Из области зоопсихологии

В медицине существует понятие анамнеза. Попросту говоря, это история болезни. А точнее — предыстория, происхождение. Анамнез очень важен. Он и дополняет картину настоящего, и позволяет сделать прогноз на будущее.
Мы (да и не только мы) уже писали о том, что «новых русских» можно разделить на две основные группы — бывшую номенклатуру и, так сказать, противоправный элемент. Назовем их условно «чистыми» и «нечистыми». И посмотрим, какие перспективы у них самих и у их потомства. Ведь в последнее время все чаще заходит речь о борьбе этих двух групп за ключевые позиции в стране. Думаем, что при решении данного вопроса очень полезно учитывать, так сказать, социальный анамнез и неотделимые от него психологические характеристики.

Многое в судьбе взрослого человека кажется необъяснимым, если не заглянуть в его детство, когда поведение более непосредственно, а свойства натуры проявляются ярче. Какими же были в детстве наши «новые русские»? Наверное, читатель, оглянувшись с высоты прожитых лет на свои школьные годы, не будет отрицать, что уже тогда многое угадывалось и в его собственной судьбе, и в судьбе его одноклассников. Только глаз не был еще наметанным и не всегда мог это увидеть. Но про кого-то даже в шестом-седьмом классе вполне можно было предположить, что это будущий математик, или биолог, или прирожденный общественный деятель (в то время, читай, комсомольско-партийный функционер). А про кого-то довольно быстро становилось понятно, что он плохо кончит. Это не значит, что все предположения непременно сбывались, но они возникали не случайно, не на пустом месте.

А что такое «прирожденный функционер»? Какова его типология? Без каких свойств его невозможно себе представить? Прежде всего это, конечно, высокие притязания на фоне — увы! — довольно слабого интереса к школьным премудростям. Люди с выраженными познавательными интересами, как правило, посвящали себя серьезной научной или культурной деятельности, не претендуя на должности освобожденных секретарей и прочие. Кроме того, властность в таких натурах обязательно должна быть сцеплена с умением кланяться перед начальством; это является одним из важнейших качеств, способствующих продвижению функционера по карьерной лестнице. Но самое парадоксальное в другом. Гораздо более парадоксально желание царить и в то же время полная неспособность взять на себя ответственность в момент настоящего риска. Иными словами, это сочетание господской спеси с лакейской трусостью. Помните, у Галича? «Промолчи — попадешь в первачи». Отчаянные правдолюбцы тоже, конечно, порой выходят в «первачи», но надолго в этой роли не задерживаются.

Теперь попробуем столь же кратко описать характер «уголовного элемента». Рискуя вступить в противоречие с благородной советской педагогикой, которая провозглашала, что никаких дурных наклонностей не существует, а все зависит от среды и воспитания, мы считаем, что криминальный характер бывает врожденным. К сожалению, в своей работе с детьми мы не раз встречали случаи, когда асоциальные выходки ребенка, как ни старайся, нельзя было списать на недостатки воспитания или психическую болезнь.

Что характерно для таких детей? Высокие притязания? Да. Средние способности? Да. А часто и ниже средних. Отсюда обширные низменные потребности и слабые «тормоза». Желание властвовать, безусловно, тоже присутствует: юные хулиганы обожают терроризировать класс, двор, улицу. А вот с умением прогибаться дело обстоит похуже. Гонор здесь перевешивает. И риск не пугает, а, наоборот, разжигает азарт.
Оказывается, в диаметрально противоположных на первый взгляд типажах — одни воплощение официоза, а другие — андеграунда — много общего! И если мы, как в операции с дробями, произведем сокращение в числителе (характер функционера) и в знаменателе (характер уголовника), то произойдет нечто удивительное. Почти все сократится, а в знаменателе останется самая малость — любовь к риску. Но эта малость очень многое определяет. Во всяком случае сейчас.

В более стабильные эпохи для того, чтобы пробиться к вершинам власти, на первый план обычно выходят другие качества: «гибкость» спины, умение согласовывать разнонаправленные интересы, тонкое искусство аппаратных церемоний. Но в такие времена, когда в обществе наблюдаются поистине тектонические сдвиги, пословица «Кто смел, тот и съел» работает, как никогда. Кто, спрашивается, в предлагаемых обстоятельствах одержит победу — «чистые» или «нечистые»? Ответ, казалось бы, очевиден, но общество упорно тешит себя мифами.
Дескать, какой разговор? Не может быть двух мнений! Конечно же, «цивилизованные капиталисты» гораздо перспективнее тупой, неразвитой и, в сущности, трусливой мафии. Причем по поводу трусости проявляется редкостное единодушие: они и, как крысы, прячутся по темным углам и обливаются холодным потом, когда их приходят брать, и «колются» на первом же допросе, выдавая всех своих дружков. А какой был самый убойный аргумент в пользу того, что чеченские боевики не бандиты, а герои сопротивления? То, что они проявляли бесстрашие и готовы были рисковать жизнью. Некоторые добавляли еще, что бандиты не способны на длительную борьбу. А кто-то — что они не стали бы сражаться за идею свободных выборов. Так и хочется воскликнуть словами классика: «Дурят нашего брата!». А то борьба колумбийского правительства с мафией не тянется Бог знает сколько лет, теперь уже и при участии американцев! Что же касается свободных выборов, то отчего не взять на вооружение лозунг, который поможет заполучить безраздельную власть и прямо связанные с ней каналы обогащения?

