Русское имя и русская вера Украины

Исторически на Украине борьба за Православную Веру была борьбой за русское имя. Поэтому враги Православия приложили максимум усилия, чтобы Украина перестала быть Русью, понимая, что отречение от русскости приведет к отречению и от веры. Сегодняшнее распространенное среди украинских обывателей отношение к канонической Православной Церкви на Украине, как «пятой колонне страны агрессора» свидетельствует, что их планы удались. Был искусственно создан новый народ – украинцы, суть которого – ненависть ко всему русскому и, следовательно, к православному.

К сожалению, украинство, благодаря школьному образованию и СМИ, пустило свои корни не только в сознании светских людей, но и среди православных христиан (в том числе и в России), которые продолжают «по-советски» считать народ Украины «братским» русскому. Конечно, в православной среде очень много тех, кто осознает лживость «украинства» и остается верен церковному Преданию о русском православном народе, как едином целом. Однако, большая часть «в простоте душевной» так и продолжает пребывать в неведении, что Украина – это и есть Русская земля, а украинцы – это исторически русский народ.

В данной статье мы не будем «открывать Америку», мы просто приведем исторические факты, известные всем историкам, в том числе и украинским, что народ, живущий на территории современной Украины, испокон веков называл свою страну Русью или Россией, а себя именовал русским, так как исповедовал русскую веру – Православие.

Итак, однозначно можно сказать, что письменные исторические источники употребляют наименования «Русь», «русский», «российский» для обозначения территории, народа, языка и религии современной Украины. С этим никто из украинских историков не спорит, даже самые «национально свидомые». Как подытожил один из виднейших украинских историков академик Петр Толочко: «В отличие от термина “Украина” и “Малая Русь”, название “Русь”, которое одинаково применялась к стране, народу, языку и вере, не был новообразованием эпохи возрождения. Его сберег народ со времен Киевской Руси, под этим именем он знал сам себя и был известен миру в XIIІ – XVII вв.»[1]. Другой украинский исследователь данного вопроса Н. Яковенко также заявляет, что наименование «Русская земля и понятие русин и в Польском королевстве, и в Великом княжестве Литовском не знают конкуренции, обыкновенно обозначая бывшую древнерусскую территорию и ее население»[2].

Для наглядности приведем факты из исторических источников, на которые ссылается тот же Петр Толочко. «Русская земля», как одна из главных частей Польши, упоминается в грамоте короля Сигизмунда Августа 1569 г. В договоре польского короля Казимира с Литвой бывшая Южная и Западная Русь были поделены на сферы влияния. Земли, которые отошли к Польше, назывались «Русь, которая слушается короля», а земли, которые оказались в составе Литвы, получили название «Русь, которая слушается Литву». Со временем в письменных источниках появились понятия «Польская Русь» и «Литовская Русь». После Любленской унии 1569 г., несмотря на полонизацию края, на уровне народного сознания и в межгосударственных отношениях он остается Русской землей, Русью. Автор Густынской летописи, доведенной до 1597 г., постоянно употребляет термин «Русь» во всех его возможных значениях: «О унии, како почася в Руской земле», «приехал в нашу землю Рускую», «избраша Русь», «именем всей Руси»…, «мятеж велик в Руси»[3]. В сбережении древних традиций особенно велика заслуга Православной Церкви. Все киевские митрополиты ревностно сохраняли свой древний титул «всея Руси». Так было до времен Брестской унии 1596 г., так стало и после восстановления Киевской православной митрополии в 1620 г.: титулы митрополитов Иова Борецкого, Исайи Копынского, Петра Могилы неизменно включали в себя приставку «и всея России». Характерным в этом плане является акт избрания митрополитом Киевским святителя Петра Могилы: «Мы… обыватели короны польской и великого княжества литовского, люди народа русского, религии греческой… участвуя все сообща, по древним правам и обычаям, в избрании общего пастыря нашего, митрополита всея Руси». Вслед за церковью употребляет русское имя для названия своей страны и светская гетманская власть. Петр Конашевич-Сагайдачный в письме к польскому королю Сигизмунду III в 1622 г. называет свою страну Русью: «Особливе [особенно] Уния… теперь з Руси … знесенная [уничтоженная], абы впредь в той же Руси никогда не отновлялась [возобновлялась]»… Львовская летопись под 1630 г. сообщает: «Жолніре [польские солдаты] до Киева приiхали с тым інтентом [намерением], абы впрод [сначала] козаков, а затим во вшисткой [всей] Украiні русь выстынаты [вырубить] аж до Москвы»[4]. В Гадячском договоре 1658 г. гетмана Ивана Выговского[5] Русская земля выступает фактически в качестве официального названия казацкой державы. Особым пунктом оговорен титул гетмана, который связывался с названием страны: «Гетману именоваться «Гетманом Руским»…». В другом пункте этого документа говорится о «Руском Запорожском войске»… В Привилегиях Стефана Батория 1579 г. фигурирует термин «гетман Руский»… Богдан Хмельницкий называл себя «князем руским», «единовласником и самодержавцем Русским», а свою державу – княжеством. Такой титул был дан ему иерусалимским патриархом Паисием, который называл Богдана «князем (duca) Руси»[6].

