Чепчик

 Вот мелькнула тень в окне за розовой занавеской на седьмом этаже в доме, стоящем слева от Иркиного – в этой комнате жили две девочки. А из соседнего окна того же этажа, на подоконнике которого стоял горшок с геранью, Ирке была видна уже другая квартира – там жила одинокая старушка, которая так же, как и Ирка, часто подолгу стояла у окна и смотрела на мир. На неприступный, жестокий, и такой далёкий мир.

Ирка родилась вторым ребенком. Но ей никто не радовлася и не ждал её – мать беспросветно пила, а отца не было, ни у Ирки, ни у её брата, Серёжки, который учился в седьмом классе, когда она появилась на свет. Мать Ирки, Людмила, которую все звали Люськой, ни сном, ни духом не ведала о своей беременности – всё-таки, сорок три года. Часто находившаяся в запоях и в поиске, как она говорила, счастья, Люська обнаружила беременность, когда её подруга и, по совместительству, собутыльница, указала на выпирающий живот:

- А ты, часом, не «в залёте»?

- Да ты что! – возмутилась Люська, - у меня климакс!

- Люська! Твой «климакс» уже «на нос лезет»!

И Люська задумалась – возможно, Нюрка права. Живот действительно большой, и, похоже, что это не газы, а шевеления ребёнка.

В тот день она больше не пила, а собиралась в женскую консультацию: попросила у сердобольной, часто подкармливающей и одевающей Серёжку соседки более-менее приличные носки, постирала своё нехитрое бельишко куском потрескавшегося хозяйственного мыла, который неизвестно, сколько провалялся за ванной, и повесила сушиться на ржавую батарею.

Серёжка, пришедший из школы, обрадованно смотрел на мать: неужели она окончательно решила бросить пить и стать такой, как все мамы? Он так долго ждал этого!

Но мать в этот день оказалась почему-то особенно хмурой и неприступной - она дала сыну подзатыльник и строго наказала не выходить из комнаты.

***

На другой день, отсидев в очереди и изнемогая от невозможности опохмелиться, Люська сидела в кабинете и слушала врача.

- Людмила Никитишна! Поймите – на этом сроке аборты не делают! Где Вы были раньше, скажите? Неужели не нашлось времени подойти к нам хотя бы три месяца назад?

- Я же говорю, что не знала о беременности! – Люська уже начинала кипятиться.

- Но как, скажите, об этом можно было не знать? Вы должны были задуматься, ведь, по Вашим словам, месячных не было, как минимум, полгода! – гинеколог, моложавая женщина лет тридцати на вид, сняла очки в тонкой оправе, положила их на стол и с недоумением посмотрела на Люську.

- Я думала, что у меня климакс! – в который раз попыталась оправдаться Люська.

- Пять лет назад Вы приходили прерывать беременность на таком сроке, когда сделать это было ещё возможно. А в данном случае мы ничем Вам помочь не сможем. Становитесь на учет, рожайте, и отказывайтесь от ребенка, если не имеете возможности его воспитывать, - сказала врач, и, положив на стол ручку, встала из-за стола.

- Но пожалуйста…

- Сдавайте анализы. Направления я Вам уже выписала. Всего хорошего, - сказала непререкаемым тоном врач, глядя всед Люське, которая, ссутулившись, выходила из кабинета.

Когда за Люськой закрылась дверь, доктор открыла окно нараспашку и подбежала к раковине – после таких пациентов руки хотелось мыть особенно тщательно.

***

А через два с половиной месяца родилась Ирка.

Люська уже собиралась, было, написать отказ, но ночью пришло молоко. Старенькая нянечка подошла к завывающей от боли Люське, которая сцеживалась в туалете, и участливо сказала:

- Детонька! Ты не расцедишься. Мастит будет. Покорми ребенка.

- Я отказываюсь! – сказала Люська, и с вызовом посмотрела на нянечку, которая невозмутимо выливала в слив грязную воду из ведра.

- И отказывыйся! – согласно закивала старушка, - отказывайся, детонька, только покорми – грудь-то каменная! Пожалей себя!

Задумавшись, Люська застегнула халат и вышла в коридор. Скоро уже должны были разносить детей на утреннее кормление. Она подошла к открытой двери детского отделения и кивнула одной из молоденьких медсестер:

- Я… это… принесите мне моего ребенка на кормление.

- Хорошо, - кивнула медсестра, - идите, пожалуйста, в палату, и ждите.

Через пятнадцать минут Люське принесли крошечную девочку, завёрнутую в застиранное зелёное одеяльце. Малышка открыла глазки, посмотрела на мать, и будто бы поняла, что от неё требуется. Она прильнула к груди и начала чмокать. Люська долго смотрела не неё, а потом разревелась и решила: пусть будет, что будет, но дочку она не отдаст.

Серёжу очень любили и учителя, и дети, и даже родители. Они уважали мальчика за взрослость, серьёзность и ответственность, не свойственную детям, и, зная его семейную ситуацию, с радостью помогали во всём. Не обошли его вниманием и в этот раз: несмотря на суровые девяностые, для Серёжиной сестренки нашлась одежда, кроватка, и даже синяя немецкая коляска производства ГДР с окошками. Правда, одно из прозрачных пластиковых окошек было треснутым, но это оказалось совсем не важным.

***

Вернувшаяся из роддома Люська не пила почти полгода. Пособие по рождению ребенка помогало было более-менее сносно прожить, потому что семья довольствовалась лишь самым необходимым. Ирка была на редкость спокойной девочкой, и Люська кормила её, одевала, укладывала в коляску, и отправляла на прогулки с сыном.

Серёжа, оставив свои мальчишеские проказы, чинно шествовал с коляской по Капотне – он, как и мать, радовался тому, что у них началась новая жизнь. Такая же, как у всех: когда мама спрашивает, какую оценку он получил в школе, когда дома ждёт суп, когда сестрёнка, улыбаясь, обнимает его маленькими ручками и неумело целует в щёку своим беззубым ротиком.

Мать постепенно перемыла окна, отчистила плиту, и даже кое-где подклеила обои. Каждый раз, когда раздавался звонок в дверь, Серёжка вздрагивал, а однажды, когда мать разгребала хлам на балконе, взял и перерезал провод звонка.

Но это не помогло: в один из жарких августовских дней, когда пыльная Капотня, задыхающаяся от раскалённого асфальта, плавилась в ярких солнечных лучах, мама пришла из магазина с дядей Мишей.

И всё началось сначала: грязные грубые мужчины, хихикающие, с посиневшими лицами полуодетые женщины, мат, заискивающие улыбки, грязь, пьянки, драки, перевёрнутая мебель….

Серёжа, для которого раньше школа была отрадой и утешением, теперь часто прогуливал, ведь он не мог оставить сестрёнку одну, когда в соседней комнате буянила пьяная компания взрослых. Иногда он относил Ирку к соседке, которой в то время как раз пришлось сидеть с внуком – её невестка неожиданно вышла на работу, и сын привёз ей внука Тёмочку. Тётя Таня очень полюбила Ирку и называла её «Ирусик». Да и как можно было её не любить - девочка была спокойной и непривередливой: куда посадишь, там и сидит, играет в то, что положишь рядом. Тётя Таня одевала Ирку в одежду Тёмочки, из которой он вырос – мальчик был старше её на целый год, поэтому с одеждой и обувью проблем у девочки не было.

***

Новую беременность Люська снова не заметила – токсикоз она принимала за «отходняк», отсутствие месячных – за климакс. Когда беременность обнаружилась, она решила не ходить в женскую консультацию, так как аборт делать было уже поздно, а вставать на учёт и сдавать многочисленные анализы ей не хотелось.

Вскоре у Люськи начались тяжёлые времена: «прекрасный принц» дядя Миша исчез, как только Люська сообщила ему о беременности, зато у Серёжи и Ирки наступила «светлая полоса»: пьянки и гулянки прекратились, и Люська вдвоём с сыном начали потихоньку приводить квартиру в порядок.

Когда Ирке исполнилось полтора года, у неё родился братик – хорошенький, и, несмотря ни на что, здоровый малыш. Но Ирка об этом не узнала – в роддоме сына Людмиле не отдали. Состояние здоровья матери, её поведение и внешний вид – всё это насторожило врачей, они обратились в отдел опеки, работники которой приняли меры, поэтому из роддома Люська вернулась без малыша. Серёжке она соврала, что мальчика положили в больницу, потому что он заболел.

***

Впрочем, Люська горевала недолго – «зелёный змий» вновь «заключил её в свои железные объятия», и жизнь потекла, как обычно: после школы Серёжка заходил к тёте Тане, забирал Ирку, и шёл с ней гулять – лишь бы не сидеть дома. А иногда, в непогоду, они с соседскими мальчишками просиживали вечерами в одном из подъездов, и жильцы, видя маленькую девочку, которую держал на коленях один из подростков, не выгоняли ребят на улицу, а иногда даже приносили им что-то из еды.