Любителям поговорить о трусости мафии мы советуем не мудрствовать, а опять-таки вспомнить школу. И записных хулиганов. Не примазавшихся к ним «шестерок», а лидеров, из которых потом часто вырастали настоящие бандиты. И если это сделать честно, то придется в клише «трусливые уголовники» сильно усомниться. Трусы не лезут в драку, а мальчишку-хулигана хлебом не корми — дай подраться. И с ним не могут справиться не только другие мальчики, но и взрослые. Родители жалуются на полную неуправляемость своих чад и бегут за подмогой в школу, которая тоже обычно оказывается бессильна...

Когда об этом задумываешься, становится понятно, что миф о трусости хулиганов — это типичная «ложь во спасение», необходимый элемент общественной психотерапии. Обычному человеку, чтобы не чувствовать себя «тварью дрожащей», жизненно важно верить в трусость, притаившуюся на дне хулиганской души. Это ему внушается с самого детства родственниками, воспитателями, образами литературы и кино. Вот и мы, работая с детьми-невротиками, говорим им, что хулиганы всегда пасуют, получая отпор. Но родителей призываем всячески ограждать детей от общения с настоящим хулиганьем, поскольку бой этот заведомо неравный. Честно говоря, и взрослый человек, хоть и тешит себя иллюзиями о трусости бандитов, а все же старается по возможности с ними не сталкиваться.

Вплоть до XX века дело обстояло иначе. Добро было с кулаками. В дворянах, из которых потом и получались крупные государственные функционеры, с детства культивировалась храбрость. Вся система воспитания не только давала право, но и обязывала ответить агрессией на агрессию. Детей учили ловко фехтовать, метко стрелять. Немного повзрослев, дворянские мальчики рвались на войну (благо, русская история часто предоставляла им такую возможность). И цена жизни была совершенно другой. Человек, дороживший своей репутацией в обществе, и помыслить не смел о том, чтобы объявить жизнь высшим приоритетом. Были ценности поважнее жизни: «вера, царь и Отечество», воинская слава, честь близких, собственная честь.

Потом постепенно государство сделало защиту личной чести граждан своей прерогативой, и граждане на это согласились. «Нечистые» же продолжали действовать по своим волчьим законам. При советской власти эта тенденция получила дальнейшее развитие. Особенно когда после Великой Отечественной войны у людей изъяли оружие, и адекватный ответ гражданина на бандитскую агрессию мог быть приравнен к преступлению (если, скажем, человек, обороняясь от бандита в собственном доме, шарахнул его табуреткой по голове и случайно убил).
Таким образом «добро» и «кулаки» были разведены. Для функционеров это вылилось в то, что изначально присущая им трусоватость уже не гасилась воспитанием, а, наоборот, обретая законные основания, фактически переводилась в ранг достоинства. То есть шел прямо-таки генетический отбор по этому признаку. И царские вельможи, «псы государевы» (тоже раболепствующие перед вышестоящими, но всей дворянской этикой обязывавшиеся в нужный момент проявлять храбрость) мало-помалу выродились в комнатных болонок. Форсу много, а силенок хватает лишь на визгливый лай. Волки же (любопытно, что этот образ у многих народов сопряжен с разбоем, вот и нынешние российские уголовники называют себя волками) тем временем продолжали оттачивать зубы.

Но болонки могут спать спокойно, только обитая в надежно укрепленном доме. Иными словами, если крепкое государство эффективно их защищает.

Однако государство рушится. Рушится, несмотря на все заклинания, угрозы покончить с коррупцией и сепаратизмом, а также призывы в ударные сроки изобрести объединяющую национальную идею. Так что вместо крепкого дома у болонок теперь фанерные будки-кабинеты да картонные коробки-офисы. Одна утеха — евроремонт. Утеха, но не защита. Защита нынче фиктивная. Так, самовнушение... Дескать, уголовники между собой перегрызутся. Вон, они даже «из-за бугра» друг друга достают. А кто-то утешает себя тем, что «чистые» прекрасным образом сращиваются с «нечистыми». И даже высказывает смелую гипотезу, что, может быть, это и послужит залогом вожделенного национального согласия. Ну а те, кто, брезгливо кривясь, такое согласие отвергают, надеются на свое интеллектуальное превосходство. Мы, мол, умнее и образованнее. И в грядущий век высоких технологий кому как не нам... Короче, venceremos! Победа за нами!