Также следует обратить внимание на то, что понятия «русский» и «российский» употреблялись как идентичные и взаимозаменяемые. Они могли спокойно уживаться в одном тексте, обозначая одно и то же. Например, «Россия», «Русь», «российский», «русский» как синонимы используют в своих текстах духовные писатели XVI–XVII вв., такие как монах Иоанн Вишенский, архимандрит Захарий Копыстенский, священномученик Афанасий Брестский и др.. Дело в том, что наряду со славянизированной и разговорной формой «Русь», «русский» православные полемисты в своих текстах употребляли греческую транскрипцию этого слова, заменяя «у» на «о» - «Россия», «российский», что в определенной мере должно было служить показателем высокой образованности писателя[7]. Особенно с 20-х гг. XVII в. употребление слова «Россия» (Ρωσία), а не «Русь», стало на Украине своеобразным «брендом православного интеллектуала»[8]. С другой стороны, как подчеркивает Н. Яковенко, употребление греческой кальки «Ρωσία» было манифестацией антилатинских (антипольских) настроений в православной среде Украины, указывающих на родство с греческой «материнской церковью», в противовес латинству. А после Брестской унии 1596 г., стремившейся оторвать православных Речи Посполитой от Константинопольского Патриархата и подчинить Папе Римскому, «поле для “греческого” именования Руси было расчищено, и слово Россия триумфально ворвалось в употребление православной элиты»[9]. Поэтому, сложившееся сегодня мнение на Украине, что понятия «Россия» и «российский» всегда применялись исключительно к населению современной России, а «Русь», «руський», «русин» было самоназванием населения Украины, совершенно не соответствует действительности. Этот тезис еще в XIX в. на основании множества цитат первоисточников опроверг историк Юго-Западного края М.А. Максимович: «Не очень давно было толкование о том, будто Киевская и вся западная Русь не называлась Россией до ее присоединения к Руси восточной… или Московской. Чтобы уничтожить навсегда этот несправедливый и нерусский толк, надо обратить его в исторический вопрос: когда в Киеве и в других западно-русских областях своенародные имена: Русь, Русский начали заменять, по греческому произношению их, именами Россия, Российский? Ответ: с девяностых годов 16-го века… вскоре после того, как земля Киевская и все княжество Литовское были присоединены к Польше, на Люблинском сейме 1569 года. Основанием такого ответа служат тоговременные акты, письменные и книги, печатанныя в разных областях Русских, присоединенных к Польше»[10].

Более того, как утверждает историк Петр Толочко, греческая транскрипция русского имени «Россия» была перенята в Московском царстве из Киева. Под влиянием гетмана Богдана Хмельницкого, греческая калька «Россия» была заимствована писцами царской канцелярии в Москве, которые изменили саму царскую титулатуру, начав употреблять «всея России» вместо прежнего «всея Руси»[11]. После этого греческая форма окончательно востержествовала и в Церкви Российской империи.

