Федя и тирольские шорты

Представление о Западе как об идеальной человеческой обители традиционно для русской культурной среды. Но если в дореволюционную эпоху Запад был просто ценностью, то в эпоху советскую, когда для большинства он стал физически недосягаем, ценность, естественно, разрослась до размеров сверхценности. В брежневское время Париж стоил не только мессы. Он стоил всего. В этом, собственно говоря, и заключается смысл сверхценности: никакая цена, отданная за нее, никакая жертва не кажется чрезмерной или неоправданной.

Под таким углом зрения становится более понятным, почему сегодня так много людей оказалось готово продавать стратегическое сырье и военные тайны. Размах этой продажности может вызвать (и вызывает!) саркастическую усмешку. Дескать, где же ваши культурные установки? Вон как «рашены» деньги любят! Не то что военную тайну, а мать родную продадут, лишь бы карман набить. И на это нечего было бы возразить, если бы за получением «заслуженного вознаграждения» не следовала покупка недвижимости за границей. Вот она, истинная цель — застолбить кусок (или кусочек) западной территории! И чем вознаграждение больше, тем территория западней. Вплоть до Западного полушария.
Можно, конечно, сказать, что, совершив преступление, люди часто уходят в бега. Но, во-первых, затеряться гораздо легче где-нибудь на Востоке, в Гималаях, а во-вторых, русская Фемида нынче либеральна, особенно к вороватому истеблишменту. Так что дело не в этом. Дело, с позволения сказать, в культурной ориентации.

И нет ничего удивительного в том, что отправка «новыми русскими» своих отпрысков за границу воспринимается бывшими советскими гражданами как безусловное благо. Нелепо было бы утверждать, что «исход» «новых русских детей» принял массовый характер (просто потому, что и взрослых «новых русских» не так уж много), однако явление это не единичное, и его стоит рассмотреть. Причем в двух аспектах: какие последствия это будет иметь для них самих и какие — для общества.

Посылая ребенка в учение за рубеж — надолго, а не на пару месяцев, родители обычно представляют себе что-то вроде Царскосельского лицея или Пажеского корпуса. «Уж если дворяне,— думают они,— воспитывали своих детей вдали от семьи, значит, дело того стоит».
Но ведь это идеал совсем другого времени. Времени, когда в привилегированных сословиях была другая дистанция между родителями и детьми. Отношения были весьма почтительными, но отнюдь не доверительно-дружескими. От матерей и тем более от отцов не требовалось гулять с детьми, строить из кубиков дворцы, читать на ночь книжки, затевать шутливую возню с мальчиками, стряпать на кухне с девочками — короче, делать все то, что демократический XX век включил в категорию нормальных родительских обязанностей. И несоблюдение чего воспринимается окружающими и самим ребенком как яркий признак родительской нелюбви.

Вы спросите: «А как же Англия? Там ведь до сих пор сохранились пансионы для детей аристократов».
Но там и медвежьи шапки королевской стражи сохранились. И привычка интересоваться каждым чихом королевской фамилии. Да, наконец, и сама королева сохранилась! А аристократы до сих пор меряются длиной своих генеалогий и выясняют, кто истинный герцог, а кто — парвеню, поскольку его герцогскому титулу всего каких-нибудь жалких триста лет.

Если же вернуться к нашим баранам, то сколько ни произноси, словно магическое заклинание, «частный пансион закрытого типа», за ним все равно будет упрямо проглядывать слово «интернат». А в каких случаях у нас отдают ребенка в интернат? В случаях его инвалидности, инвалидности родителей либо при их социальной несостоятельности (например, низкооплачиваемая мать-одиночка) и/или морально-психической деградации.