***

Ирке было три года, когда тётя Таня, договорившись с участковым педиатром, помогла временно протрезвевшей Люське собрать анализы и отправить девочку в детский санаторий.

Так и шла их жизнь: Люська то «завязывала», то снова «уходила в запой», а Ирка до школы жила в санаториях: в бронхо-лёгочном, в кардиологическом, в опорно-двигательном – в тех, куда педиатр доставала путёвки, а получить путёвку в санаторий для детей из неблагополучных семей проблем не составляло практически никогда. В семь лет Ирку отдали в интернат, откуда, два раза в месяц, по пятницам, её забирал старший брат.

Всегда, сколько она себя помнила, Ирка боялась воспитателей, нянечек, врачей, учителей, детей. Она просто цепенела от страха, когда кто-то к ней обращался. Ирка старалась избегать любого общения, будь то одноклассницы, или соседки по спальне в интернате. Все уже, казалось бы, давно привыкли к её особенности, лишь психолог, Анна Александровна, никак не могла угомониться, и вызывала её к себе в кабинет два раза в неделю. Это было для Ирки настоящей пыткой: Анна Александровна пыталась выспросить девочку обо всём, задавала сложные, пугающие Ирку вопросы, требовала, чтобы она на них отвечала, и только когда Ирка начинала плакать, Анна Александровна отпускала её со словами:

- Хорошо. На сегодня закончим. Придёшь в пятницу сразу после пятого урока.

***

С учёбой у Ирки начались проблемы ещё в конце третьего класса – она стала хуже учиться, и преподаватели, хорошо относившиеся к невысокой, худенькой спокойной девочке, старались давать ей задания попроще.

Но к шестому классу школьному психологу было понятно, что у Ковалёвой Иры всё-таки имеются проблемы, и, возможно, есть смысл перевести её в интернат для детей восьмого вида:

- Возможно, это не олигофрения, но пограничная умственная отсталость, как минимум. Физику она не усваивает совершенно, элементарные счетные операции ей даются с трудом. Абстрактные понятия для неё практически ничего не значат. Ковалёва всё понимает буквально. Она не улавливает переносный смысл пословиц, все её успехи – это заученный шаблон, - объясняла психолог директору интерната.

- Девочка такая хорошая. Жалко её.

- По шкале Векслера у неё никак не больше семидесяти, а то и меньше! Необходимо обратиться к психиатру и поставить девочку на учёт.

Наталья Степановна вздохнула, взяла папку, протянутую ей психологом, и решительно сказала:

- Анна Александровна! Прошу Вас! Вам же хорошо известна ситуация в этой семье. Давайте дадим девочке возможность доучиться у нас!

- Пожалуйста, - развела руками Анна Александровна. Я только предупредила…

***

В армию Сергей не пошел из-за хромоты – когда ему было девять лет, он, прыгая по гаражам с другими ребятами, упал, повредил позвоночник и сломал ногу. Увидев неправдоподобно согнувшуюся, как игрушка, ногу, и джинсы, мгновенно почерневшие от крови, мальчишки в ужасе разбежались. Серёжу, уже потерявшего сознание, нашла старушка, выгуливавшая пуделя – она вызвала Скорую Помощь, и мальчика удалось спасти. Он пролежал в больнице четыре месяца, но правая, сломанная нога с тех пор росла очень медленно, и была короче левой на целых семь сантиметров. Жить и работать это, в принципе, ему не мешало – Сергей был приёмщиком в отделе возврата в одном из крупных магазинов электронники.

Сергей часто воспоминал о младшем брате, которого так никогда и не увидел, и однажды попытался найти его. Он выяснил, в какой Дом Ребенка перевели из роддома Женю, и поехал туда.

***

- Женечку к нам привезли, когда ему было три месяца. Желающих взять его в семью не находилось потому, что, во-первых, в анамнезе алкоголизм матери, а во-вторых, внешность… - пожилая женщина, педиатр, замолчала, и Сергей вспомнил, что дядя Миша по национальности был то ли узбек, то ли казах.

- Его не усыновили? У меня есть шанс найти брата? – обрадовался Сергей.

- В первое время с Женечкой всё было в порядке, он хорошо ел, был веселый, развивался по возрасту. Если бы он рос в семье! В любой семье, пусть даже в такой, как ваша! Да, я понимаю - пьянки, мат, грязь, отсутствие нормального ухода, полноценного питания. Я видела такие семьи, где дети и взрослые спят вповалку без белья на грязных матрасах, но уверена, что даже там детям лучше, чем в госучреждениях. Если бы Женечка жил с вами, то хотя бы иногда, время от времени, кто-нибудь взял бы его на руки, приласкал, поддержал, когда он делал первые неумелые шажки, кто-то услышал первое сказанное им слово, и обрадовался вместе с ним. Даже в таких семьях детей всё равно кто-то ЛЮБИТ. Понимаете? Любят, как могут. А в госучреждениях их не любит никто.

- Но разве это так важно? Ведь в детских домах нормальные условия, еда, игрушки, наконец – в моём детстве этого не было, и у моей сестры тоже. В детском доме безопасно, о детях заботятся, их кормят, лечат, и с ними не может случиться ничего плохого, - возразил Сергей.

Вздохнув, Мария Викторовна покачала головой:

- Всё это не так. Находящиеся в госучреждениях дети болеют гораздо чаще, чем в семьях. Неужели Вы думаете, что две нянечки способны вовремя переодеть и качественно накормить двадцать детей? А ведь каждый из детей хочет, чтобы его взяли на руки, улыбнулись, поговорили с ним. И почему Вы считаете, что с детьми, находящимися в домах ребёнка, не может случиться ничего плохого? Может! Если говорить о маленьких детях, бывает так, что малыши, научившиеся садиться и вставать, без надлежащего присмотра, который никакие госучреждения, при всём желании, обеспечить просто не в состоянии, выпадают из кроваток. Результат - серьёзные травмы, иной раз приводящие к инвалидности. Разумеется, огласке это не предаётся, - вздохнула Мария Викторовна.

Она посмотрела Сергею в глаза и продолжила:

- Вообще, причин, по которым детям лучше находиться в семье, чем в госучреждении, слишком много, и всех их не перечислишь. Например, мало кому известно, что практически все дети, а не только самые беспокойные, получают так называемое «лечение» успокоительными препаратами. Любой усыновитель знает, насколько тяжело потом ребёнку обходиться без лекарств – в буквальном смысле, «государственные» дети, попавшие в семью, переживают «ломку», как наркоманы!

Сергей потрясённо молчал, и Мария Викторовна, не дожидаясь ответа, продолжила:

 - Закрытые учреждения, представляющие собой систему государственного содержания сирот, приводит к явлениям социальной депривации и госпитализму. У большинства детей к трём годам имеется серъёзная задержка психического развития, а многие из тех, которые остаются адекватными, теряют очень важные человеческие качества – они не способны чувствовать боль других, сострадать, сопереживать. Женечка был очень чувствительным мальчиком, - Мария Викторовна вытерла слёзы.

- Где он сейчас? – спросил Сергей.

- Я усыновила и вырастила четверых сирот. Но Женечку взять не смогла – муж не позволил, да и возраст…. Я ничего не могла сделать – его отправили в детский дом для детей с задержкой развития. Там он увял, как цветочек, - последние слова Мария Викторовна произнесла, захлёбываясь в рыданиях.

- Что с ним?

- Он умер. Умер от тоски, от одиночества, от нелюбви.

Сергей нахмурил брови и потёр переносицу:

- Вы уверены, что речь идет именно о моём брате?

- Да, - произнесла Мария Викторовна. Она постаралась взять себя в руки:

- Я следила за ним, звонила. Изредка навещала, но мальчик «уходил в себя» всё глубже и глубже, начались частые бронхиты, потом – пневмония… он будто бы сознательно не хотел оставаться в этом мире. Но теперь-то ему, ангелочку, хорошо!

- Хорошо? – переспросил Сергей.

- Он теперь с Богом. И, наверное, молится за всех нас. Мы же крестили его! Теперь за него можно молиться, подавать записочки в храме об упокоении!

***

Сергей вышел на улицу. Впервые в жизни ему хотелось напиться, и он сделал бы это, но через час надо было ехать за Иркой.

Солнце слепило глаза. Или не солнце? Ведь солнце заходит с другой стороны? Напротив Сергея стоял храм, купола которого сияли, отражаясь в лучах заката.

Он вошёл в открытую дверь. В храме никого не было, кроме девушки, которая тёрла подсвечник.

- Что Вы хотели? – спросила она и улыбнулась.

- Записку об упокоении.

- Пожалуйста, пишите – вон, за тем столиком, - ответила она, сразу став серьёзной.

Сергей взял одну из лежащих в пластиковом стакане ручек, и, неловко согнувшись, написал на одном из листочков «Женя».

- Куда подать? – спросил он.

Девушка поправила платок и взяла записку из рук Сергея:

- Посмотрите на образец. Правильно будет так: « об упокоении р. Б. Евгения».

