От унии к экуменизму

Как и следовало ожидать, итоговое Послание Критского собора закрепило его «всехристианскую» идеологию, учредив этот собор в качестве постоянно действующего института. Это означает, что политика втягивания поместных Православных Церквей в экуменический проект продолжится.

Потому всякие компромиссные решения (например, согласие на принятые на Крите «косметические» поправки к документам собора) будут означать достижение основных целей идеологов этого проекта, а именно, постепенное привыкание к межконфессиональному и межрелигиозному сближению и смешению, вхождение экуменизма в церковную жизнь как нормы (примерно так же, как это произошло с легализацией содомской «любви» в западном обществе, что трудно было себе представить даже в XIX в., несмотря на все его культурно-революционное содержание).

Так, уже сейчас в богословской полемике часто можно услышать о том, что в участии православных Церквей в экуменическом движении если и содержатся нарушения в отношении Традиции, то лишь канонические, и потому безграмотно называть экуменизм ересью (искажением догмата). Придерживаются такой точки зрения не только церковные либералы (с их заведомо ослабленной в отношении христианства волей, или попросту маловеры, пришедшие в Церковь и не оставившие за ее порогом свое «ветхое» секуляризированное сознание, или то, что св. ап. Павел называет «плотскими помышлениями», которые суть «вражда против Бога», противление Небесному Царю, в силу своего мирского происхождения, несущего на себе неизгладимую печать первородного греха как запрограммированности на титанизм). Порой можно услышать ее и от людей ортодоксальных взглядов. В частности, говорится о том, что нет соборного осуждения экуменизма как ереси (а местечковая и аляповатая анафема РПЦЗ 1983 г. не в счет). Действительно, пока нет авторитетного соборного определения, оснований утверждать что-то в сфере вероучения со всей однозначностью недостаточно (хотя тут же на память приходит творение преп. Иоанна Дамаскина «О ста ересях вкратце»: далеко не по каждой из них созывались соборы, что не мешает преподобному со всей уверенностью именовать все эти лжеучения ересями). А если это так, если на серьезном богословском уровне можно говорить об экуменизме лишь как о ереси потенциальной,1 или только по косвенным признакам и аналогии (наличию атрибутов экуменизма в уже осужденных ересях), в таком случае наша задача заключается в том, чтобы подготовить почву для будущего собора, который будет иметь волю осудить это лжеучение; собрать и представить свидетельства и неопровержимые доказательства именно вероучительных искажений, стоящих за очевидными и уже практически всеми признаваемыми каноническими беззакониями экуменического движения.

Первое, о чем необходимо сказать, это ошибочное представление о том, что принципиальные канонические нарушения и новшества (то есть очевидным образом противоречащие Традиции) вообще могут сочетаться с догматической чистотой воззрений; что можно искажать каноны и не прегрешать при этом против истин веры. Как в индивидуальной духовной жизни греховные поступки сопровождаются ослаблением или искажением веры; как через закравшееся сомнение в богооткровенной истине пали наши прародители («подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (Быт 3:1)); так и в общецерковной жизни каноническим преступлениям сопутствуют (и даже, как правило, предшествуют) различные идеологические веяния, влияние чужеродных учений. Так, все ереси эллинистического происхождения (пелагианство, оригенизм, гностицизм) можно обозначить таким вполне академическим ныне понятием как «религиозная философия». В этом смысле ересь это и есть религиозная философия. И наоборот, всякая религиозная философия есть ересь в силу ее так или иначе выраженной альтернативности «официальному учению» Церкви, с ее непременной претензией на наиболее полное выражение «абсолютной идеи», актуализацию «абсолюта», позиционирование себя рупором «мирового духа» и т.д. Зарождение экуменизма в протестантской интеллектуальной среде теологического романтизма, на который в свою очередь повлиял немецкий классический идеализм, – очередная иллюстрация этой закономерности.