Кстати, мотив родительского невнимания и даже заброшенности весьма типичен для детей «новых русских». «Пусть бы папа зарабатывал поменьше, зато играл бы со мной побольше»,— фразы, подобные этой, звучат сегодня очень часто. И гораздо чаще, чем у обычных детей, у «новых русских» появляется злая мечта поменять родителей. А также зависть к знакомым ребятам, которым отцы уделяют больше внимания.
Так что представления взрослых о том, что близость отца и матери можно заменить «огнями большого города» (или маленького английского графства — признак запредельной элитарности),— подобные представления, увы, лишь диагноз. Диагноз, говорящий о психологических проблемах самих взрослых. Это они готовы были отдать все на свете, чтобы хоть один раз одним глазком взглянуть на настоящую жизнь, «увидеть Париж — и умереть». Но для их детей эти мечты дворовых крепостных уже неактуальны. Они не болеют болезнью, которую можно назвать «русским Западом». Запад для них не сверхценность, ибо он доступен. Точно так же, как и весь западный антураж, от которого шалеют люди, много лет жившие с ощущением, что они выросли на помойке.

Поэтому у «новых» детей на первый план выходят старые ценности. Если можно так выразиться, ценности человеческих отношений. Тем более, когда ребенок поставлен перед необходимостью адаптироваться к другой культуре, языку, образу жизни. Ведь тут, казалось бы, гораздо больше, чем всегда, требуется поддержка родителей. А именно разлука с ними и входит в изменение образа жизни как важная составляющая.
Но разве родители не могут и на расстоянии оказывать поддержку ребенку? В какой-то степени — да. Например, силой своего авторитета. Особенно если этот авторитет может быть предъявлен окружающими. Ну, скажем, громкое имя, титул, заслуги предков, национальные корни, которыми можно гордиться. В сегодняшней западной реальности это было бы более чем уместно. Не надо же серьезно относиться к мифам об «общеевропейском доме», где якобы никому нет дела араб ты или индус, англичанин, немец или испанец. Ну, насчет арабов с индусами достаточно увидеть пару телесюжетов про демонстрации (а то и погромы), направленные против цветных иммигрантов... Между «настоящими» европейцами сейчас, конечно, таких выраженных антагонизмов нет (хотя англичане не преминут сказать вам какую-нибудь гадость про французов, те — про немцев etc.). Но все прекрасно помнят, у кого какие этнические корни. Человек может сорок лет прожить в Германии с женой-немкой, считаться крупным немецким художником, однако при каждом удобном случае и даже совсем не к месту напоминать окружающим, что он австриец. А его внук уже к пятилетнему возрасту твердо усваивает, что в его жилах течет не только немецкая, но и австрийская кровь. И на дедушкином юбилее гордо дефилирует перед собравшимся бомондом в старинных тирольских шортах, до слез умиляя гостей песней с горловыми трелями, напоминающими весенние крики павлинов.

Наверно, излишне напоминать, что все выходцы из России, независимо от национальности, считаются за границей русскими. Так же как и доказывать, что отношение к русским на сегодняшний день, мягко говоря, не самое благоприятное. Нет, оно непохоже на ярую ненависть, которой нас любит пугать патриотическая пресса. Скорее, это снисхождение цивилизаторов к варварам. И чем варвар больше жаждет цивилизоваться, тем большей теплотой окрашено такое снисхождение.

А наилучшее отношение возникает тогда, когда цивилизационный процесс завершен. После того как варвар меняет свои глубинные этические установки, перестает не только говорить, но и думать, как индеец, негр или поляк (в Америке), к его выхолощенной культуре можно даже проявить определенный интерес. Так, в Мексике сейчас очень интересуются цивилизацией ацтеков. Правда, самих ацтеков давно уже нет, и никто толком не представляет себе, о чем они думали, что чувствовали и даже сколько у них было богов (ну, хотя бы приблизительно: число их колеблется в разных ученых трудах от двух до... нескольких десятков!). Зато флейт, фигурок из обсидиана, орнаментов, плюмажей — пруд пруди. И на пирамидах по вечерам устраиваются красочные «ацтекские» шоу. В общем, если вспомнить наше старое сравнение насчет внутренних органов (то есть глубинных основ культуры) и кожи (более внешних, формальных признаков), то ацтекской «кожи» сейчас в Мексике предостаточно. Как и разговоров о ее неповторимых, уникальных свойствах.