Что касается другого наименования земель современной Украины – «Малая Россия» – , то оно, как подчеркивают исследователи, в отличие от Руси и Русской земли, имеет пришлое византийское происхождение. Есть два мнения относительно первоначального значения этого термина: «Малая» в прямом смысле слова, как часть относительно «Великой», и «Малая» в греческом смысловом контексте, как центр «Великой», т.е. окраинной, территории. В данном конкретном случае нас это мало интересует. В любом случае и «Малая» и «Великая» были частями одной Руси. Лишь по необходимости, вследствие политического и церковного разделения Руси, чтобы не вносить путаницу, византийское духовенство употребляло этот термин в дипломатических и церковных документах, в то время как сами жители Украины свою страну и себя продолжали именовать Русью[12]. В самой Украине название «Малая Русь» начало употребляться только с конца XVI в., опять же под влиянием греков и как «наименование на экспорт» (т.е. это наименование употреблялось преимущественно в отношениях и переписке с представителями иностранных государств). Так, впервые сами русские Западной Руси (а не иностранцы) употребляют термин «Малая Росcия» в письме к московскому царю Феодору Михайловичу с просьбой материальной поддержки только в 1592 г. Это прошение должен был поддержать перед царем Тырновский митрополит Дионисий «экзарх Малой и Великой России»[13]. Хотя в 1599–1600 гг. монах Иоанн Вишенский в своих произведениях, обращенных к русским (русинам), уже широко употребляет наименования «Малая Россия», надо понимать, что это был афонский монах русского происхождения и свои обращение на Родину он писал, следуя греческой традиции употребления этого имени. После же Иоанна Вишенского, вплоть до 1620 г., этот термин на Украине почти не употребляется.

В большинстве же случаях наименование «Малая Русь (Россия)» продолжало оставаться экспортным, не претендуя на автохтонность. Так в письмах киевских митрополитов к московским царям, их титулатура оформляется как «всея Малой России (Руси)», а во внутренней переписке титул продолжает оставаться, как «всея России (Руси)»[14].

Только с середины XVII в., когда на Украине вспыхнула народно-освободительная война и произошло воссоединение Руси, территория Гетманщины стала называться Малой Россией[15]. Эта инициатива исходила от казацкой старшины во главе с Богданом Хмельницким, который в своих письмах к московскому царю Алексею Михайловичу с января 1654 г. титулует его «всея Великия и Малыя Русии самодержцем», в то время как сам Алексей Михайлович продолжает подписываться как царь и великий князь всея Русии. Такая ситуация в дипломатической переписке продолжалась целый месяц, пока царская канцелярия не уступила в данном вопросе настойчивости казацкого гетмана и царь стал себя именовать «великим государем… Великия и Малая России самодержцем»[16]. Но и тогда народ Украины продолжал именоваться более «Русью» и «русским», нежели «малороссийским», вплоть до XIX в., о чем свидетельствует народной эпос[17]. Таким образом, наименование «Малая Россия» не упраздняла собственного имени Русь, но скорее являлась техническим термином, вначале указующим на состояние раскола прежде единой Руси, а в процессе объединения используемым для указания, какая часть Руси с какой объединились (т.е. Малая часть объединяется с Великой частью).

* * *

Однако, своеобразием русского имени является то, что в определенный исторический момент оно начинает обозначать не только территорию и этнос, но преимущественно конфессиональную принадлежность к Православному вероисповеданию. Формула «быть русским значит быть православным» особенно стала актуальна на Украине в XVI–XVII вв.

В этот исторический период территория современной Украины входила в состав Польского-Литовского государства – Речи Посполитой. Католическая Польша не могла мириться с наличием в своем составе целого православного народа и проводила целенаправленную политику окатоличивания православного населения или путем косвенного и прямого притеснения, или путем прививания высшему сословию латинских обычаев через «римское» образование. В связи с этим в письменных свидетельствах современников понятие Русь все более начинает приобретать религиозный характер. Так, когда польский король Сигизмунд I отобрал ряд имений у Холмского православного епископа и передал их Холмской латинской кафедре, епископ Холмский Иона (Сосновский) (1540–1543 гг.) объявил действия короля незаконными. Характерно, что в этом документе латинская церковь выступает как «римская», а православная названа «русской»[18]. В Густынской Летописи под 1582 г. рассказывается о насильстве католиков над русскими по причине нежелания последних принять новый католический календарь папы Григория XIII. «И начата великиия насилия творити Руси, хотяще, дабы з ними их свята [праздники] Русь святили [праздновали]. Но потом на ждання [ожидания] Руси, Стефан корол привилиями своими возбрани Ляхом, да не творят пакости и насилия Руси о свята [праздниках], а Руси даде волю ведлуг [согласно] старого календару свои свята святити [праздники праздновать]»[19].