Почему свт. Серафим (Соболев), преп. Иустин Попович2 и другие ревнители веры определяют это учение как ересь и даже «всеересь»?3 – Потому что лжеучение это лежит в области экклезиологии, что не может не иметь последствий во всем спектре догматических вопросов: сотериология, сакраментология, христология, пневматология, антропология, эсхатология – то есть практически все богословские науки оказываются под ударом, если повреждается учение о Церкви. Экуменизм предполагает новые (либерально-девальвированные, идеалистически размытые) представления о границах Церкви, о спасительных действиях Божественной благодати за пределами даже этих расширенных границ, что, искажая догмат о Церкви, вносит соответствующие искажения (дух мира сего, царящий за этими произвольно перенесенными границами) во все перечисленные догматические вопросы. Так что еще и в этом смысле тотального повреждения веры можно называть экуменизм всеересью (а не только в том, какой обычно вкладывают в этот термин, понимая под ним сближение Православной Церкви с приверженцами уже осужденных лжеучений).4 Таким образом, мы можем уже дать предварительное определение экуменической доктрины: это экклезиологическое лжеучение, имеющее внутреннюю логику, или аксиологический потенциал последовательно исказить все аспекты догматики, разлив в ней чуждый (квазихристианский, неогностический) дух идеализма «мира сего».

Поскольку целью экуменического движения провозглашается «восстановление единства христиан» (то есть имеет место спекуляция на миссии, поскольку «воссоединение» осуществляется не единственным каноническим способом органического возвращение кающихся еретиков в Церковь, но механически, путем мифологизированного «общения», толерантного «диалога» и т.п. гуманистических псевдоевангельских технологий), есть все основания считать экуменизм новой разновидностью или логическим продолжением унии (беззаконным смешением Православной Церкви уже не только с Римско-католической, но и с другими конфессиями и – в крайних формах – с другими религиями).5 Между тем, прецеденты осуждения унии и униатов имеются: это осудившие Флорентийских апостатов соборы в Москве 1441 г., в Иерусалиме в 1443 г., в Константинополе в 1450 г. и др. (разумеется, и эти соборы тоже либо умаляются до имеющих лишь местное значение, либо вообще само их существование и осуждение на них предтеч экуменизма оспаривается софистами церковного модернизма, где отрицание Традиции, опять же, и выдает в них носителей иного, чуждого Церкви, духа, который последовательно ставит под сомнение решения и Вселенских соборов, и святоотеческое учение о Церкви, и, наконец, не останавливается перед тем, чтобы отказать в «абсолютном значении» Священному Писанию).6 Поэтому сразу надо оговориться, что нельзя рассчитывать на то, что возможно собрать такое количество неопровержимых доказательств еретичности экуменической доктрины, что это станет очевидным для ее приверженцев и переубедит их. Никакие доказательства не будут приняты ими за окончательные. Но ведь то же самое можно сказать и о любой другой ереси. Победа над экуменизмом будет заключаться вовсе не в консенсусе с экуменизмом, но в его осуждении Церковью и в отсечении от нее отказавших принять эту истину; в принципиальном отличии от победы экуменизма над Церковью, которая и будет выражаться в торжестве догматического релятивизма.7

