Антисистемы в России. Ложь для них праведна.

Антисистема — категория новая в гуманитарном знании. Понятие антисистемы предложил Лев Гумилев. Он уделил много внимания этому историческому явлению. Ему посвящена заключительная глава основного трактата Гумилева «Этногенез и биосфера Земли», значительная часть главы «Этногенез и культурогенез» работы «География этноса в исторический период».

В своих работах по русской истории Гумилев тоже обращал внимание на антисистемные явления. По сути дела, антисистема принадлежит не этнологии, а культурологии, истории культуры. Но Гумилева это заинтересовало, он подробно и убедительно описал — хотя и не определил — эти структуры, разрушительные для этноса. Ибо антисистемы — структуры, способствующие сокращению жизни этноса, а, следовательно, разрушительные для общества и могут рассматриваться в обеих областях исторического знания.

Нам представляется важным внесение категории «антисистема» в область политической истории, социологии, политологии. Возможно, это важная категория и для ряда областей географической науки.

Весьма интересно — и к этому мы еще вернемся, — что Гумилев не дал дефиниции антисистем. Но называл их и призраками систем, и системами, стремящимися сменить мироощущение на обратное, сменить знак стереотипа поведения данного этноса или его части, субэтноса, социальной страты. Лев Гумилев убедительно отмечает ряд характеристических черт антисистем. Антисистемы отличаются негативным мировосприятием и, как следствие этого, стремятся к разрушению мироздания. Таким образом, пафос антисистемы — самоубийство.

Антисистемы, или большинство их, рождаются в зонах контакта великих культур, из чего можно сделать вывод: что большинство антисистем синкретичны. Несколько более смелый и, быть может, преждевременный вывод: все синкретические конструкции — религиозные, социальные, философские — суть антисистемы или ведут к образованию антисистемы. Антисистемы всегда характеризуются разрешенностью лжи или даже праведностью лжи для адептов данной антисистемы. Из этого наблюдения необходимо вытекает следующее. Антисистемы, по крайней мере, в своей социально структурированной части герметичны и представляют собой структуры со множеством степеней посвящения, в которых на каждой новой ступени посвящаемому открывается некая новая «истина», иногда полярно исключающая «истину» предыдущую. В силу разрешенности лжи адепты антисистемы охотно используют любые привлекательные стереотипы системы, на которой паразитируют. Правильно воспитанный кармат, принадлежащий к антисистеме мира ислама, вел себя с шиитом как шиит, с суннитом как суннит, казался христианину — христианином, еврею — евреем.

Эта тенденция универсальна, и из нее проистекает печальный вывод о невозможности полемики с антисистемой. Любой наш аргумент будет незамедлительно присвоен и предложен нам уже как аргумент антисистемы. Исключительное удобство разрешенности лжи!

Наконец — и это особенно важно при рассмотрении русской культуры, — если антисистема, захватывающая большинство населения небольшой страны или большинство членов некоторой замкнутой группы, стремительно подталкивает их к самоубийству, то совершенно иная ситуация наблюдается, когда представители антисистемы захватывают власть в некотором регионе, большинство населения которого не включено в антисистему. Тогда антисистема меняет знак. Прекращая саморазрушение, она порождает в обществе более или менее деспотический режим, в котором представители антисистемы образуют элиту. Этот режим не разрушает сам социум, ибо социум рассматривается представителями элиты только как некое средство их собственного антисистемного благоденствия, как рабочая скотина. Подобные, сменившие знак, антисистемы могут жить долго, отказавшись от основного принципа антисистемы — отвержения мироздания. Однако, потерпев политическое поражение и потеряв место «элиты», подобная антисистема снова меняет знак, ибо законсервированный характер не меняет ее сущности: потеряв власть, перестав быть «элитой», антисистема снова становится антисистемой, снова подталкивает этнос к саморазрушению.

Существуют два вопроса, поставленные Львом Гумилевым и, как нам представляется, весьма далекие от разрешения. Так, ученый сблизил понятие антисистемы и химеры, ложноэтнической общности, попыткой искусственно, политически или шире, социально-культурными средствами, сформировать этнос. Гумилев приводит в разных своих работах множество примеров химер и достаточно убедительно показывает неизбежность их распада. Но вот насколько антисистема — порождение химеры (а ученый все более склонялся к этой точке зрения), нам, думается, судить преждевременно.