Насильственные действия католиков, направленные против православных, начинают рассматриваться как действия, направленные против всего русского народа. Когда в 1595 г. во Львове городские власти обложили православных священников налогами и запретили православным колокольный звон и церковные процессии, Львовское братство расценивало это действие, как «тое место Лвов, в русском повете головнейшее, до своего папезского послушания обернути»[20], т.е. напрямую отождествлялась русскость Львова с исповедованием православия.

Брестская уния 1596 г., стремящаяся объединить Православную Церковь с «католическим костелом», особенно обострила религиозные противоречия в Речи Посполитой. Теперь защита православной веры и борьба с унией в полемических сочинениях православных апологетов начали носить характер борьбы Руси за свои права, где русскость определяется исключительно через призму православного вероисповедания. Это особенно видно в сочинениях афонского монаха западнорусского происхождения из Зографского монастыря преподобного Иоанна Вишенского, которые он написал вскоре после Брестской Унии в 1597–1601 гг. К ушедшему из православия он обращается: «русин бывший, благочестивый христианин прежде и целомудрец Малое Русии, мовлю с ляхи живущий»[21]. При этом униатов прп. Иоанн Вишенский никак из латинян не выделяет. Уния для него это только переход из христианства в идолопоклонство Папе Римскому[22]. Русские славятся чистотой своей веры православной, поэтому всякий отступник из русских будет Господом искоренен, подобно ересям, искорененным из Тела Церковного: «Терпит Бог латину, тое таемници не знаеш, але Руси не терпит, але зменников руских искореняет»[23] … За этими выражениями скрывается убежденность, что весь русский народ остается православным, хоть это и «останка» прежнего народа руского[24], т.е. те, кто не изменил вере. Этот народ для прп. Иоанна Вишенского является избранным, богоносным, «истинным Новым Израилем»[25]: «Спасайтеся, братия моя возлюбленная, верное стадо Христово, роде избранный, языку святый, царское священие, людие обновления, российский благочестивый народе, сами. Спасайтеся верою; спасайтеся заповедми евангелскими; спасайтеся законом отческим; спасайтеся чистым и целомудрым житием! Пребудете в церкви, пребудете во ограде, пребудете в законе, пребудете во согласии, едности и любви»[26]. И наоборот, только обращение из латинства к русской вере приводит человека к спасению: «Веруй, любимый прочитателю, если … всякий латынского рода человек до руской веры церкве и науки правдивой не приступит за добро и за добродетель, ведай, иж в геену огня вечнаго отидет»[27].

Как пишет современный исследователь О.Б. Неменский у Иоанна Вишенского хорошо видна «объединенность этнического и конфессионального» в противопоставлениях «русь» – «латина», «род русский» – «род латинский»[28]. Даже принадлежность к славянскому языку у Вишенского носит религиозный характер. К народам славянского языка он относит по крайней мере три: русь, сербов и болгар. Нигде к славянским не отнесены поляки, и в этом плане он, очевидно, следует традиции обозначения славянскими только тех народов, которые имеют славянское богослужение[29].

В таком же ключе, как прп. Иоанн Вишенский, рассуждает и автор «Фриноса, или плачь Восточной Церкви» (издан в 1610 г.), будущий православный архиерей Мелетий Смотрицкий[30]. В этом произведении автор именует униатов «безымянным народом», вследствие своего отступничества от православия, а значит от своего русского имени, т.к. «мы Русь восточного послушания и вероисповедания, являемся приверженцами чисто греческо-кафолической религии (т.е. православия – А.Ч.); польские паны и Литва – западного послушания и вероисповедания – римско-католической религии»[31]. Униаты между православными и католиками – «ни то, ни се». Более того, согласно автору, православная вера и русский народ – единое целое: «Никто не хочет знать, что отступники наши (униаты – А.Ч.) стоят на том, чтобы русские не оставались в Руси, чтобы, говорим, русская святая вера, чудотворно пришедшая по Божьему велению с Востока, не была в Русской Церкви; она же не может быть уничтожена раньше, чем будет уничтожен русский народ. Следовательно, пытаться изменить веру русского народа является стремлением уничтожить русский народ»[32].