Итак, догматический характер экуменической идеологии лежит на поверхности ввиду ее очевидной претензии на пересмотр традиционной экклезиологии. «…мы, православные христиане, исповедуем, что Церковью, как учрежденною Самим Богом для нашего спасения, можно называть в строгом смысле только одно общество истинно верующих христиан. Называть же церковью каждое из еретических обществ – это значит не иметь правильного понятия о Церкви и попирать нашу веру и догмат о Церкви, изложенный в девятом члене Символа веры».8 Последовательный экуменизм прямо отрицает догмат единства Церкви: «Скорбь о нарушенном единстве Христовой Церкви была присуща христианам на протяжении многих поколений. Она, как искра в пепле, то разгоралась, то угасала, то, казалось, почти совсем исчезала. Прошли многие столетия после трагедии исторического разделения Церквей. Ныне христиане всех Церквей и конфессий искренне ищут пути к восстановлению утраченного единства».9 Правда, одновременно, осторожничая или лукавя, умеренный экуменизм исповедует непреходящее актуальное единство Православной Церкви, то есть, казалось бы, стоит на ортодоксальной позиции, что и не позволяет однозначно квалифицировать такую экклезиологию как еретическую (в отличие от крайних форм экуменизма, где это очевидно).10 Тем не менее даже такое балансирование на грани в течение уже нескольких поколений богословов и церковных деятелей (а совершенно ту же самую двусмысленность мы можем наблюдать и в современном документе «Отношение Православной Церкви с остальным христианским миром»),11 говорит о том, что такие двойные, или взаимоисключающие формулировки носят осознанный характер, а значит, за постулируемой задачей «восстановление единства (христиан и церквей)» стоит попытка целенаправленной ревизии ортодоксальной экклезиологии. И наоборот, православно-экуменической ревизии подвергается протестантская «теория ветвей», в результате чего получается компромиссный вариант учения о Церкви (исповедуется иерархия церквей: Православной как благодатно и вероучительно совершенной и инославных как частично благодатных и истинных в различной мере). «Документ напоминает, что Православная Церковь «первенствовала в поиске путей и способов восстановления единства верующих во Христа, принимала участие в экуменическом движении с момента его появления, и вносила свой вклад в его формирование и дальнейшее развитие» (пункт 4). По сути, энциклику Вселенского Патриархата 1920 г. «Церквам Христа во всем мире», в которой говорится, что Православная Церковь "считает, что сближение (προσέγγισις) между различными христианскими Церквами и общение (κοινωνία) между ними не исключает доктринальные различия, которые существуют между ними" [4], и которая призывает к" необходимости установления контакта и лиги (братства - κοινωνία) между Церквами" [5], по аналогии с Лигой Наций, созданной в 1919 году, можно считать первым шагом на пути к созданию Всемирного Совета Церквей в 1948 г.».12 Как мы видим, экуменизм сам свидетельствует против себя, официально заявляя, что за образец им берется глобалистский проект «мира сего» соответствующего (то есть полярного христианскому) духа.13 «Поэтому не удивительно, что Всемирный Совет Церквей (ВСЦ) занимает большое место в предварительном тексте соборного документа (пункты 16-19 и 21). <…> Исповедуя Православную Церковь как истинную Церковь, документ признает существование и других христианских Церквей, не находящихся в общении с ней, и подчеркивает необходимость вовлечения их в богословский диалог с целью восстановления единства: <…> И если говорить о будущем экуменизма, мы должны вспомнить слова покойного митрополита Дамаскина (Папандреу), который был первым секретарем по подготовке Святого и Великого Собора Православной Церкви: "Будущее экуменизма состоит в миссии Церквей, которые составляют Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, искать Церкви за пределами их собственных канонических границ". Это именно то, что предсоборной документ, который мы представили, делает, и мы надеемся, что он должен быть надлежащим образом принят Собором, чтобы исполнить евангельскую заповедь, что “да будут все едино”» (Ин. 17: 21)».14

