сказать, "на честное слово", то есть не был совершенно разбит, а взят и убит татарским обманом. Отдельные русские города сопротивлялись татарам очень упорно. Маленький Козельск, например, держался 7 недель.

Отсюда легко предположить, что если бы битва на Калке произошла в княжение Андрея Боголюбского и не только оба Мстислава действовали согласованно и единовременно, но участие в битве приняли бы и рязанцы, и владимирцы, и суздальцы, и новгородцы – Россия не знала бы татарского ига.

Но единого военного командования на тот момент у русских не было – и забубенная головушка Мстислав Удалой сорвал весь план сражения (если такой и существовал) самочинной преждевременной атакой татарской армии. Мстислав Киевский, как уже выше говорилось, вовсе не вступил в бой – для того, чтобы сдаться и быть убитым тремя днями позже. В 1237 году Владимирские князья точно так же не помогли Рязанским... В ту пору на Руси насчитывалось около пятидесяти самостоятельных княжеств...

Вот, следствие того рецидива феодализма, который возник у нас после смерти Всеволода Большое Гнездо: отсутствие единоначалия надолго отдало русскую страну в татарскую кабалу.

Татарское иго
О том, что случилось с Русью при татарском нашествии, рассказано во всех учебниках истории: города были разграблены и сожжены; население, не успевшее разбежаться, перебито или уведено в плен. По сельской Руси нашествие прошло почти сплошным пожаром.

Нашествие было неожиданным. Очень вероятно, что и битву на Калке и последующее вторжение Батыя русские люди восприняли поначалу, как очередной степной набег. Их информация о Востоке была значительно хуже, чем информация татар о Западе: разведывательная служба Чингисхана была поставлена блестяще. Была блестяще поставлена и администрация: она почти целиком была в руках китайских чиновников, имевших опыт Китайской Империи, находившейся тогда в расцвете своей культуры. Татары имели и китайскую военную технику – до огнестрельного оружия включительно. Порох и первую в мире "огнестрельную артиллерию" (метательные орудия с зажигательными снарядами) китайцы изобрели приблизительно за сто лет до Батыя.

Соединение первоклассных техники и организации со стремительностью и массой кочевых орд разгромили Русь и покорили ее татарам приблизительно на триста лет...

x x x

Некоторые наши историки, следуя поговорке "нет худа без добра", пытаются найти какое-то "добро" и в татарском нашествии. Ключевский увидел в татарах тот нож, который разрубил удельные узлы русской истории. Но дотатарская Русь, как это видно из книг того же Ключевского, умела разрубать эти узлы и без татар. Карамзин видел в татарской власти фактор, укрепивший централизованную власть Московских князей. Однако, централизованная власть князей – прежде Киевских, потом Владимирских, а после них и Московских – благополучно реализовывалась и без содействия Батыев и Мамаев.

По этой же аналогии пытаются найти "добро" и в большевистской революции. Говорят: сорок миллионов трупов вещь, конечно, неприятная – зато "индустриализация". Забывается то простое соображение, что при сохранении темпов развития русской промышленности, какими они были в предреволюционные годы в царской России, сегодня Россия имела бы в два-три раза больший объем промышленного производства, чем СССР. И без миллионов трупов.

x x x

...Конечно, никакая историческая катастрофа не означает полной остановки исторического процесса. Что-то все-таки происходит и движется.

Кое-как оправившись после кровавого наводнения первых татарских нашествий, Русь начинает отстраивать в новых условиях старые формы своей государственности, быта и культуры. Это был трехсотлетний государственный, экономический и культурный анабиоз – в лучшем случае. Почти полная остановка развития. Израненная и обескровленная Россия, как тяжело раненный зверь, забралась в свою лесную берлогу, зализывая раны – и ждала.

x x x

Ждать пришлось долго – триста лет. Этот процесс ожидания, выдержки указывает нам на те факторы истории, которые обычно остаются вне исторических исследований: это факторы постоянства, доминанты нации, ее долготерпения в страданиях, ее выносливости в борьбе.

В великих столкновениях великих народов побеждает не "геройство" – побеждает выносливость. Реально решающий героизм существует в воле миллионов людей, из которых если не каждый, то хотя бы большинство, готово идти на такие-то жертвы во имя таких-то целей. Если в миллионах людей такой готовности нет, никакие герои ничему не помогут. Татар мы взяли измором: мы продержались триста лет, они за эти годы выдохлись.

x x x

Итак, едва оправившись от оглушительного Батыева удара, Русь снова берется за старую линию: сызнова отстраивает свое разрушенное государственное единство и ищет для этого подходящий центр. Таким центром на сей раз становится Москва. Почему именно она?