Подобную же мысль, что насаждение унии было направлено на уничтожение русского народа, высказывает и архимандрит Киево-Печерской лавры Захарий (Копыстенский) (†1627 г.): «Бо если того хотять, абы Руси не было в Руси, то есть речь неподобная»[33], «Россове з ляхами нигды жадной унии не мели, але за привротников справ Бозских их разумели»[34]. В «Протестации» 1621 г. митрополита Иова Борецкого и других западнорусских иерархов сказано, что народ русский за свою веру на мученичество призван: «Пускай о церкви латино-римской и об униатах идет по всему миру неслава, что они народ русский преследуют и мучуют!... Никакие угрозы, с помощью Божией, никакие кары и никакие муки не отвернут нас от правой верыи от службы Богу»[35].

А священномученик Афанасий Брестский в своём «Диариуш» свидетельствовал: «Я, убогий Афанасий, который в году 1640 … в книги городские внес и огласил в церкви и на разных местах, по воле Божией, указывая, что это разделение Руси, т.е. принятие унии с ненадлежащим пастырем незаконным чином есть весьма проклятое»[36]. В речи депутата Лаврентия Древинского на Варшавском сейме в 1620 г. православная вера названа «греко-российской», а народ, который терпит притеснения за нежелание идти в унию, – «российским»[37]. В «Прошении православных жителей Белой Руси и Украины, представленном на Варшавском сейме в 1632 г. говорится: «…Знаменитый народ Русский доведен до такой великой беды и толь тяжкого утеснения, будучи гоним единственно за исповедания греческого закона; лишили нас и еще … златой свободы, наглым образом присвоив оную себе под предлогом, будто исповедующие только римскую веру могут получить прежнюю вольность»[38].

О мистическом тождестве православной Российской Церкви и российского народа пишет и святитель Петр Могила:«…Предвечная Мудрость (т.е. Христос – А.Ч.) Церковь Святую Российскую, Своею Кровию одкупленую, в которой замкнул весь народ российский православный, яко улюбленые овечки свои…»[39].

Для русского народа все его права, свободы и вольности неразрывно связаны со свободой исповедовать веру православную: «Ибо кто отрывает нас (русский народ – А.Ч.) от подчинения Восточной Церкви, тот отнимает у нас нашу святую веру. А кто лишает нас святой веры…, тот отнимает у нас права, свободы и вольности, стремится к их уничтожению, а нас пытается привести в рабское состояние», «со сменой пастыря (т.е. подчинением православных папе Римскому – А.Ч.) неизбежно должна измениться и вера, а с изменением веры рушится наша, русского народа, правда, свобода становится неволей, вольности ущемляются, привелегии становятся ничем»[40].

Здесь следует оговориться: для высшего образованного сословия защита своей «русскости» более привязывалась к защите своего положения в правовом поле Речи Посполитой («прав и вольностей»), в котором смена веры не означала смену происхождения, поэтому у полемистов можно было встретить признание существования «Руси римского вероисповедания»: «Этой теперешней униатской Руси не знают наши законы и не знают их величества польские короли, т.к. не упоминают с ней в привилегиях, пожалованных русскому народу, упоминают только о русских римского вероисповедания и о русских греческого вероисповедания»[41]. Однако, существование «римской руси» было только в теории, а на практике окатоличивание православных, как свидетельствуют современники, влекло к отречению от их русскости: «[Русское панство] в науки римские своих детей давать начали, которые с науками и вере их навыкли и так по малу-малу науками своими все панство русское к вере римской привели, потомки их княжат, русских с веры православной на римскую выкрестили и имена себе поотменяли, чтобы никогда не знались быть потомками прародителей своих»[42] и, таким образом, «наша Русь князе и паны» обратились в «ляхов»[43].

Кроме того, для образованных творцов памятников полемической литературы последствием Брестской унии был раскол Руси. Приверженцы унии, вступившие на гибельный путь предательства веры, тем не менее не переставали быть частью Руси. Поэтому основной задачей считалось преодоление раскола Руси посредством ликвидации унии[44].