Ярким выражением того, что экуменическая экклезиология принципиально противоречит ортодоксальному учению о Церкви, является диаметральное расхождение ее основной глобалистской идеи (расширение церковных границ) с учением Самого Христа: «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны" врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф 7:13-14). По преимуществу такого рода расширением «тесных» рамок православной экклезиологии и занимается экуменизм. «Они считают, что к Церкви принадлежат все крещеные во Христа, ставят в один ряд как православных, так и еретиков, признавая тех и других телом Христовым. Для примера укажем на статью одного из самых влиятельных русских экуменистов в Париже, профессора и помощника ректора Богословского института в Париже В.В. Зеньковского. В журнале русской ИМКИ «Вестник русского студенческого христианского движения» (№ 5, стр. 17-18) он пишет: «Мы должны навсегда забыть, отвыкнуть от горделивой мысли, что Дух Божий только у нас и с нами (т. е. православными)... Будучи... вне православия, я все же чувствовал себя в Церкви. Я видел, что рамки Церкви бесконечно более широки и более вместительны, чем мы обыкновенно думаем. И, действительно, кто может указать, где кончается церковная ограда и начинается зеленеющая нива Христова. Кто посмеет утверждать, что вне этой ограды у Христа нет Церкви, нет служителей и учеников... Неужели мы должны их отбросить только потому, что они служат Ему иначе, чем мы... Я теперь убедился, что и они, протестанты, стоят в Церкви и работают, может быть сами того не сознавая и не называя вещи их именами, для Церкви... Нет, Церковь Христова шире нашего стесненного понимания о ней; она включает в себя всех верующих в Бога и любящих Его, как бы ни проявлялась их вера и любовь».15 Соответственно, аналогичному гуманистическо-идеалистическому «расширению» тут же подвергаются и другие богословские науки: сотериология (здесь экуменизму свойствен антиюридизм, то есть отрицание догмата Искупления, или более инклюзивное истолкование догмата «органической» и «нравственной» теориями), эсхатология (здесь экуменизму сопутствует апокатастасис как «восстановления» первичного из всех распавшихся «единств»), историософия (тут «пессимизму» Ортодоксии, наивно верящей в гибель мира и Страшный Суд над ним, противопоставляется ширпотребный оптимизм хилиастического характера) и др. Неслучайно указанная заповедь Христова (богоустановленность «тесного пути» в вечную жизнь (Мф 7:13-14) находится в контексте предостережения от лжепророков (Мф 7:15-21), которым, получается, и свойственно проповедование «широких путей». Но если лжепророки не еретики, то кто же тогда?

Если Вселенские соборы искали только истины и единства в истине (и поэтому неизбежным было отпадение от этого единства осужденных еретиков как добровольно отрекшихся от истины веры, противопоставив ей собственное учение), то весь экуменизм прошлого века и пытавшийся догматизировать его минувший Критский собор (с предваряющими его Гаванской и Лесбосской декларациями) ищут «единства» в обход истины, или «единства в любви». Разрыв с Традицией (то есть с самим духом Вселенских соборов) выражается здесь в упомянутом уже двусмысленном «конвенциональном языке» новейших документов, нарочитая неопределенность и богословский релятивизм которых наглядно демонстрируют отказ от ортодоксального принципа «единства в истине». Поэтому фактически мы имеем дело не с чем иным, как с попыткой ревизии решений Вселенских и Поместных соборов (прошедших общецерковную рецепцию и имеющих аналогичный Вселенским, то есть абсолютный вероучительный статус), осудивших монофизитов, католиков и протестантов, в частности, что, несомненно, ставится под сомнение, прямо или косвенно отрицается авторами экуменических документов. «…православные экуменисты во главу угла ставят единство церкви или единую церковь. Но в понятие “единая” они вкладывают свой неправильный, извращенный смысл, ибо под этой единой церковью они разумеют не только всех православных, но и всех инославных христиан, т.е. еретиков. Эта экуменическая точка зрения совершенно расходится с православным взглядом, который под единой Церковью всегда разумеет одних только истинно-верующих православных людей. Наша Церковь никогда не считала еретиков входящими в ее состав, в состав самого Тела Христова. Да и как возможно данную экуменическую точку зрения считать православной, когда Вселенские Соборы всегда предавали еретиков анафеме, т.е. отлучению от Церкви? Очевидно, экуменисты в своем учении о Церкви не признают над собою авторитета Вселенских Соборов. Но это равносильно отрицанию авторитета всей Православной Церкви и признанию, в данном случае, единственным критерием истины своего собственного разума при отрицании православной веры в Церковь».16