Вы скажете: «Ацтеки — мертвая цивилизация, а такие цивилизации всегда вызывают у человечества повышенный интерес». Хорошо. Возьмем американских и африканских негров. У первых от негритянской культуры и в переносном, и в самом прямом смысле слова осталась только кожа. Но посмотрите, какую огромную роль она играет в искусстве и моде США. В то же время дух негритянской культуры был вытеснен западной цивилизацией, и теперь если и существует, то разве что в виде кича. Если кто заинтересуется этим вопросом подробней, отсылаем его, в частности, к знаменитой книге «Малькольм Икс», автобиографии очень известного, как теперь принято говорить в США, «афроамериканца». Казалось бы, в такой ситуации сам Бог велел обратиться к цивилизации Африки, которая не только жива, но и вполне пассионарна. Ряд футурологов даже предрекает черной расе главенство на земном шаре! Безусловно, отдельные люди — профессионалы и любители — этим интересуются. Но разве такой интерес формируется в массовом сознании Запада? Ни в коей мере. Скорее, наоборот. Глубинные основы культуры, энергетически заряженное культурное ядро, которое активно сопротивляется белым цивилизаторам, всячески демонизируется в общественном сознании. (В этой связи любопытно сравнить отображение культа воду в американской книго- и кинопродукции и в произведениях Ж. Амаду, где водуизм — неотъемлемая часть своей культуры.)

Вы спросите, при чем тут какой-нибудь Федя, которого богатые родители послали в элитарный заграничный интернат? Он что, ацтек? Или, упаси Боже, негр? Нет, Федя, конечно, не ацтек, но у Феди тоже есть своя гордость. И между прочим, побольше, чем у среднего ребенка! Дети «новых русских», по нашим наблюдениям, как правило, намного амбициознее и конкурентнее, чем все остальные.
Учась в аристократическом заведении, Федя видит, что западные дети гордятся своими культурно-историческими корнями. Образно говоря, тирольскими шортами предков. А он что предъявит? Надеемся, из предыдущих глав уже достаточно ясно, насколько чужд весь образ жизни «новых русских» традиционной русской культуре. И как дискомфортно чувствует себя ребенок при столкновении одного с другим. Когда человеку больно, он инстинктивно принимает позы, позволяющие избежать боли или хотя бы ее притупить. Не случайно дети «новых русских», если сравнивать их со сверстниками из средних культурных семей, читают гораздо меньше (особенно русскую классику), предпочитая импортный конструктор, видео и компьютер. Так зачем же, уехав за тридевять земель, они будут вспоминать то, от чего им делается неуютно?

Что же касается атрибутов, которые мы назвали «культурной кожей», то у русской элиты собственной национальной атрибутики просто нет. И нет уже очень давно, с незапамятных времен. Европейскими тут были не только мода, мебель, архитектура, танцы, манеры, но и язык, на котором говорили аристократы. Конечно, есть богатая народная культура, но, опять же, начиная с петровских времен, возникло — сперва насильственное, а потом уже и органичное — отторжение от нее, порой доходившее почти до отвращения. Не будем сейчас останавливаться на влиянии Арины Родионовны, на теме славянофилов и западников, а также на позднем советском периоде, когда старая элита (из крестьян) млела от пения Л. Зыкиной, а элитарные дети и особенно внуки брезгливо морщили носы. Скажем только, что теперь и в этом, как и во многом другом, происходит усугубление тенденции. (Мы думаем, именно под данным углом зрения интересно посмотреть на замусоривание современного языка англо-американскими словами и выражениями. Налицо жалкая попытка создать особый элитарный язык. Жалкая потому, что в условиях демократии этим языком может воспользоваться кто угодно, любое «быдло».)