Но простой народ был далек от вышеприведенных юридических и полемических ухищрений. Письменные источники дают богатый материал о взглядах самого народа Западной Руси на католичество, православие и унию. Говоря о православной вере, простой народ именует её в противовес католичеству очень часто просто «христианской», как бы давая понять, что есть одно христианство – православное, но самым распространенным синонимом православия является «русская вера». Точно так же и католическая вера неоднократно именуется в народе «латинской» или «римской», но гораздо чаще «ляшской»[45]. Так, накануне казацкого восстания 1625 г. на Украине говорили: «Хотят у них поляки русскую веру ломать, а римскую чинить»[46]. Игумен Афиноген Крыжановский «ис под Полотцка» (1651) сообщает, что папа писал польскому королю и духовенству «чтоб они конечно Русь сносили, чтобы русская вера нигде не имяновалась»[47]

Уния так же была синонимом «римской» или «ляшской» веры. Сам термин «уния» в народном лексиконе появляется только с начала 30-х гг. XVII в., но ничем от католичества не отличается. Так, в 1631 г. в одном из записанных слухов послам Запорожского войска на сейме предлагали, чтобы они «веры своей отступились, а поступили в их ляховскую веру под юнею»[48]. Стоит также отметить, что с начала 20-х гг. XVII в. в народе сложилось стойкое представление, что именно Запорожское войско является главным защитником «русской веры» и единственным препятствием на пути к полному утверждению католичества в Речи Посполитой[49].

Это, исходящее из народа, строгое отождествление православной веры с русским именем приобрело официальный статус и легло в основу мотивации народно-освободительной войны под руководством Богдана Хмельницкого (1648–1654 гг.), о чем свидетельствует его знаменитая программная речь на Переяславской Раде 8 (18) января 1654 г.: «Ведомо то вам всем, как нас Бог свободил из рук врагов, гонящих церковь Божию и озлобляющих все Христианство нашего православия Восточного … хотящими искоренити церковь Божию, дабы имя Руское не помянулось в земли нашей»[50]. Еще ранее Б. Хмельницкий говорил: «Выбью из ляшской неволи народ весь русский… теперь воевать буду за веру нашу православную… Меня святой патриарх в Киеве на ту войну благословил…, и прикончить ляхов приказал. Как же мне его не слушаться…»[51].

Как утверждают современные историки «в сознании и предводителей и участников восстания происшедшие события воспринимались как акт освобождения «русского» народа в Речи Посполитой от угнетения со стороны «ляхов», наиболее ярким олицетворением которого было принуждение «русского» народа – православных – к принятию унии»[52]. Поэтому в письме к претенденту на польский трон Яну-Казимиру Б. Хмельницкий писал, что Запорожское Войско желает, «чтобы вера наша греческая в целости оставалась, как прежде, без всякой унии, и чтобы униатов нигде не было»[53]. А в 1649 г. уже королю Хмельницкий пишет: «Неволя, горше турецкой, которую терпит наш русский народ, из-за унии в вере своей греческой, чтобы была уничтожена, т.е. чтобы как издавна бывало, так и теперь одна Русь древнего греческого закона была… Название унии чтобы не было, только римский и греческий закон, так как объединилась Русь с Польшей». Т.е. Хмельницкий требует, чтобы униаты приняли латинский обряд, «а которые хотят оставаться при греческом законе, те чтобы при Руси оставались»[54]. На основании этого исследователи делают вывод, что «в отличие от полемистов 20-х гг. XVII в. Хмельницкий и его полковники не считали униатов частью “русского” народа, с которым следует искать соглашения, а напротив, хотели провести между “русским” народом, исповедующим “греческую” веру, и этими людьми еще более резкую разделительную границу»[55].

В таком же духе мыслили и преемники Б. Хмельницкого, как сторонники, так и противники Москвы, издавая универсалы, рассчитанные на поддержку со стороны широких масс казачества и населения Украины, где вероисповедание Руси и русского народа ограничивалось исключительно православием. Так, гетман Иван Выговский в своих прошениях к полякам по поводу своего предательского по отношению к России Гадячского договора (1658 г.) ставил знак равенства «греческой религии» и «целого русского народа» и ставил условие, «чтобы уния была уничтожена де-факто, греческая религия успокоена и весь народ русский полностью утихомирился…»[56]. А запорожские послы на сейм в своих требованиях шли еще далее: «Не оставлять ничего униатам и запретить им именоваться архиепископами, владыками, игуменами и священниками каких бы то ни было кафедр, архимандрий, игуменств и церквей, так далеко, как простирается народ Руський»[57].