Напомним, что неприятие решений Вселенских соборов (даже просто отказ повторить их анафемы в отношении осужденных еретиков и ересей, не говоря уже о сомолении с ними), квалифицируется как сочувствие лжеучению и ставит вопрос об извержении такого христианина из Церкви, по причине противопоставления им своего мнения единомыслию братьев. «Хотя бы нечестивый и не получил его [осуждение анафемы] от кого-либо посредством слова, однако он произносит на себя анафему самым делом, отделяя самого себя через свое нечестие от истинной жизни. А что скажут они об апостоле, который в другом месте говорит: “Еретика человека по первом и втором наказании отрицайся, ведый, яко развратися таковый, и согрешает, и есть самоосужден” (Тит 3, 10-11)?» (8 правило V ВC).17 «Отметаем и анафематствуем всех, которых они отметали и анафематствовали, яко врагов истины, вотще скрежетавших на Бога, и усиливавшихся неправду на высоту вознести. Если же кто-либо из всех не содержит и не приемлет вышереченных догматов благочестия, и не тако мыслит и проповедует, но покушается идти противу оных: тот да будет анафема, по определению, прежде постановленному предупомянутыми святыми и блаженными отцами, и от сословия Христианскаго, яко чуждый, да будет изключен и извержен. Ибо мы сообразно с тем, что определено прежде, совершенно решили, не прилагать что-либо, не убавлять, и не могли никоим образом» (1 правило Трулльского собора).18 «Если кто не отвергает и, в согласии со Святыми Отцами, с нами и с верой, не анафематствует душой и устами всех тех, кого святая, кафолическая и апостольская Божия Церковь (то есть пять Вселенских Соборов и все единодушные им признанные Отцы Церкви) отвергла и анафематствовала вместе с их писаниями, до самой последней строки, как нечестивых еретиков <…> таковому человеку да будет анафема» (правило Латеранского собора).19 –Здесь, собственно, и содержится ответ скептикам (противникам определения экуменизма как ереси ввиду отсутствия соборного определения): отрицая осуждение Церковью ересей (монофизитства, несторианства, папизма, в частности)20 экуменист фактически подпадает под эти же самые анафемы, сколько бы он не тешил себя высокими мотивами «любви», которыми он при этом руководствовался (получается, отказывая святым отцам Вселенских соборов в этой добродетели). Например: «Основной метод сближения Православная Церковь видит в уничтожении вековой изоляции, в совместной работе, изучении и молитве, в создании единства понимания богословских, литургических, нравственно-практических и канонических вопросов. Осознавая наличие расхождений, вызванных веками разделения, Православная Церковь предлагает Восточным нехалкидонским церквам широкий обмен богословскими работами, профессорами и студентами, стремится усилить всякого рода общение в соответствующих комиссиях, консультациях и конференциях, предпринимая инициативу в создании смешанных групп изучения. Один из основных шагов, который она считает полезным сделать, это разрешить духовенству и мирянам Православной Церкви молиться вместе с членами Восточных нехалкидонских церквей, исключая лишь общение в таинствах. Объявляя своим принципом верность Вселенскому Православию в его вероучении, нравоучении и каноническом устройстве, как они выражены Семью Вселенскими соборами, Православная Церковь считает возможным подойти к некоторым вопросам, выдвигаемым Восточными нехалкидонскими церквами, с позиций церковной икономии, с тем чтобы христианская любовь преодолела отчуждение и создала бы обстановку, в которой истины веры, нравственности и порядка, хранимые Православием, стали бы более очевидными для братьев из Восточных нехалкидонских церквей».21 Но о какой верности «православию Вселенских соборов» можно говорить, когда тут же попираются Апостольские правила, запрещающие молиться с еретиками под угрозой отлучения от Церкви, каноническая незыблемость чего (Апостольских правил) прямо подтверждена этими соборами вкупе с осуждением нехалкидонитов как еретиков? Неудивительно, что в скором времени (1969 г.) следует уже допущение католиков к Причастию (по дальнейшему расширению той же лже-икономии) и целый букет сопутствующих догматических плевел на столь «благоприятной почве» экуменизма.22