- Это мой брат, - сказал Сергей.

- Новопреставленный?

- Не знаю.

- Когда умер?

- Не знаю. Он еще маленький был.

- Тогда пишите «мл» - это значит, младенец. Вот, теперь правильно, - улыбнулась девушка.

Когда Сергей вышел из храма, он с удивлением почувствовал, что нахлынувшая, было, печаль куда-то пропала. Исчезли бесконечные, многолетние, изнуряющие, муки от того, что родной младший брат живёт непонятно где, а он ничего не делает, чтобы разыскать его.

***

Сергей начал время от времени ездить в эту церковь –  ему нравился покой, которого не было нигде, отражение солнца на куполах. Он любовался младенчиками, нарисованными на сводах стен. Ему казалось, что один из них его брат, Женечка, который видит его, и радуется тому, что он пришёл сюда.

***

Вскоре Ирка закончила девять классов и поступила в швейное училище, а Сергей женился на Лизе – той самой девушке, которая чистила подсвечники.

Сергей переехал к жене, которая жила в маленькой двухкомнатной «хрущёвке» с матерью и отцом. Перед свадьбой они отремонтировали свою комнату, и Сергей стал счастлив, как никогда – у него, наконец, появилась семья! Своя собственная, нормальная семья.

Сергей очень волновался за Ирку, но взять её с собой к жене, он, конечно, не мог. Перед тем, как уехать, Сергей строго-настрого наказал сестре не выходить из комнаты, когда у матери в гостях собирались очередные «друзья».

Ирка, как огня боявшаяся орущих пьяных людей, в первое время сходила с ума от страха, когда, в отсутствие брата, кто-то пытался открыть дверь в её комнату. Но дверь стояла железная, замок был качественный - как только Сергей начал зарабатывать, он установил хорошую дверь в их комнату. Иначе приятели матери растащили бы и пропили всё, что у них было: старенький телевизор, порванный, но ещё крепкий диван, тахту с самодельной ножкой, на которой, сколько себя помнила, спала Ирка, стол, два стула, покосившийся комод и облупившийся полированный шкаф, в котором хранилась одежда Ирки и Сергея.

***

Однажды ранним субботним утром, Ирка, держа в руках пластиковое ведро, тихо вышла из комнаты, надеясь, что собутыльники её матери ещё не проснулись.

- Добренького утра! – услышала она и похолодела: узенький коридор перегородил пузатый дядя Боря, живший уже около года «в женихах» у её матери.

Ирка, было, метнулась назад, но дядя Боря, перехватив ведро, сморщился:

- А я-то гадал, как наша красавица без туалета обходится? А она – вон как, решила туалет в своей комнате устроить! Вот я всем расскажу, посмеёмся! – заржал дядя Боря, одной рукой стирая пот с лысины, а другой не выпуская ведро.

- Не надо! – тихо попросила Ирка.

- Не надо? – переспросил дядя Боря и, ехидно подмигнув ей, выпустил ручку ведра.

Ирка зашла в туалет, вылила ведро, ополоснула его в ванной, умылась, вышла в коридор и огляделась.

Дяди Бори нигде не было видно.

Тогда Ирка быстро прошла в кухню, взяла банку, налила воду из-под крана, и побежала в свою комнату. Только закрыв за собой дверь, она вздохнула - её всю трясло.

Она наполнила чайник водой и нажала широкую пластиковую кнопку.

- Чайком угостишь? – услышала она и застыла: в углу, за шкафом, на стуле сидел дядя Боря.

«Говорил мне Серёжка, чтобы не оставляла дверь открытой», - мелькнуло у неё в голове.

А потом мысли исчезли совсем от сковавшего её страха: дядя Боря подошёл к ней, задрал футболку, и начал ощупывать её. Она закричала, но он, больно ударив её по лицу, приказал:

- Молчи, сука! А то убью!

Потом он развернул её, и она почувствовала между ног сильную, будто бы разрывающую её напополам боль, и потеряла сознание.

Очнувшись, она увидела дядю Борю, сидевшего на диване, который смотрел прямо на неё:

- Скажешь кому-нибудь – убью. Поняла? Тебя убью. Мать твою убью. Брата твоего убью. Поняла?

Ирка, уткнувшись в подушку, зарыдала. Между ног было противно, липко, и всё болело. Она встала и закрыла дверь за дядей Борей.

Подойдя к окну, она почему-то впервые в жизни захотела спрыгнуть вниз. Ощутить свежесть ветра, скорость полёта, почувствовать силу падения, которая превратит её в лепёшку.

Она стояла перед открытым окном, закутавшись в старый свалявшийся плед, когда пришёл брат:

- Привет! Ты уже встала? Я приехал за тобой – мы едем в храм.

- Зачем? – спросила Ирка.

- Так надо. Собирайся быстрее. Вот платье – Лиза тебе передала. Подожди, что с тобой? Ты заболела?

- Нет! – испугалась Ирка, схватила полотенце, и побежала в ванную.

***

Однообразная и спокойная, словно в коконе, жизнь Ирки изменилась. Изредка, но всегда неожиданно, когда она рано утром собиралась в училище, её хватал беспощадный дядя Боря, а Ирка ничего не могла сделать, так как цепенела от страха. Все четыре месяца, пока длился этот кошмар, Ирка была очень подавлена, но смирилась - пожаловаться брату ей и в голову не приходило, так как она всерьёз считала, что дядя Боря убьёт Сережку.

Но были и радостные минуты, когда, раз в месяц, они с Сергеем и его женой Лизой ездили в церковь, где познакомились.

Ирка очень полюбила церковную службу, покрестилась, и вскоре начала ездить в храм, находившийся неподалёку от её дома, одна. Сергей, уверенный в том, что у Ирки всё в пордяке, навещал сестру всё реже и реже.

Когда он приезжал к ней в последний раз, то привёз красивую, в золоченой раме, икону Божией Матери, держащей на руках Младенца Христа. Ирке очень понравилась икона. Она сняла со стены неизвестно сколько висевший на ржавом гвозде старый календарь с изображёнными на нём кошками, и повесила икону напротив окна. Теперь, когда солнце по утрам вставало, образ Богородицы и Младенца будто бы загорался неземным светом, и тогда Ирка чувствовала покой и умиротворённость.

Лиза мечтала о ребёнке, но забеременеть никак не получалось: и по святым местам ездили, и в источники окунались, но долгожданная беременность так и не наступала.

Зато беременной оказалась Ирка. О её беременности первым узнал дядя Боря. Через неделю после того, как Сергей привёз Ирке икону, дядя Боря схватил собравшуюся, было, выйти из дома в училище Ирку, и потащил её в комнату для очередных утех. Он повалил её на диван, но вдруг его взгляд упал на ослепительно сверкающий в солнечных лучах образ Богоматери. Дядя Боря зажмурился и вздрогнул - его рука лежала на животе Ирки. Он ощупал упругий, слегка округлившийся снизу живот девушки и просипел:

- Если вякнешь кому-нибудь про беременность – убью!

В тот же день дядя Боря исчез – ушёл за водкой, и не вернулся. Ирка была счастлива, как никогда. Часто ей приходила мысль, что дети должны появляться в этом мире только тогда, когда есть любовь. Но, раз ребёнок внутри неё существовал, значит, так тому и быть – она будет любить этого малыша за двоих, и, если потребуется, за десятерых.

Чтобы никто не заметил её беременность и не начал задавать вопросов, Ирка сшила себе простенький свободный сарафанчик. Она ни с кем не общалась, после училища шла на подработку, и приходила домой очень поздно. Ирка немного уставала, но ей очень нужны были деньги: по выходным дням она ходила в детские магазины, и в одном из них присмотрела необыкновенно красивую детскую кроватку: белую, с овальными спинками и откидывающейся боковиной.

***

Однажды в воскресенье, когда Ирка, как всегда, вышла из храма, к ней подошла пожилая женщина, которую она часто видела, когда та стояла за свечным ящиком:

- Здравствуйте! Меня зовут Ольга Игнатьевна. У  Вас, вижу, скоро родится малыш? Нам приносят очень много детских вещей. У Вас кто будет – мальчик или девочка?

- Не знаю, - растерялась Ирка.

Женщина почему-то обрадовалась и сказала:

- И правильно! Это один Господь должен знать! Пойдём, - сказала она, и, взяв Ирку за руку, провела через калитку в хоздвор. Оттуда они вошли в гараж, с другой стороны которого находилась большая команата с низкими потолками, похожая на склад магазина. Комната была завалена мешками и завешена вешалками, на которых висели всевозможные пальто, куртки, плащи. В углу красовалась ярко-оранжевая с серыми вставками трёхколёсная детская коляска, которую Ирка сразу заметила. Она подошла к ней и робко дотронулась: всё-таки, не магазин, наверное, не отругают.

- У тебя и коляски ещё нет? – спросила Ольга Игнатьевна.

- Нет, - тихо ответила Ирка.