Антисистемы, как видно из работ других авторов, могут рассматриваться уже в древнейшей части документальной истории человечества, на материалах IV–III тысячелетий до нашей эры. В эти эпохи сама чрезвычайная разреженность населения делала сомнительной попытку химеризации. Химеры недолговечны, в то время как срок жизни антисистем может исчисляться многими столетиями, а может быть, и тысячелетиями. Попытка химеризации подразумевает значительность межэтнических контактов. Антисистемы тоже часто возникают в зоне межэтнического контакта, особенно синкретические антисистемы. Но пока невозможно доказать, что антисистемы всегда рождаются только в зоне контакта. Категория «химеры» принадлежит этнологии, без сомнения. Категория антисистемы скорее принадлежит культурологии. Оба эти явления, несомненно, деструктивны для этноса и для социума, однако химеры распадаются самостоятельно по внутренней деструктивности. Можно предполагать, что антисистемы самостоятельно не распадаются никогда. Все исчезнувшие антисистемы подвергались истреблению.

Таким образом, преждевременно считать антисистему порождением химеры, или, осторожнее, процесса химеризации, а вот антисистема действительно может стремиться породить химеру, что прекрасно иллюстрирует история России. Действующая в революции антисистема или группа антисистемы, придя к власти, предприняла попытку тотальной химеризации, создания ложноэтнической общности «советский народ». То, что химеризация не удалась, может считаться большой удачей русского общества, но, тем не менее, такая попытка имела место.

Еще один вопрос, порожденный гумилевской разработкой антисистем, возможно, и не может быть разрешен средствами исторической науки. В самом деле, совершенно не ясно, каким образом антисистемы могут консервироваться, в течение длительного времени сохраняться в скрытом, «эмбриональном» состоянии и затем воспроизводиться. Манихейская антисистема прекращает свое существование, во всяком случае, не упоминается в исторических источниках, уже в VI веке, а в X веке антисистемы манихейского корня распространяются по всем культурам средиземноморского ареала. Где хранилось учение манихеев в продолжение трех-четырех столетий и в каких формах, нам неизвестно, но философы, историки, практические деятели Средневековья не ошибались, именуя павликиан и богомилов, катаров и альбигойцев манихеями. Повторим еще раз, что, возможно, эта проблема неразрешима. Если антисистема в неблагоприятных условиях обладает способностью сжиматься до размеров небольшого кружка, никакие исторические источники не донесут до нас этой информации. Как ненавидели мироздание, как убеждали самих себя и немногих приближенных адептов в допустимости и праведности лжи, на каких кухнях злобствовали, глядя на окружающий мир, те, кто сохранял антисистему на протяжении многих поколений, мы можем только гадать, строить фантазии, но наши гипотезы не будут научными, ибо невозможно существование источников, на которые эта гипотеза бы опиралась.

Именно эта способность антисистем как бы исчезать, а затем реконструироваться, более всего подталкивает нас к скептическому отношению к самой гумилевской теории. А быть может, антисистема есть нечто чисто умозрительное? Может быть, подобным образом было удобно провести обобщение одному Гумилеву? Нам представляется, что, хотя термин «антисистема» — недавний, хотя источники именуют их по-разному: антисистемы оказываются «ересями», «группами революционеров», «интеллектуальными клубами»,— тем не менее, Гумилев был прав, и общие черты антисистемы мы можем достаточно убедительно проследить. Люди не знали категории антисистем, и, тем не менее, отдельные религиозные и философские конструкции в разные эпохи, сталкиваясь с разными культурами и социальными системами, вызывали отчаянное и агрессивное сопротивление окружающего мира. Сасанидский Иран был исключительно веротерпим. В нем, кроме зороастрийцев, уживались представители разных религиозных систем, а христиан начали принимать раньше, чем терпимость к ним проявил Императорский Рим. И, тем не менее, манихеи подвергались истреблению. Римский мир был иным и лежал в рамках иной великой культуры, античной, и тоже стремился к истреблению манихеев. Терпимость первоначального победоносного Халифата была достаточно высокой, правда, первые мусульмане старались обратить или уничтожить язычников, но и христиане, и иудеи, и зороастрийцы могли существовать в пре-делах Халифата вполне безбедно, уплачивая лишь незначительный дополнительный налог. В то же время зиндиков уничтожали, и даже существовала специальная должность инквизитора, чей пост назывался «палач зиндиков». Кстати, «зиндик» — от слова «зенд» — знание, калька с греческого «гностик». Но это практические представления самых разных народов. Мы можем привести длинную иерархию, в которой не последнее место займет практически поголовное истребление исмаилитов, подчинявшихся Старцу Горы, победоносными монголами.