Наиболее выпукло это проявляется в неразрывной богословской связи экклезиологического «апокатастасиса» (восстановления) единства с нераскаянными еретиками и эсхатологическо-сотериологического «восстановления» всех нераскаянных грешников, которое прекрасно вписываясь в экуменическую доктрину, становится для нее теологическим фундаментом, необходимой опорой в новооткрытой «патристике». Принцип этих лжеучений один и тот же: поиск иных путей в Церковь Христову и Царствие Небесное, чем те, что установил во власти Своей Бог-Вседержитель, провозгласили святые cоборы и засвидетельствовали духоносные отцы. «Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник» (Ин 10:1). При этом прямо провозглашенная «икономия» в области вероучения – это и есть механизм экуменизма как ереси. Тут же эта духовная зараза «восстановления» в первоначальном состоянии перебрасывается и в христологию, плоды чего мы все могли наблюдать в документах Критского собора с их неогностическим учением о Воплощении как актуальном «собрании рода человеческого в Новом Адаме» до этого догматизированного на II Ватиканском соборе.

О наличии догматических вопросов в повестке Всеправославного собора говорилось уже на I Всеправославном совещании на Родосе: «В области вероучительной предстоит разработать единую формулу определения догмата, являющегося основой вероучения Церкви, составить единую символическую книгу Православной Церкви, разработать общеправославное определение понятия о Священном Предании, углубить понятие соборного сознания Церкви, проделать огромную работу по пересмотру перевода Библии в целях максимального приближения современного текста Священного Писания к его первоначальному изложению».23 Каково это «общеправославное определение понятия о Священном Предании», которое было разработано в ходе пятидесятилетней работы можно судить по новейшему документу «Миссия Православной Церкви в современном мире», где рядом со свтт. Григорием Богословом и Кириллом Александрийским приведена цитата полуарианина Евсевия Кесарийского. Такое расширение объема понятия Священного Предания путем включения в него богословов сомнительных воззрений и вообще широкое вхождение теологуменов в область «возрожденной патристики» является отличительной чертой экуменического богословия, тем самым подготавливающим почву для расширения эккзезиологических и вообще вероучительных горизонтов.

Следующий момент общего лжехристианского характера экуменической доктрины среди его православных сторонников – это романтическая аберрация восприятия ими инославного экуменизма, неоправданная идеализация последнего, видение в нем подлинного харизматизма, или как раз то, о чем не без оснований говорит диакон Владимир Василик как о «позиции, напоминающей ересь Иоахима Флорского о наступлении новой эры Святаго Духа». «Современному периоду, как никакому иному в прошлом, присущ дух единения и сотрудничества. В области религиозной стремление христианских церквей и объединений к единству в вероучении и устройстве, к сотрудничеству в жизни и деятельности нашло в наши дни выражение в мощном экуменическом движении, организационным проявлением которого является Всемирный Совет Церквей».24 «Понадобились многие века, чтобы на почве прогрессирующего развития общественных отношений, совершавшегося в ходе все более целеустремленной борьбы за социальную справедливость, под влиянием гуманизма, просвещения и революционных учений, христианская мысль смогла произвести коренную переоценку ценностей и взглянуть на “земной град” значительно объективнее, избегая как излишней его идеализации, так и недооценки его значения в плане общепромыслительной и спасающей деятельности Божией, направляющей весь мир к полноте времен, когда вся, способная к вечной жизни, тварь будет чудесно преображена и соединится под Главой Христом в славе торжествующего Небесного Иерусалима (Еф 1:10; Рим 8:21-23; Евр 12:22)».25 За пределами “града Божия” происходит также постепенное обновление мира, состоящее в созидании сокровенных элементов Царства Божия, на основе рассеянных среди “земного града” и зреющих в нем “сперматических логосов” истины и добра».26 «…в противоположность своим предшественникам, папа Иоанн XXIII признал Всемирный Совет Церквей даром Божиим»).27 То же самое можно сказать и об идеологах православного экуменизма: они тоже в противоположность своим предшественникам видели в ВСЦ и Втором Ватикане не безысходную «бесовскую прелесть» «сборища нечестивых», но «христианский дух единения» («Придавая большое значение деятельности Всемирного Совета Церквей, поместные православные церкви стоят перед проблемой совместного определения аспектов своего участия в экуменической работе»).28 Аналогичным образом (противоположно святоотеческой традиции) оценивают сторонники экуменизма и католическую духовность, то есть не видя ее «квазиблагодатности» (экзальтации греховных страстей). Отсюда, из утраченной способности «различать духов», и противоположная ортодоксальной экклезиология экуменизма: «Перед Православной Церковью стоит задача разобраться во многовековых наслоениях, осложнивших взаимосвязь между великими церквами — Православной и Римско-Католической — и приведших к современному плачевному положению в этом вопросе».29