- Ну, так забирай! Эта самая хорошая, – обрадовалась Ольга Игнатьевна.

- Мне можно взять коляску? – не поверила своему счастью Ирка.

- Ну конечно! Мне вон, их уже складывать некуда – посмотри на хоздвор, - махнула рукой Ольга Игнатьевна.

Ирка обернулась и увидела три прогулочные коляски. Они были грязные, у одной отвалилось колесо, у другой топорщилась оторванная боковина, а у третьей оторвался капюшон.

- Ну, что? Взяла бы такие коляски для своего малыша?

- Нет, - испуганно ответила Ирка.

- Вот и я говорю – зачем в храм приносить мусор? Эти коляски даже бомжам не нужны, оставили бы их у ближайшей помойки, но нет – в храм тащат! – проворчала Ольга Игнатьевна, и, внимательно посмотрев на Ирку, спросила:

- А муж у тебя есть?

- Нет.

- Ну, тогда бери вот это! – Ольга Игнатьевна подошла к одной из полок, и достала три огромных белых сумки, в которых лежали новенькие, аккуратно сложенные пакетики.

- Эти вещи принесла нам очень богатая женщина. Она просила передать их маме-одиночке. Когда-то она сделала аборт, решив не рожать без мужа, и теперь муки совести не дают ей покоя. Помолись за Лидию, - сказала Ольга Игнатьевна, и положила пакеты в коляску.

- Спасибо… - прошептала Ирка, не помня себя от счастья.

- Сама до дома довезёшь?

- Да.

***

Домой Ирка шла, наверное, целый час, так как влезть в автобус с коляской она не решилась. В квартире никого не было. Закатив коляску в комнату, она постелила на диван чистую простынь и высыпала на неё содержимое одной из белых сумок.

Пакет с крохотными белыми, жёлтыми и бирюзовыми чепчиками из тонкого хлопка, с кружевами. Пакет с мягкими шапочками. Белый комбинезончик – маленький, как на куклу. Умилительный бирюзовый комбинезон с жёлтыми мишками, тёплый, с рукавичками и пинеточками. Отдельно два пакета с пинетками: одни кружевные, тонкие, а другие тёплые, похожие на меховые сапожки, кремового цвета. Крошечные распашонки на кнопочках, малюсенькие штанишки, невозможно маленькие носочки….

Ирка нюхала каждую вещь, прижимала её к груди, и, в конце концов, расплакалась от счастья: в пакетах было всё, о чём она и не мечтала, даже два белых конверта на выписку: один тёплый, зимний, а другой нежный батистовый, кружевной, летний.

Она приложила к животу лимонного цвета распашонку, и подошла к окну. МКАД стоял, стёкла машин отражали солнечные лучи, и Ирке показалось, что мир вовсе не враждебный и не страшный, ведь он радуется её малышу.

Вдруг Ирка услышала чьё-то дыхание. Повернувшись, она увидела брата. Лицо его было каким-то потемневшим, и Ирка впервые в жизни его испугалась.

***

Она не знала, что в эту пятницу Сергей и Лиза услышали приговор врачей: детей у них не будет никогда. Никогда, потому что, казалось бы, безобидная свинка, которой болеют почти все дети, сделала Сергея бесплодным – их вечно пьяная мать не лечила заболевшего эпидемическим паротитом сына, и Сергей получил орхит.

В тот день Лиза и Сергей впервые в жизни сильно поссорились. Он не ожидал от своей молодой и нежной жены, которая каждое воскресенье ходит к Чаше, такой реакции на известие о его бесплодии. Она сказала, что сожалеет о том, что вышла замуж за калеку, сына алкоголички, у которого умственно отсталая сестра, что она всегда хотела детей, и должна была бы догадаться, что с Сергеем её мечта неосуществима, и, в сердцах, потребовала, чтобы он ушёл из дома в самое ближайшее время. В субботу Сергей весь день пытался поговорить с Лизой, но она молчала, а ночью вообще ушла спать в комнату родителей.

И вот, приехав сюда, в этот дом с ободранными стенами, где окна без занавесок и лампочки без люстр, где голый бетонный пол просвечивался сквозь огромные дыры в линолиуме, с валявшимися на нём рваными матрасами, на которых спали и занимались сексом собутыльники матери, в этой ненавистной комнате, где он провёл всё своё детство, на старом продавленном диване, который он лично принёс с помойки, когда учился ещё в девятом классе, на застиранной простыне, подаренной тётей Таней, он увидел лежащие, как белые лилии среди мусорной кучи, нежные детские вещи.

Сергей смотрел на Ирку и не узнавал её - она будто бы ожила. У неё появился живот. Живот, в котором искрилась маленькая жизнь.

- Ирка… ты беременна? Как это случилось?

- Я не хочу говорить об этом, - ответила ему сестра.

Сергей удивился: его Ирка, которая всегда боялась, и никогда никому не перечила, впервые в жизни выразила свою волю – сказала, что не хочет разговаривать на тему, которая его интересует!

Он подошёл к сестре и обнял её. Пусть! Пусть будет, что будет. Пусть будет так, как хочет Лиза. Он любит её, и даст ей свободу – пускай разводится, снова выходит замуж, и рожает детей. А он – он будет со своей сестрой, которую нельзя оставлять одну, и с её малышом – видимо, такая у него судьба.

- Ирка… ты только скажи, у твоего ребёнка есть отец?

- Нет.

- Ир, а откуда вещи?

- Из церкви.

- Ирка, тебе когда рожать?

- Не знаю.

- Завтра же идём к врачу, - схватился за голову Сергей.

***

На другой день утром Сергей и Ирка пошли в женскую консультацию. Они попали к доктору, который отнёсся с пониманием к создавшейся ситуации: поставил на учёт, выписал направление на анализы и на УЗИ. Ирка даже успела сдать необходимые анализы крови. Со здоровьем у неё всё было в порядке, седьмой месяц беременности подходил к концу.

На обратном пути они зашли в магазин, купили продукты, и приготовили обед. Матери уже несколько дней не было дома, поэтому они чувствовали себя свободно.

- Я возвращаюсь домой, - сказал Сергей.

- А Лиза? – удивилась Ирка.

- А Лиза остаётся там, - ответил он, и добавил – пожалуйста, Ир. Не спрашивай ничего.

- Хорошо, - обрадовалась Ирка, обняла брата и доверчиво прижалась щекой к его груди.

Вечером, вязв пустую сумку, Сергей поехал к Лизе, чтобы забрать свои вещи.

Лизы не было дома. Дверь открыла тёща.

- Серёженька, здравствуй. Ты прости Лизоньку – она тебя любит. Сгоряча наговорила всякой чепухи.

- Тёть Наташ, я её понимаю, - ответил Сергей.

- Её подружки все замуж повыходили, все родили, некоторые уже вторых деток нянчат, а она всегда мечтала о малыше.

- Я понимаю, - ответил Сергей, и открыл дверцу шкафа-купе, где лежали его вещи.

- Не уходи! Увидишь, она передумает!

- Зачем я буду мучить её? Она молодая. Красивая. Выйдет ещё замуж. А у меня Ирка беременная. Уже скоро семь месяцев. Буду о ней заботиться.

Свекровь ошарашенно посмотрела на Сергея и замолчала.

Он, кое-как запихнув вещи в сумку, не глядя на неё, буркнул:

- Спасибо Вам за всё. Простите. До свидания.

***

Когда Лиза вернулась от подруги, недавно родившей второго малыша, Наталья Дмитриевна встретила её радостно:

- Приходил Сергей!

- И что? – спросила Лиза. Губы её задрожали.

- Собрал вещи и ушёл.

Лиза быстро сняла сапожки и побежала в ванную, откуда донеслись сдавленные рыдания.

- Лизонька! Зря ты так с ним. Хороший парень. Любящий. Работящий. Всё в дом нёс. Ремонт своими руками сделал. Непьющий. Золотой, одним словом!

- Я знаю, мама! – прокричала Лиза, захлёбываясь от рыданий.

- А ты знаешь, что Ирка беременная?

Дверь в ванную приоткрылась, и от туда показалось лицо Лизы с покрасневшим, немного распухшим носом:

- От кого?

- От кого – не знаю. Но мужа-то у неё нет! – торжествующе сказала Наталья Дмитриевна.

- И… что?

- Сергей сказал, что будет жить с сестрой. Растить её ребёнка.

- А я? – снова зарыдала Лиза.

- Он сказал, что ты молодая и красивая, выйдешь замуж, родишь детей, и будешь счастлива.

- Но я люблю его!

- Дело не только в том, что ты любишь его, а в том, что ты вряд ли выйдешь замуж. Тебе уже двадцать семь. И лучше Сергея ты никого не найдёшь. Он был и будет для тебя самым лучшим мужем.

- И не забывайте, что вы венчаны, - раздался из кухни голос отца.

- Разумеется, Гриша. Не отвлекай нас, пожалуйста, - попросила мужа Наталья Дмитриевна, и вкрадчиво сказала:

- Лизонька! Я предлагаю тебе усыновить ребёнка, которого родит Ирка.