Так вот, сто пятьдесят лет назад маленький Федя в ответ на старинную тирольскую песенку спел бы французскую. Сейчас он тоже не будет петь «Во саду ли в огороде» или играть на балалайке «Барыню», а исполнит что-нибудь американское. Как отреагируют на это в Европе, думаем, ясно. Помнится, в Германии, когда мы показывали в самых разных аудиториях видеозапись наших занятий с детьми, зрители, как по команде, начинали иронически закатывать глаза, посмеиваться и переглядываться при виде куклы Барби. «Ох уж эта Барби!» — сокрушенно вздыхали они и недвусмысленно давали нам понять, что в приличных немецких семьях американская игрушка — персона нон-грата. У французов и англичан неприятие американской массовой культуры выражено еще более ярко.

В Штатах реакция, разумеется, будет иной, но и она тоже вряд ли обрадует нашего мальчика. Он ведь претендует не на снисходительное одобрение, а на лидерство, главенство. Если наши российские рокфеллеры пока еще и уступают американским, то уж во всяком случае не в сфере личного потребления. А наш герой именно этот показатель берет за основу соотнесения себя с другими. Воспитанный на том, что в его среде домик за один миллион долларов называется скромным (см., например, журнал «Домовой»), он вряд ли захочет мириться со своей второсортностью. Только отсюда, из России, кажется, что сам факт попадания за границу уже как бы гарантирует сертификат качества. Там, на месте, выясняется, что ничуть не менее важно, кто ты, откуда, чей. (Юный Клинтон, принадлежавший к американской элите, безусловно, получил сильный удар по самолюбию, приехав на учебу в Англию. Аристократы, учившиеся в Оксфорде, не желали признавать его равным. Сегодня, по свидетельству очевидцев, ситуация мало изменилась.)

Ну а что если Федя все же будет как-то обозначать свою принадлежность к русской культуре: играть на балалайке, петь русские песни, говорить о Пушкине как о лучшем в мире поэте, а о Москве как о третьем Риме? В качестве одноразовой акции это, скорее всего, воспримут благожелательно. Но если в Федином поведении начнет проглядываться установка на приоритет родной культуры, то у окружающих постепенно возникнет раздражение. Раз тебе так хорошо в твоей России, с какой стати ты торчишь у нас? Это вполне естественная реакция общества, которое считает себя более цивилизованным. Дикарь не должен упорствовать в своем дикарстве.

Нельзя не учитывать и еще одно обстоятельство. Патриотизм «русского медведя» и раньше-то вызывал у западного обывателя легкую оторопь, а в последние годы производит откровенно шокирующее впечатление, поскольку стараниями политиков и прессы оказался жестко сцепленным с ортодоксальным мышлением, коммунизмом, а следовательно, и с тиранией и даже фашизмом (не надо забывать про клише «красно-коричневые»). Эта идея широко транслировалась в массы множеством западных книг и кинофильмов. Существует уже некий стереотип: в современной России идет ожесточеннейшая борьба страшных, ужасных, дремучих патриотических сил, готовых разнести весь мир в щепки во имя достижения мирового господства, и прогрессивной части общества, усвоившей новое мышление и готовой принять деятельное участие в строительстве «общего дома».
Вряд ли поднимет Федин рейтинг и его принадлежность к православной вере (нечасто, но иногда детей в семьях «новых русских» на это ориентируют). Представьте себе, что он будет соблюдать посты, отмечать религиозные праздники по православному календарю и т. п. Напомним, что само слово «православие» звучит на европейских языках как «ортодоксия». А где ортодокс, там и фундаменталист. Такая сцепка сегодня тоже принята. Ну а фундаменталист — это агрессор, и опять все кончается мировым господством... В общем, как ни кинь — всюду клин. Без национальных корней юному представителю элиты быть не полагается, а проявления живой национальной культуры пугают. Пугают, потому что она чужая, неведомая и, главное, пассионарно заряженная (правда, пока неизвестно, до какой степени). И в такой реакции Запада нет ничего странного или возмутительного. Кого может радовать появление активного конкурента, от которого к тому же неизвестно чего ожидать? Странно другое: то, что после стольких лет директивного патриотизма, когда он, казалось бы, стал мертвой, ороговевшей оболочкой, в глубине сохранилось подлинное патриотическое чувство. Но это тема отдельного разговора, а мы продолжаем о Феде.