Таким образом, экуменизм характеризуют следующие признаки еретичности.

1) Релятивизация учения о Церкви, то есть искажение догматического вопроса (девятого члена Символа веры), путем расширения «границ Церкви», ради неканонического, форсированного вхождения внутрь «церковной ограды» еретических и схизматических сообществ, априори именуемых здесь «христианскими церквами», отношение которых к Единой Святой Соборной и Апостольской Православной Церкви становится крайне неопределенным.

2) Прямое продолжение унии, осужденной как ереси (или соучастие в ней) на нескольких поместных соборах (с соответствующей перспективой полного подчинения ересиарху папе на следующем этапе «братства»).

3) Непризнание еретичности уже осужденных еретиков, что является отрицанием общецерковной истины по этому вопросу веры и тем самым отлучает таковых от церковного единства. Таков системный принцип и непреложная логика Вселенских соборов. Исповедание несомненных еретиков (нехалкидонитов, католиков, протестантов) «инославными», «христианами (и церквями) иной традиции», фактически и означает такого рода богословский нигилизм в отношении Священного Предания.30

4) Провозглашенная «икономия» в области вероучения (именно и догмата в том числе, а не только правоприменения канонической нормы, на подмене или «отдельном друг от друга существовании» чего осуществляется спекуляция), что становится системообразующим механизмом экуменизма как лжеучения.

5) Деструктивные последствия для богословской доктрины в целом, изменение самого духа православных экуменистов с ортодоксального на романтический (гуманистическо-идеалистический, неогностический как модус того, что в Священном Предании называется «прелестью»).

Обратная сторона этой квазихристианской «овечьей шкуры» – лукавство официальных церковных документов экуменического характера, подделка подписей под ними, темные закулисные интриги, психологическое давление на ортодоксально настроенных иерархов и т.п. «мерзости запустения на святом месте». Это именно те «плоды», по которым Сам Господь заповедовал распознавать лжепророков, имеющих в особом множестве прийти «в последнее время». «"Берегитесь лжепророков". С начала христианства и доселе еще не было времени, когда бы не имело приложения это предостережение. Господь не указал, каких именно остерегаться лживых пророков, ибо как их определить? Они меняются, как мода, и всякое время порождает своих. Они всегда выступают в одеждах овчих, с видом доброжелательства в поступках и с призраком истины в речах. В наше время одежда их сшита из прогресса, цивилизации, просвещения, свободы мыслей и дел, личного убеждения, не принимающего веры, и тому подобного. Все это льстивое прикрытие. Потому-то, встречая выставку этой одежды, не спеши открывать уха твоего речам одетых в нее пророков. Присмотрись, не кроется ли волк под этой овчею одеждой. Знай, что Господь - единый двигатель к истинному совершенству, единый умягчитель сердец и нравов, единый Просветитель, единый дающий свободу и наполняющий сердце ощущением истины, дающим убеждение, которого ничто в мире не в силах поколебать. Потому, коль скоро заметишь в речах новых пророков какую-либо тень противоречия учению Господ,а знай, что это волки-хищники, и отвратись от них».31

Источник: http://amin.su/content/analitika/9/4609/