- А как?

- Она недееспособна. Ребёнку лучше будет с вами – номальная семья, мать и отец. Тем более, он не чужой вам – это лучше, чем брать из детдома кого попало.

- А… наследственность?

- Ой, Лиза! А ты забыла, что от него рожать хотела? Наследственность! Ты подумай о том, что, если усыновлять, в детдомах дети ещё хуже – дочку профессора и балерины ты там точно не найдёшь! По крайней мере, Ирка не пьёт и не курит!

- Вы что – с ума сошли? У этого ребёнка есть мать! Какая-никакая, а родная мать! И даже если она сама решит отдать сына или дочку вам, по-христиански будет сначала попытаться отговорить её от этого шага, помочь ей преодолеть трудности, а потом уже предлагать отдать вам на усыновление! – возмутился Григорий Вениаминович.

- Гриша! Ты ничего не понимаешь, я с тобой потом поговорю!

- Вы против Бога сейчас идёте! – покачал головой Григорий Вениаминович.

- Не говори ерунду, пап! Я была в том бомжатнике – ребёнку там не место, - оживилась Лиза.

- Ребёнка дал Бог, Он дал его Ирке. Какое право ты имеешь его отбирать? – нахмурил брови отец.

Таким сердитым Лиза его не видела никогда.

- Пап, отстань, – ответила она отцу.

***

Через полчаса Лиза, аккуратно накрасившись, и одев новое элегантное пальто, подъезжала к Капотне.

Она долго стучалась в дверь, но никто не открывал ей. Сергей и Ирка, уставшие от бесконечных «гостей», на стуки в дверь не реагировали. Лишь минут двадцать спустя, когда Сергей проходил мимо входной двери, ему послышался голос жены:

- Серёжа! Это я, Лиза!

Сергей открыл дверь. Лиза подскочила к нему и обняла его:

- Пожалуйста, прости. Пожалуйста, возвращайся! Пожалуйста, не бросай меня!

Сергей молчал. В прихожую вышла Ирка.

- Привет! – сказала ей Лиза.

- Привет, - ответила Ирка.

Лиза, не снимая обувь, зашла на кухню и поёжилась, но тут же остолбенела: по всей кухне были развешаны верёвки, на которых аккуратно висели детские костюмчики, ползуночки, чепчики, бодики и распашонки.

Все вещи были новые и фирменные. У Лизы от отчаянья закружилась голова – она поняла, что Ирка любит ребёнка, ждёт его и отказываться от него не собирается.

Лиза постаралась взять себя в руки и спросила:

- Ира, что это за вещи?

- Это для моего малыша, - улыбнулась Ирка и погладила свой небольшой, но уже округлившийся живот.

- А как ты с ним будешь жить? В этом свинарнике? На что? Без мужа?

Ирка, ничего не ответив, выскочила из кухни, но Лиза увидела, как на её глазах показались слёзы.

- Для чего ты пришла? Зачем расстраиваешь Ирку? – спросил Сергей.

- Я пришла за тобой. Я люблю тебя. Поехали домой, - Лиза обняла мужа и поцеловала его.

- Лиза, я тебя тоже люблю. Но я не могу стать отцом. Зато я уже стал дядей – моя сестра скоро будет мамой.

- Эти вещи купил ты? – ревниво спросила Лиза.

- Нет. Это Ирке подарили, - ответил Сергей.

- Понятно, - успокоилась Лиза.

- Поэтому, ты права – нам лучше расстаться. Выйдешь замуж за нормального мужчину с хорошей наследственностью и родишь ему здоровых детей.

- Серёжа, я не хочу другого мужчину. Я люблю только тебя.

- Но Лиза, ты же хочешь детей? Я не смогу стать отцом, я не сделаю тебя счастливой. А жить с любимой женщиной, которая несчастна по моей вине, я не смогу.

- Серёжа, я подумала обо всём. Мы усыновим детей. Но пожалуйста, не разрушай нашу семью – это не по-христиански. Поедем домой. Пожалуйста!

Сергей посмотрел на Лизу. Он очень любил её. Красивая, всегда аккуратно одетая, подарившая ему то, о чём он мечтал: семью, уют, тепло, любовь. Ради неё он был готов на всё.

- Ты обо всём подумала и не изменишь своего решения?

- Конечно!

- Ты не будешь упрекать меня? Ведь я всегда буду виновным в том, что у нас не может быть собственных детей, - предупредил Сергей.

- Нет, конечно! Поехали домой, Серёжа!

- Хорошо, ответил он, обнял жену, и прижался губами к её щеке, вдыхая запах, ставший родным.

***

Через три дня Лиза, собравшись духом, решила поговорить с Сергеем о ребёнке, которого ждала Ирка.

- Серёж, я так волнуюсь за Ирку!

- Я тоже! Мне стыдно, как я её проглядел! Получается, она с кем-то встречалась, а я не знал. А ведь этот человек мог её обидеть!

- Ты бы хотел, чтобы твой племянник рос с нами?

- Ты хочешь взять Ирку к нам? – удивился Сергей.

- Не Ирку. А её ребёнка, - вкрадчиво сказала Лиза.

- Как это? А Ирка?

- А Ирка недееспособна. Ты не боишься оставить с ней своего племянника? Детей у нас быть не может – это единственный твой родной человечек, и оставлять малыша с мамой, которая не в состоянии о нём позаботиться, мы просто не имеем морального права!

Сергей внимательно посмотрел на жену и отрицательно покачал головой:

- Ирка не настолько глупа и безответственна, как ты думаешь. Она будет прекрасной матерью! Ирка ждёт малыша, уже приготовила для него всё. Она подрабатывает по вечерам. Представляешь, купила даже дорогущий стиральный порошок, чтобы постирать детские вещички, – улыбнулся Сергей.

Но Лиза, поморщившись, сказала:

- У неё не хватит ума больше ни на что, кроме как покупать вещи. А за ребёнком нужно ещё и ухаживать. Его надо кормить нормальной едой.  Одевать так, чтобы он не замёрз и не заболел. Он родится, а через полгода начнёт вставать на ножки – ты представляешь, что будет, если его выпустить на пол в той квартире?

- Лиза, я думал об этом. Конечно, оставить сестру в создавшейся ситуации я не смогу. Ты знаешь, что осуществить размен не получится – двушку в угловой квартире с окнами на МКАД в таком состоянии, да ещё в Капотне, разменять на отдельное жильё для матери и для Ирки нереально, а жить ей и ребёнку там, среди пьяни, тоже нельзя, поэтому я решил снять квартиру.

- Что?! Да на это уйдёт почти вся твоя зарплата! – изумилась Лиза, и Сергею показалось, что её лицо перекосилось от злости.

- Но я же должен помочь своей сестре и племяннику. Сниму где-нибудь недалеко от нас, недорогую квартирку, в хрущёвке, на первом этаже, чтобы Ирка могла без проблем таскать коляску,  - мечтательно проговорил Сергей, и, улыбнувшись, добавил – а мы будем приходить к ней каждый вечер и играть с малышом.

- Ты будешь тратить свои деньги и своё время на Ирку и её ребёнка, а как же я? – зло прокричала Лиза.

- И ты тоже можешь помогать ей. Например, время от времени будешь выходить на прогулку с малышом.

- Пойми, я хочу СВОЕГО ребёнка! Своего, понимаешь? Хочу катать своего ребенка в той коляске, которую куплю ему сама!

- Ну, тогда давай усыновим малыша?

- Да! Давай!

- Но учти, что Ирку я всё равно не брошу, - сказал Сергей.

- Конечно, ведь тот, которого мы усыновим, будет чужой, а Иркин – твой родной племянник! – ответила Лиза и заплакала.

***

До родов Ирке оставался ещё месяц. Серёжка, который обещал снять квартиру, куда-то пропал – не звонил уже неделю, а мать в последнее время стала совсем невменяемой: то напивалась и буянила, круша всё вокруг, то истерично плакала и просила прощения.

Ирка говорила ей, что простила её давно. Простила наперёд – за всё. За то, что было, и за то, что будет. Просто мать не знала, что Ирка никогда не обижалась и не будет обижаться ни на кого, потому что не имеет понятия о том, что такое обида – Ирка просто не умела обижаться.

В последнее время ей было тяжело. Тяжело просыпаться по ночам от пьяных криков. Тяжело убираться после попоек, когда, иной раз, «гости» оставляли за собой лужи мочи.