Потерпев фиаско на почве национального самоутверждения, он мог бы отыграться, козырнув личным происхождением. Но, с точки зрения западных людей, Федин отец — это в высшей степени сомнительное основание для гордости. Кто такие наши сегодняшние банкиры и воротилы бизнеса? Во-первых, если выражаться высоким штилем, это представители криминальных структур, ну а попросту говоря — бандиты. (Не только в нашей, но и в западной печати уже не раз и не два сообщалось о том, сколько российских банков «отмывают» преступные деньги.) В некоторых странах Запада появилась, правда, экстравагантная мода на прапрадедушку-пирата, но насчет моды на папашку-пахана пока что не слыхать. Во-вторых (впрочем, мы на такой последовательности не настаиваем, желающие могут поменять местами первое и второе), «новые русские» — это, как правило, выходцы из партийно-комсомольско-чекистской номенклатуры. Можно было бы предположить, что к ним (а следовательно, и к их детям) на Западе относятся более благожелательно, ведь они не украшены наколками и золотыми цепями, умеют пользоваться туалетом и носовым платком и даже порой владеют иностранными языками. Но такое предположение чисто умозрительно. Мало того, что в весьма недалеком прошлом именно эти люди олицетворяли враждебный коммунистический режим, так они еще и предали свою вчерашнюю идеологию. А предателей во всех без исключениях культурах презирают. Это поистине общечеловеческий принцип. И единственная возможность избежать остракизма состоит в том, чтобы представить свое предательство как прозрение. Что наша циничная номенклатура и попыталась сделать в начале перестройки. Но сегодня, когда о сращивании бывших номенклатурщиков с уголовниками знают даже дети дошкольного возраста, разговоры о прозрении уместны разве что в среде шизофреников.

Так что хвастовство папой не прибавит Феде уважения в кругу одноклассников и учителей. Многие из тех, кто бывал за границей, обращали внимание на то, что европейцы явно стараются держаться подальше от наших нуворишей. И даже, как нам кажется, излишне муссируют тему русской мафии. (Чем мафия, естественно, недовольна и порой выплескивает свое негодование на страницах желтой прессы.) Аресты крупных мафиози вроде Япончика или громкие истории с убийствами — помните, например, богатого русского подростка, расстрелявшего во Франции все свое семейство? — тоже не добавляют популярности нашим новым «героям».

Разумеется, русских миллионеров всячески обхаживают как выгодных клиентов, но это бизнес, он жестко отграничен от личного отношения. А Феде-то как любому ребенку школьного возраста важно именно отношение. Дружба, признание — вот самые актуальные ценности в эти годы.
Положение детей высокопоставленных российских чиновников принципиально ничем не отличается от описанного, так как о повадках и выходках этих «бульдогов под ковром» на Западе пишут еще откровеннее, чем у нас.

Итак, наш Федя оказывается за границей как бы меж двух огней: там его не принимают за своего, а «повернуться к Европе задом» и опереться на традиционные культурные ценности он не может. И начинает ненавидеть и тех, и этих. Одних за то, что они его унизили, а других — свой народ и страну — за то, что они его на такое унижение обрекли.

И здесь уже начинается ответ на вопрос, какова будет роль повзрослевшего и вернувшегося из-за границы Феди в жизни российского общества. Ведь Федю с пеленок нацеливали на ключевые позиции — на то он и элита! Однако свою страну он не только не любит, но и не знает. Прежде всего потому, что был вдали от дома как раз в том возрасте, когда формируются стереотипы взаимоотношений человека с определенным социумом (выражаясь языком психологии, это сензитивный период для социализации), и потому, что русская жизнь сейчас очень динамична и выпадение из нее даже на год может вызвать дезориентацию.

В результате мы получим капитана, который терпеть не может свой корабль и команду — а следовательно, не заботится о них — и к тому же не знает ни устройства этого корабля, ни тонкостей навигации. И тогда — будет как в любимой народом песне «Поедем, красотка, кататься…». Помните ее невеселый финал?
«А утром качались на волнах лишь щепки того челнока...».

Источник: "Дети нашего времени"