Генетическое родство многих антисистем не было секретом и для многих самых образованных деятелей Античности и Средневековья. То, что академическая наука до относительно недавнего времени не выделяла антисистем, не удивительно. Слишком иррациональным оказывался предмет изучения. Но до поры. Появляются религиоведение, история культур, этнология. XX век отличается в лучшую сторону от предшествующих эпох существования академических университетских наук тем, что ни один предмет не может быть исключен из числа изучаемых. Кроме того, поразительные наблюдения делаются на стыках различных академических дисциплин, и, что уже совсем интересно, делаются не только учеными, а и художниками слова, и философами. Так происходит и с антисистемой. Гумилев начал изучение своих антисистем с периода эллинизма. Но мы теперь можем предложить рассмотрение их со значительно более удаленной исторической эпохи.

Рассматривая в своем трактате «Вечный человек» столкновение Рима и Карфагена, Гилберт Честертон, решительно принимая сторону Рима, дает Карфагену удивительную характеристику: это был город, государство, общество, которое верило, что зло всегда побеждает. Эмоциональная, ненаучная оценка? Однако если мы обратимся к статьям современного американского исследователя ханаанейской мифологии С. Гордона, то увидим, что эта система, из которой выросла и религиозная система Карфагена, именно такой и была, и основополагающие мифы Ханаана повествуют о преобладании Ваала над древним богом Элом. Но ведь Эл на семитических языках означает просто «Бог»! И таким образом, мифология Ханаана содержала определенный момент отвержения мироздания, негативного к нему отношения. Кстати, антисистемы часто полагают, что зло неизбежно побеждает. Сомневающийся в этих словах может обратить внимание на любые советские учебники истории. В них в каждую отдельную историческую эпоху побеждает зло — крестьянам всегда становится жить хуже и хуже, даже удивительно, как крестьянство ухитрилось просуществовать до XX века.

Выдающийся английский писатель Джон Рональд Толкин, чьи произведения посвящены активной борьбе со злом, неоднократно описал действие лжи во всей его разрушительности. Можно — как в «Сильмариллионе», так и во «Властелине колец» найти многие черты антисистем, однако в соответствии с жанром творчества, в вымышленной, сказочно-мифологизированной форме. Нам представляется, что особенно четко антисистема прослеживается в хронике «Падение Нуменора».

Многие работы ученых-религиоведов дают нам основание утверждать, что классические антисистемы, убежденные в примате зла, в примате деструкции в нашем мире, часто явно или скрыто стоящие на позициях негативного мировосприятия, никуда не исчезли. И если они не были заметны в XVIII — первой половине XIX веков, то зато сейчас, в наше время, их великое изобилие.

Антисистемами современности занимался видный американский ученый, православный иеромонах Серафим Роуз. Этому посвящена его работа «Православие и религия будущего». Автор рассматривает, как разрушительны синкретические секты и системы, то есть то, что образуется в религиозно-философской жизни в итоге смешения нескольких религиозных учений с принципиально различными системами ценностей, в итоге смешения несовместимого. Подобные смешения делаются всегда ценой насилия над системой, то есть ценой лжи. Ибо совершенно невозможно образовать непротиворечивую синкретическую структуру из идеалов, скажем, буддизма и христианства, потому что христиане — последовательные реалисты, а для достаточно глубокого буддиста мир реальный — это «майя», иллюзия. Тем не менее, такие секты появляются. Они всегда или часто являются антисистемами, они вносят деструкцию в данное общество, а следовательно, сокращают жизнь данного этноса. Богатейшую панораму синкретических антисистем теперь уже удобнее наблюдать не в Америке, а в России, где последовательно даже в поле зрения печати оказываются «Белое братство», «Богородичный центр» и еще более причудливые секты. Менее заметно, но постоянно действуют такие синкретические антисистемы, как секта американского корейца Муна, чья деятельность запрещена в ряде европейских стран.

Об антисистемных явлениях в академической среде и возможности сложения антисистем еще в 50-е годы писал замечательный английский писатель и апологет, друг Джона Толкина Клайв Льюис. Третья часть его космической трилогии, роман «Мерзейшая мощь», — блестящее и убедительное описание антисистемы современности. Миниатюра «Баламут произносит тост» Льюиса — это буквально сводка антисистемной методологии, особенно применительно к образовательным системам.