А ещё в последнее время ей стала звонить Лиза, и от того, что она говорила, Ирке становилось смертельно страшно. Страшно, как никогда – даже тогда, когда её насиловал дядя Боря, ей не было так страшно:

- Ирочка, ты ведь любишь своего малыша. В чём заключается любовь? В том, чтобы сделать человека счастливым. Как ты можешь сделать счастливым своего ребёнка? Никак – это невозможно! Ну, допустим, мы снимем тебе квартиру. Но это ведь ненадолго! У нас с мужем нет средств, чтобы содержать тебя всю жизнь – мы тоже хотим детей. И когда мы усыновим ребёнка, то уже не сможем помогать тебе, и вам придётся вернуться в квартиру матери – туда, где пьянки, гулянки, где твой ребёнок заболеет, где, в конце концов, кто-то его пришибёт, и даже не заметит! Ира, подумай о том, чтобы отказаться от ребёнка в пользу своего брата. Ты будешь приходить, когда захочешь, играть с ним, сколько тебе нужно – подумай!

- Нет! – отвечала Ирка, которую била ледяная дрожь от искусственно-приветливого голоса Лизы.

После того, как Ирка выключала телефон, внутри у неё всё будто бы скручивалось. Она ложилась на бок, обнимая живот, и качала его, что-то едва слышно напевая ещё не родившемуся малышу.

Обои в своей комнате она поклеила две недели назад, не дожидаясь, пока Сергей снимет ей обещанную квартиру. Они были светло-бирюзовые, с крошечными блестящими крапинками. Ещё Ирка купила большой кусок мягкого ковролина и застелила им часть комнаты, где стояла белая детская кроватка – та самая, о которой она мечтала. Кроватку она приобрела благодаря девчонкам из училища, которые оказались отзывчивыми – узнав, что у Ирки будет малыш, они собрали деньги и сделали ей подарок, о котором она мечтала.

***

За два месяца Лиза и Сергей прошли школу приёмных родителей и собрали все документы на усыновление. Лиза всё-таки надеялась на то, что Ирка откажется от ребёнка, хотя понимала, что шансов на это очень мало. Сергея она почти убедила в том, что, для блага племянника, малыша необходимо забрать к ним, но Ирка по-прежнему и слышать ничего не хотела о том, чтобы отдать ребёнка в семью брата.

***

Роды у Ирки начались на две недели раньше предполагаемого срока – хорошо ещё, что она догадалась добежать до женской консультации и пожаловаться врачу на сильную боль внизу живота. Прямо из консультации, на Скорой Помощи, её увезли в роддом.

Ирка родила чудесную девочку. Они с дочкой лежали в совместной палате, и молодая мама целыми днями держала малышку на руках, пела ей песенки, любовалась крошечным носиком, круглыми щёчками, вдыхала нежный запах, исходивший от пушистых волос дочки. Вот только с молоком у Ирки не ладилось: оно так и не пришло, ни на второй, ни на третий день, сколько бы она не держала девочку у груди.

Счастливая Ирка и не вспомнила о том, что, убегая в женскую консультацию, она забыла закрыть дверь своей комнаты – той самой комнаты, где уже было готово приданое для её малыша.

Утром того дня, когда Ирку с дочкой выписывали из роддома, Сергей заехал за конвертиком и одеждой для девочки, но обнаружил, что ни вещей, ни коляски, ни кроватки в комнате нет. Собутыльники матери вынесли и продали всё, что можно, даже ковролин, Иркину нехитрую одежду, и висевшую на стене икону, а на Иркином диване спали двое пьяных полуголых мужиков.

Матери дома не было. Сергей достал телефон, позвонил Лизе и рассказал ей о случившемся.

- Вот видишь! Я же говорила, что ребёнку нельзя находиться в этой квартире!

- Лиза, я не понимаю твоего злорадства – снять квартиру для Ирки ты мне не дала, теперь случилось то, что случилось: Ирку с дочкой выписывают, а у малышки нет ни одежды, ни пелёнок – ничего!

- Девочку вези к нам, а Ирка пусть живёт у себя! – отрезала Лиза.

- Но Лиза, мы уже тысячу раз обсуждали это - Ирка вряд ли согласится. Может, сегодня я привезу к нам их обеих, а завтра решим, как быть дальше?

- Ну, уж нет! – отрезала Лиза и выключила телефон.

Сергей подошёл к спящим мужикам, не без труда растолкал их, вывел из квартиры, закрыл дверь, и поехал и Ирке.

Минут десять он объяснял недовльному врачу, что сегодня забрать сестру не получится из-за того, что ребёнка не во что одеть. Случайно, одна из соседок по палате услышала их разговор о беде, которая постигла Ирку, позвонила домой, и попросила срочно привезти детских вещичек – сказала, что у неё их много, с запасом, так как пелёнки, распашонки, и даже одеяльца остались от старших, двойняшек.

Уже через час Сергей, держа под руку обеспокоенную Ирку, прижимавшую к груди малышку, выходил из роддома.

Вскоре они подъехали к своему подъезду. Сергей, вздохнув, достал ключ и открыл исцарапанную, едва держащуюся на расшатанных петлях дверь квартиры.

Подходя к своей комнате, которую она с такой любовью готовила для будущего малыша, Ирка почувствовала, как в нос ударил резкий запах мочи и немытых тел. Она остановилась перед полуоткрытой дверью, и, прижимая к себе дочку, смотрела, во что превратилась недавно отремонтированная комната.

Сергей, потеребив рукой небритый подбородок, покачал головой, взял разваливающийся на две части диван, на котором расползлось огромное тёмное пятно мочи, вынес его из комнаты, и поставил в коридоре.

- Диван отнесу на помойку. Садись на тахту, - скомандовал он сестре.

 Сергей открыл окно, и в комнату ворвался неожиданно свежий для Капотни запах приближающейся грозы.

Ирка поплотнее укутала малышку.

Сергей вынес из комнаты мусор, пустые бутылки, и повернулся к Ире:

- Девочка заворочалась. Наверное, хочет есть? Ничего нет? Подгузников, бутылок?

Ирка молчала, прижимая к себе кряхтящую малышку.

- Надо же… всё растащили и пропили, сволочи, - сказал он и посмотрел на сестру.

Ирка смотрела на стену, где ещё несколько дней назад висела икона Божьей Матери, и, кажется, вот-вот была готова заплакать.

- Ирка, ты сиди, а я спущусь в магазин, тут рядом, и всё куплю. Ты только не расстраивайся, слышишь?

***

Сергей вышел из подъезда и пошел в сторону магазина «Карапуз», на ходу доставая телефон.

- Лиза, я привёз я их. Ирка в какой-то прострации. Дома нет ни бутылок, ни смеси, ни одежды, ничего.

- Серёжа, давай заберём ребёнка. У нас же есть всё – Света дала люльку, костюмчики, бутылочки новые я купила, и смесь самую лучшую!

- Лиза, может, возьмёшь такси и привезёшь всё это сюда?

В трубке застыла долгая пауза. Сергей решил, что связь прервалась, и уже хотел было отключиться, как услышал:

- Давай сделаем так: я приеду, мы заберём ребёнка, а Ирка останется дома, чтобы привести квартиру в порядок. Когда она уберёт комнату и немного придёт в себя, мы привезём ей девочку.

-  Я, конечно, спрошу у неё, но сомневаюсь, что так будет лучше для всех, - ответил Сергей, открывая стекляную дверь детского магазина.

***

- Чем Вам помочь? – улыбнулась ему продавщица.

- Мы только что вернулись из роддома. Нужно всё, что требуется для новорождённой девочки.

- Подгузники. Эти самые лучшие. Пустышки. Бутылки, подогреватель для бутылок, вода, смесь для новорожденных, - щебетала продавщица.

Через двадцать минут Сергей, держа в руках три больших пакета, зашёл в квартиру. Ещё на лестнице он услышал плач малышки. Ирка стояла у окна и качала девочку.

Сергей ополоснул чайник, залил в него воду, влючил его и подошёл к Ирке.

- Давай ребёнка, - сказал он.

Ирка отдала дочку и закрыла окно.

- Ира, разложи пелёнку. Надо переодеть девочку, она вся мокрая. Возьми чистые глаженые пелёнки в сером пакете, который нам отдала твоя соседка по палате, дай Бог ей здоровья.

Ирка подошла к маленькой тахте, скинула на пол лежащие на ней вещи, и постелила одну из застиранных пелёнок.

Сергей положил малышку и подошёл к чайнику.

- Ирка, ребёнок же орёт! Ты либо бутылку стерилизуй, либо дочку переодень, - скамандовал он.

Ирка встала на колени перед тахтой и начала разворачивать малышку. Увидев крохотные, согнутые в коленях красноватые малюсенькие ножки, она заплакала и начала целовать – сначала коленочки, потом пяточки, а потом каждый крохотный, размером с горошину, пальчик.

Девочка продолжала плакать. Сергей вздохнул, распечатал бутылочку, и понёс её в кухню, чтобы помыть. Он, как смог, вымыл бутылочку, окатил её несколько раз кипятком, налил в неё воду из чайника, и поставил в кастрюльку, наполненную хлодной водой, чтобы вода в бутылочке поскорее остыла до той температуры, когда можно будет приготовить смесь.