Особенно показателен универсал гетмана Ивана Брюховецкого 1663 г., где он, обращаясь к Заднепровским жителям, писал: «Не токмо окрестные все народы, но и сама ваша милость, братья наша милая, признать то имеете, что в явной слепоте и обмане видимом пребываете, когда Русское имя на себе от предков своих нося, не к тому Монарху… прибегаете, но отступив от единоверного православного Монарха Дедичного Российского, Русью будучии, уклоняетесь до иноверныя, именем и верою несоглашающияся обороны Лятцкия… Не подавайте иноверцов на поругание веры своей православныя християнские; пусть на всем… слава народу нашему Российскому безсмертная с того будет, что меж иными всеми под солнцем будучими Монархи и наш славный от веков Российских народ единоверного над собою скипетром и диадимою Царскою украшенного православного, а не иноверного и иного Монарху имеет»[58].

Но не только православные «Русь» отождествляли исключительно с «греческой верой». Латиняне также вторили им. Так, Ян Щасный-Гербут, возмущаясь насильственными действиями католиков по насаждению Унии на Руси, высказывается: «Но чего они хотят от этого благородного народа (насаждая Унию – А.Ч.)… ? Этого я никаким образом понять не могу. Так как если они хотят, чтобы Руси не было на Руси, то это вещь невозможная… Никакой разум, никакое насилие не могут заставить, чтобы Руси не было на Руси»[59].

Подданный Речи Посполитой Александр Гваньини писал в своем сочинении 1570-х гг.: «Все русские (под которыми автор подразумевает не только московитов, но и жителей современных Украины и Белоруссии – А.Ч.[60]), после того как они однажды приняли христианскую веру по греческому обряду в 942 году по Воскресении Христовом при княгине Ольге и сыне ее Владимире, монархе Руссии, так и соблюдают ее до сего дня единодушно и бесстрашно. Хотя некоторые вельможи тех частей Руссии, которые подчинены польскому королю, приняли лютеранское и цвинглианское учение, но весь народ и большая часть дворян и бояр твердо соблюдают принятую в древности веру по греческому обряду»[61].

Австрийский дипломат барон Сигизмунд фон Герберштейн в своих «Записках о Московии» писал о Руссии, единый народ которой был разделен на три части, находясь под властью великого князя Московского, великого князя Литовского и короля Польского[62]: «Каково бы не было происхождение имени “Руссия”, народ этот, говорящий на славянском языке, исповедующий веру Христову по греческом обряду, называющий себя на родном языке Russi, а по-латыне именуемый Rhuteni, столь умножился, что либо изгнал живущие среди него иные племена, либо заставил их жить на его лад, так что все они называются теперь одним и тем же именем “русские”»[63].

Папский нунций Юлий Руджер, посетивший во второй половине 1560-х гг. Львов, Перемышль, Луцк, Киев писал: «Люди греческого обряда называются русинами, потому что происходят от первоначальных жителей страны, которые, прежде чем попали под власть короля Польши, имели своих князей, принявших религию от греков во времена Владимира, князя Руси»[64].

Гийом Левассер де Боплан в середине XVII в. в своем знаменитом «Описании Украины» (полное первоначальное название: «Описание окраин(!) Королевства Польши, простирающихся от пределов Московии, вплоть до границ Трансильвании»), называя жителей Украины «русь (Rus) или казаки»[65], пишет, что «они исповедуют греческую веру, называя ее по-своему русской (Rus)»[66].

Уже в середине XIX в., оказавшись перед лицом безвозвратной потери для себя Западной Руси, польская элита избирает принцип: «Край этот потерян для Польши, но надо сделать так, чтобы он был потерян и для России». В реализации этого принципа отводилась огромная роль изменению веры у русского населения Украины. Как пишет один из идеологов польского движения ксендз Валериан Калинка (1826–1886): «У Поляка другая душа и в ней такая стойкая сила, что переваренным (Москалем – А.Ч.) он быть не может; но между душой Русина (жителя Украины! – А.Ч.) и Москаля такой принципиальной разницы, такой непроходимой границы нет. Но она была бы тогда, когда б каждый из них имел свою веру: и потому Уния была столь мудрым политическим делом, а её запущение столь пагубным... Наша же роль – и более чем роль, так как является исторической и религиозной миссией поляков в Галиции – … охранять Унию и беречь как зеницу ока, и с помощью неё укреплять любовь к вере, её постоянство и единство Руси (народа Украины – А.Ч.) с Римской церковью»[67].