О сладостные майские грезы! Как неуютна, как тревожна была бы жизнь без них! Ведь тогда пришлось бы признать, что «нечистые» гораздо сплоченнее «чистых». Конечно, у братвы бывают разборки, но согласитесь, к типажу функционера никакое слово с корнем «брат» в принципе не применимо. Разве что презрительно-саркастическое «шатия-братия». У них связи чисто ситуационные, поэтому выражения «правительственный клан», «президентский клан» и т. п. тоже не более чем красивые слова. Клан — это когда за своего стоят насмерть (в буквальном смысле слова). А тут даже телохранители в откровенном разговоре заявляют: «Я что, больной? Жизнью ради него рисковать? Да пошел он со своими деньгами!». А спросите чиновника, потерявшего кресло — сейчас, а не в страшные сталинские времена! — что было на следующий день после увольнения? И он вам обязательно расскажет про молчащий телефон. А можно ли представить себе сегодняшних бандитов, которые не в виде позорного исключения, а массово, как федералы чеченцам, продают оружие противнику (в данном случае «ментам»)?

— Да, но у бандитов сейчас столько разборок! Это же типичное взаимоистребление,— успокоит себя и нас невозмутимый читатель.
Вынуждены возразить: это не взаимоистребление, а типичный естественный отбор, в котором выживает сильнейший. И из таких сильнейших выводится элитная порода суперволков. То есть волки матереют, при этом совершенно не собираясь завязывать с волчьей жизнью и начинать новую, честную. Тем более что честная жизнь, которая и раньше-то людям уголовного склада не была особенно любезна, сейчас и вовсе лишена привлекательности. Что она им предлагает? Отказаться от бандитской вольницы и униженно вымаливать у болонок подачки? Стать «тварью дрожащей»? Да с какой-такой стати? Где это видано, чтобы волки подчинялись болонкам? Ничего подобного! Все будет наоборот. Они поднакопят еще немного сил и слопают болонок вместе с их разноцветными бантиками.

Можно это, конечно, называть сращиванием, но уж очень оно специфическое. А временный союз... это до поворота. Пока болонки не укажут путь к хозяйским (государственным) закромам. Что и происходит со стремительной скоростью на всех уровнях экономики и политики.
И последний расчет — расчет на интеллектуальное превосходство — тоже, господа хорошие, несостоятелен. Маленькие у болонок головки. И мозги маленькие, жалкие и трусливые. Басни про их могучий интеллект до смешного напоминают домыслы доперестроечной интеллигенции о том, что там (в КГБ) «тоже не дураки сидят». Где результаты их интеллектуальных бдений? Где безопасность? Или она свелась к тому, чтобы поставить охранника у дверей своего особняка? Так на это мощный интеллект не требуется.

Остается образованность. Серьезный вроде бы аргумент. Тут «чистые», конечно, опережают. Но дети-то, спрашивается, на что? Ведь дети мафии тоже обучаются нынче в элитарных заведениях и зубрят английский, и, может быть, даже более старательно, чем наследники бывшей номенклатуры. По крайней мере, мы уже не раз слышали от педагогов, работающих с «новыми русскими», что ребенок из мафиозной среды (а его принадлежность к таковой нетрудно опознать по множеству признаков) обычно приходит в школу с меньшим культурным багажом, но зато потом быстро набирает очки и вырывается вперед.

Почему? Во-первых, потому что они генетически более витальны (сочетание амбиций и храбрости явно продуктивнее, чем невротизирующее сочетание амбиций и трусости). Во-вторых, «крутые» и с собственными детьми обращаются круто. За двойки расправа бывает суровой. И в-третьих, как это ни удивительно, но люди, в свое время не осилившие школьную программу, испытывают тайный трепет перед образованностью. Сколько бы они ни хорохорились, изображая презрение к «мозглякам»-интеллигентам, это не избавляет их от застарелого комплекса второгодников. И потому образованные дети для них — символ реванша.

Вот и получается, что волки по всем статьям превосходят болонок. И результат борьбы предрешен. Но когда питаешь на сей счет иллюзии, создается впечатление, будто все происходящее есть лишь следствие роковой ошибки или чьей-то злой воли. И достаточно эту ошибку исправить (например, втолковать болонкам, что они должны объединиться и отстоять в борьбе с волками государственные интересы), как морок, преследующий нас столько лет, рассеется, и мы наконец выйдем на верную дорогу.

Но не может болонка стать государственником! Даже если очень захочет. «Это же собачка, hund («собака» — нем.), она не может сорок страниц на машинке»,— так отвечал у Ильфа и Петрова директор цирка сценаристу, который требовал, чтобы дрессированная собака выучила наизусть конспект «Капитала» Маркса. А она, хоть и была говорящей, но умела произносить всего три слова: «любовь», «елки-палки» и «фининспектор».

Фрагмент книги "Дети нашего времени"