Ирка по-прежнему сидела рядом с малышкой и гладила её. Сергей вынул из пакета влажные салфетки, снял с девочки подгузник, протёр её, и взял на руки. Малышка, успокоившись, сунула в ротик кулачок и, всхлипывая, склонила головку на плечо Сергея.

- Ира! Ну, что будем делать? – спросил Сергей.

Она ничего не ответила. Ирку тошнило от страха. Её собственный, маленький, уютный мир, принадлежащий ей и её ребёнку, изменился: Ирку пугало, что места в этом новом мире для её дочки нет. Больше не было коляски, не было белой кроватки, в которую она мечтала положить своего ребёнка, вернувшись из роддома, а старенькая тумбочка, в которой лежали новые, выстиранные и отглаженные детские вещички, была пуста. Ковролина на полу тоже не было, и красивые, мерцающие обои смотрелись неправдоподобно на фоне пола, покрытого вытертым до дыр линолиумом, давно потерявшим цвет.

Ирка смотрела на обои. Теперь мерцающие серебристые блёстки на обоях пугали её – глядя на них, Ирке казалось, что даже стены в её комнате плачут.

Сергей положил девочку и одел её. Она снова начала плакать.

- Сейчас. Сейчас, маленькая! Сейчас я покормлю тебя, лежи! – он положил малышку и побежал на кухню.

Вода в бутылочке почти остыла, и он, внимательно прочитав инструкцию, помыл руки и приготовил смесь для малышки.

Не съев даже половины порции, девочка уснула, и Сергей вытер со лба выступивший от волнения пот.

- Как мало ей надо, чтобы наесться, - улыбнулся он.

Ирка молчала, глядя в окно.

- Ну что будем делать? – спросил Сергей.

- Поезжай к себе, - ответила Ира.

- Ира, ты справишься с ребёнком?

- Да.

- Ты знаешь, что её необходимо кормить каждые три часа?

- Да.

Раздался стук во входную дверь. Ирка вздрогнула. Сергей подошёл и спросил:

- Лиза, ты?

- Да, открывай!

Лиза зашла в квартиру, и, сморщившись, покачала головой:

- Ребёнка здесь оставлять нельзя.

Она прошла по коридору, брезгливо ступая, боясь испачкать туфельки на шпильках, обходя валяющиеся окурки и пустые пачки из-под сигарет, зашла в комнату Ирки, и округлила глаза:

- Какой ужас! Ира, сегодня мы забираем девочку. Это не обсуждается. Она побудет у нас, а ты приберёшься здесь, как следует, и отдохнёшь.

- Нет! – ответила Ирка и разрыдалась.

- Она у тебя тут заболеет! Ребёнку нельзя находиться в антисанитарных условиях!

Сергей молчал. Где-то в глубине души он смутно чувствовал, что оставлять сейчас Ирку одну нельзя - правильно было бы либо забрать её и ребёнка с собой, либо остаться здесь и убраться, дать сестре прийти в себя и помочь ей с малышкой первые несколько дней. Он понимал, что Ирка, хоть и недалёкая, будет самой лучшей матерью для своей дочки, которую она носила с такой любовью. Его мысли прервал голос жены:

- Серёжа, Ира сейчас не в состоянии заботиться о ребёнке. Неужели ты этого не видишь? Если мы оставим ребёнка здесь, это будет преступление!

- Лизонька, давай переночуем с Иркой. Уберёмся тут. Поможем ей, - он умоляюще посмотрел на жену, но глаза Лизы сузились от ярости:

- Я?! Буду убираться в этом бомжатнике?! Если тебе нравится такая жизнь, оставайся!

- Тогда, пожалуйста, езжай домой. Сегодня я останусь тут. Созвонимся завтра, - сказал Сергей, глядя в стену.

На лице Лизы мелькнуло выражение ярости. Она подошла к Ирке, вцепилась в её плечо, и посмотрела не неё взглядом, полным неприкрытой ненависти:

- Ира, уже вечер. Сейчас тебе надо отдохнуть. Ты ляжешь спать, а утром встанешь, уберёшься, позвонишь нам, и мы привезём тебе дочь. Поняла?

Ирка, замершая от страха перед неожиданной, непонятно откуда взявшейся злостью Лизы, оглушено молчала.

Лиза подошла к кушетке, аккуратно взяла спящую девочку, и быстро вышла из комнаты.

Она стояла у лифта минут пять, постепенно закипая от злости, но Сергей так и не шёл. Вдруг она подумала, что муж сейчас решит вернуть девочку сестре. Испугавшись, она, осторожно ступая, начала спускаться с лестницы.

Девочка скорбно сжала крохотный ротик, и Лиза услышала жалобный, и какой-то обречённый плач.

- Не плачь, моя красавица. Сейчас мы поедем домой, - торжествующе прошептала Лиза.

- Лиза! Ты где? Вернись немедленно! – раздался сверху голос Сергея.

Стараясь не стучать каблуками, Лиза отошла в тамбур и прижала личико малышки к груди, попытавшись заглушить её плач.

Она уже спустилась на первый этаж и стояла на улице, когда увидела выходившего из подъезда Сергея. Он выглядел подавленным.

- Лиза, зачем ты так? Ты напугала Ирку, она сидит теперь, и плачет! Немедленно отдай ребёнка.

- Не отдам! – визгливо крикнула Лиза, - твоя Ирка невменяемая! Девочка побудет у нас до завтра. Завтра Ирка придёт в себя, и мы привезём ей дочь. Пойми, когда она в таком состоянии, может случиться всё, что угодно! Она может забыть покормить ребёнка, может уронить его, а может снова не закрыть дверь, и придёт твоя мать с пьяной компанией, кто-нибудь ляжет на эту кушетку, и раздавит девочку! Ты посмотри, какая она хрупкая! – сказала Лиза и поцеловала малышку в носик. Сергей вдруг подумал, что малышке с Лизой может быть хорошо.

- Ладно. Поехали, - сказал он и открыл дверь машины.

***

Ирка сидела перед окном и слушала стук первых крупных капель начинающейся грозы. Она смотрела на МКАД, ждала, и не хотела понимать, что брат, спустившийся за малышкой, уже не вернётся, потому что повёз её дочку домой, к своей жене.

Гроза кончилось, и уже давно стемнело, но Ирка всё ещё не верила, что её малышки, которая была с ней одним целым девять месяцев, рядом нет. Ирка не слышала, как вернулась мать со своей подругой тётей Галей и дядей Валентином.

- Ирка, что ты сидишь? Ты родила? А где ребёнок? – спросила мать.

Ирка посмотрела на мать и ничего ей не ответила. Тётя Галя, всхлипнув, откупорила бутылку водки, взяла стоящую на тумбочке кружку и сунула Ирке:

- Пей!

Ирка испуганно вздрогнула и взяла кружку.

- Пей залпом, до дна, - подтолкнув низ чашки, сказала тётя Галя.

Ирка, которая сразу не разобралась, что это не вода, проглотила несколькими глотками половину чашки, и закашлялась. Она удивлённо посмотрела на стоящую рядом мать и тётю Галю. На глазах Ирки выступили слёзы, но тётя Галя не унималась:

- Пей. Пей всё, я сказала!

Ирка, обречённо вздохнув, допила содержимое кружки.

Она, словно в тумане, слушала, как галдели мать, тётя Галя и Валентин. Потом они ушли и Ирка, пошатываясь, подошла к двери, закрыла её и рухнула на кровать.

***

Ни в этот, ни на следующий день Ирке никто не позвонил. Проснувшись утром, она долго лежала в постели, глядя на неприкрытое занавесками окно, из которого было видно только небо и ослепительные лучи солнца. Когда глаза Ирки заболели от слёз и яркого солнечного света, она отвернулась к стене, и вдруг заметила на полу один из чепчиков, постиранный и выглаженный, который, видимо, случайно завалился за кушетку. Ирка обрадовано вскочила, подошла к окну, приложила чепчик к груди и начала его качать, глядя на МКАД, по которому бесконечным потоком ехали машины.

***

Тем временем жена и тёща обустроили спальню Лизы и Сергея, соорудив для малышки милый уголочек, где стояла колыбель и белоснежный комод, на котором красовались простерилизованные бутылочки, пустышки в красивой коробочке и голубой, под цвет ковра и занавесок, мягкий плюшевый заяц. Такими радостными Сергей не видел жену и тёщу ещё никогда – казалось, малышка действительно принесла в их дом счастье.

Сестре он позвонил только на второй день, но она не ответила. Не подошла она к телефону и на третий день. В конце недели Сергей забеспокоился и поехал к ней домой.

Ирка была дома. Она спала. Сергей, почувствовав запах спиртного, исходящий от неё, нахмурил брови.

- Ирка! Ты что – пить вздумала?? Хочешь стать такой же, как наша мать?

Ирка приоткрыла глаза, посмотрела на Сергея, но ничего не ответила. Сергей разозлился не на шутку:

- Решила нажраться, да? И в комнате не убралась? – оглядевшись, он покачал головой и вышел из квартиры.

Ирка встала, вытащила из-под подушки чепчик, сжала его в кулаке, и пошла на кухню. Она понимала, что если снова не выпьет водки, то умрёт от тоски.

***

На суд по лишению родительских прав Ирка так и не пришла. Но не потому, что ей никто не сказал об этом, а из-за того, что она боялась. Она смертельно боялась женщин из опеки, держащих в руках папки и что-то записывающих, которые строго, с брезгливым презрением, смотрели на неё. Она боялась вспышек камер, фотографировавших её кушетку, кучи рваных пожелтевших матрасов, валяющихся в коридоре, шкаф без дверей, раковину на кухне с вырванным краном….

Два месяца Ирка прожила, словно во сне, а потом, немного придя в себя, вернулась в училище и вышла на работу. Сергей очень просил её не звонить им, но волновался зря - сестра не могла этого сделать, хотя очень хотела. Она по несколько раз в день пыталась набрать знакомый номер и сказать, чтобы ей привезли её малышку, запах которой она помнила до сих пор, но каждый раз, когда Ирка брала трубку, пальцы её будто бы леденели….

***

Перед Новым Годом Ирка вязла деньги, которые откладывала с тех пор, как вышла на работу, и пошла в тот самый детский магазин, где когда-то купила белую кроватку. Незнакомая продавщица с опаской посмотрела на неряшливо одетую, тощую, как вобла, девушку с тусклыми волосами, торчащими из-под надвинутого на глаза капюшона:

- Вы что-то хотели?

- Да. Вот это белое пальтишко с пушистым розовым зайчиком на спине, - срывающимся голосом проговорила Ирка.

- Девушка… Вы знаете, сколько оно стоит? – настороженно спросила продавщица.

- Четыре с половиной тысячи рублей, - ответила Ирка, и добавила:

- Ещё розовую шапочку, того же размера. И куклу. Вон ту, большую, в белом платье.

Удивлённо подняв тонкие нарисованные брови, продавщица отнесла вещи к кассе.

Ирка расплатилась, взяла пакет, и вышла на улицу. Вечер был какой-то совсем не декабрьский - шёл проливной дождь. Она спустилась в метро, и уже через сорок минут звонила в дверь квартиры, в которой жил Сергей, его жена и Иркина маленькая дочь.

Дверь открыл отец Лизы.

- Ира? Здравствуй, как ты? – спросил он и виновато посмотрел ей в глаза.

- Я… я вот дочке принесла, - прошептала Ирка, и вытерла слёзы рукавом затёртого клетчатого пальто.

- Ира, знаешь что? Ты заходи. Никого нет. Сергей ещё с работы не пришёл, жена моя по магазинам ходит, а Лиза с Алёнкой в гости пошли, в соседний подъезд, к Лизкиной однокласснице – у неё двое малышей, и им там весело. Раскажи, как твои дела.

***

Сергей сидел в закусочной и пил пиво. Он пил, и это казалось ему невозможным, ведь, как никому другому, ему были известны последствия употребления алкоголя. Но он ничего не мог с собой поделать – в последние несколько месяцев, когда он был трезв, на него нападала такая безысходная тоска, что не хотелось жить.

Его новый приятель, Пашка, паренёк лет восемнадцати, которого он угощал пивом почти каждый день, почему-то до боли напоминал ему младшего брата. Несмотря на то, что Женьку он так никогда и не увидел, Сергей продолжал по нему скучать, особенно, в последнее время. Пашка был молчалив, и без конца терпеливо выслушивал одну и ту же историю: как Сергей, ради сохранения семьи, предал родную сестру.

Но после третьей кружки всё как-то сглаживалось, забывалось, и казалось, что ничего особенного не произошло – просто сестра не могла вырастить дочь сама, и он сделал благое дело, забрав у неё ребенка. Да и перед женой виноват был именно он, ведь детей они не могли иметь по его вине.

Молчаливый Пашка, с вечно мокрыми губами, кивал головой, и по нему было видно, что да – он согласен. Согласен с тем, что, в общем-то, никакой вины за ним, Сергеем, нет. И тогда успокоенный Сергей допивал четвёртую кружку пива, и шёл домой, где, почему-то, в последнее время участились скандалы с женой.

Сергей не понимал, чем недовольна Лиза – вроде бы они живут так, как ей нравится, ну а то, что он иногда выпивает – его право. В конце концов, он же мужик!

***

Лиза сидела в мягком глубоком кресле и задумчиво смотрела на Алёнку, которая с интересом разглядывала жёлтого резинового зайца с вращающимися глазами:

- Света, ты точно уверена, что с ней всё в порядке?

- Ну, конечно же – посмотри, какая замечательная девчушка! Моторика хорошая, глазки умненькие! – улыбнулась Светлана.

- Свет, знаешь, скажу я тебе правду – она меня почему-то безумно раздражает. Мне всё время кажется, что она похожа на мою свекровь.

- Лиза, прекрати, как ты можешь? – Светлана встала и, подхватив на руки Алёнку, поцеловала девочку в вихрастую макушку, - маленькая красавица очень похожа на своего папу Серёжу.

- Неизвестно, кто её папа – наследственность ещё та, сама понимаешь, - пробурчала Лиза.

Светлана выспылила:

- Знаешь, что? Неизвестно ещё, чья наследственность лучше! Да, бабушка и мать у неё больны алкоголизмом, ну а ты, Лиза? Ты здорова? Свободна от греха? От гордыни, от осуждения? Может быть, в этой девочке, как и в её кровной матери, любви больше, чем в нас с тобой вместе взятых?

Лиза, скептически посмотрев на Алёнку, промолчала.

- Обрати внимание, как девчушка хорошо развивается! Мои в этом возрасте ещё не ползали, - похвалила Алёнку Света.

Лиза встала с кресла, подошла к огромному зеркалу, поправила волосы и задумчиво произнесла:

- Знаешь, с тех пор, как у нас появилась Алёнка, мне ещё больше захотелось детей.

Светлана удивлённо посмотрела на подругу, и Лиза добавила:

- Своих, родных детей.

***

Ирка скинула сапоги, сняла пальто и положила его в угол – туда, где стояла обувь, и, неловко ступая, прошла в кухню.

- Хочешь чаю? Я только что заварил.

- Нет, - ответила Ирка.

- Не стесняйся, - сказал Григорий Вениаминович и вышел из кухни. Через минуту он вернулся с толстым альбомом, на обложке которого красовалась улыбающаяся темноволосая девчушка с ямочками на щеках.

- Это Алёнка, - сказал Григорий Вениаминович.

Ирка дрожащими руками взяла альбом и робко открыла его. Она гладила каждуя фотографию, и во взгляде её сквозила такая невыразимая боль, что Григорий Вениаминович отвернулся – ему стало нестерпимо стыдно. Ирка была похожа на человека, умирающего от жажды, которому вместо воды давали по капельке серную кислоту.

Зазвонил телефон.

- Да, Наташа. Да, морковь тоже кончается. Купи.

Он отключил телефон и сказал:

- Ира, скоро вернётся моя жена. Тебе лучше уйти, наверное.

Ирка встрепенулась, затравленно посмотрела на Григория Вениаминовича, положила альбом и встала с табуретки. Она быстро влезла в свои старые стоптанные сапоги, накинула пальтишко, и, схватив серую, с давно поломанной молнией сумочку, выскочила за дверь.

Лиза и Алёнка пришли раньше Натальи Дмитриевны.

- Что это за пакет, пап? – спросила Лиза, доставая белоснежное пальтишко, - вау, какое чудо!

***

Ирка шла домой, и по её лицу текли слёзы, смешиваясь с холодным декабрьским дождём. Она их слизывала, как в детстве, и ей было всё равно, смотрит на неё кто-нибудь, или нет.

Придя домой, она услышала, как надрывается телефон, стоящий в её комнате. Ирка торопливо открыла дверь и взяла трубку:

- Да?

- Никогда! Никогда, слышишь, никогда не подходи близко к моему дому! Поняла, дура?

Ирка изо всех сил сжала трубку. Ей было страшно, но она знала способ, помогавший хотя бы на время избавиться от этого оглушающего страха. Осторожно положив визжащую трубку на стул, Ирка на негнущихся ногах пошла в кухню. Гостей у матери сегодня было много. То ли все были заняты друг другом, то ли просто не заметили Ирку, но никто ничего не сказал, когда она взяла один из грязных пластиковых стаканов, наполнила его до краёв мутноватой жидкостью, и выпила.

Вернувшись в комнату, Ирка крепко закрыла за собой дверь, выключила трубку, из которой раздавались длинные гудки, поставила её на базу и подошла к окну.

За окном цветным хороводом мелькали машины, несущиеся по МКАДу – как ни странно, пробок сегодня не было ни на внешнем, ни на внутреннем кольце. Ирка достала из верхнего ящика комода крошечный чепчик, прижала его к своей щеке и сказала:

- Смотри, Алёнка, как мелькают огоньки. Это фары машин. Они похожи на огромную ёлочную гирлянду.