О том, что это была не просто декларация, прекрасно осознавали и в России. В записке митрополита Иосифа о состоянии униатской церкви в Западных губерниях Российской империи после польского восстания 1830 г. говорится, что «… Уния никогда не имела собственной самостоятельности – это была лишь мера для перерождения русских православных в римо-поляков»[68].

Однако для реализации польских планов, как оказалось, кроме унии нужно было изменить и само имя униатов. Ведь сохранения русского имени в среде униатов стало залогом возвращения многих из них в Православие, так как, считая себя русскими или русинами, они противопоставляли свое греко-католическое исповедание, которое отождествляли с православным, польскому римо-католицизму.

Так, например, осознание того, что вера русских – Православие, привело в свое время в Белоруссии к ликвидации Унии. Мотивы своего возвращения бывшие униаты выразили в Соборном акте о воссоединении униатской церкви с Православной в Полоцке от 12 февраля 1839 г.: «…Церковь наша составляла нераздельную часть Грекороссийския Церкви, подобно, как и предки наши, по языку и происхождении, всегда составляли нераздельную часть Русского народа. Но горестное отторжение обитаемых нами областей от матери нашей – России отторгнуло и предков наших от истинного Кафолического единства, и сила чуждого преобладания подчинила их власти Римской Церкви, под названием Унии…» Ныне же когда «…Всевышний возвратил Российской Державе обитаемые нами области – древнее достояние Руси…» и «…повсюду вводятся постепенно в прежнее употребление все уставы нашей искони Восточной, искони Русской Церкви…» «…нужно выразить наше с нею (Российской Церковью) единство…» «…да и мы… со всем Русским народом совершенно едиными и неразнствующими устами и единым сердцем славим Триединого Бога…»[69].

А простолюдины-униаты, возвращавшиеся в Православие, стали еще более противопоставлять себя как русских своим прежним единоверцам: «недавно в одном местечке собрались на ярмарку мужики, присоединившиеся к Православию, и оставшиеся в унии. Сии последние начали называть первых перевертнями, а первые, называя себя русскими, начали бранить униатов, называя их поляками безмозглыми»[70]. Главный вдохновитель возвращения белорусов-униатов в Православие малоросс униатский епископ Литовский Иосиф (Семашко) в своих воспоминаниях ярко выразил, что может чувствовать униат ко всему русскому: «…я с детства имел… душевное влечение к России и всему русскому… Неизмеримая Россия, связанная одною верою, одним языком, направляемая к благой цели одной волею, стала для меня лестным, великим отечеством, которому служить, благу которого споспешествовать считал я для себя священным долгом – вот сила, которая подвигла меня на воссоединение униатов, отверженных в смутные времена от величественного русского православного древа… Пламенное усердие к этому делу в течение 12 лет (1827–1839) постигло все мое существование»[71].

Подобным образом произошел массовый переход униатов-русинов в Православие в кон. XIX– нач. XX вв. в Северной Америке, куда они в то время массово эмигрировали. К этому их тоже привело отождествление своей русскости с православным вероисповеданием. Об этом свидетельствует следующий факт: когда община святого праведного Алексия Товта порвала со своим католическим священноначалием и стала искать общения с русским епископом («пойдем к русскому епископу, не вечно ж чужим кланятися!»), то послала своего представителя Ивана Млинаря к епископу Владимиру, возглавлявшему Алеутскую и Аляскинскую епархию Русской Церкви. «На вопрос игумена Георгия, какой он веры, Млинарь ответил: “Так, як его в школе научили”, т.е. что он православный греко-кафолической веры, русского набоженства. Многие карпатороссы чистосердечно думали, что они православные, точнее, что между унией и православием нет никакой разницы, кроме юрисдикционной. Тогда преосвященнейший Владимир объяснил посланцу карпаторусской общины, “что хоть он и русский, но по вероисповеданию католик, и принадлежит к секте униатской…” и не допустил его до Святого Причастия. Млинарь писал из Сан-Франциско: “Якой же мы… веры? Нас учили и вы (униатское духовенство – К.Ф.) учите, что мы православные, а тут мене православный епископ до причащения не припустил,… а католичкий бискуп со мною ани говорить не хоче и жене (посылает – К.Ф.) до православного епископа… Якая же тота наша вера? Мене говорят, же я униат, який униат? Коли я николи о том не чул, я себе за православного христианина держал!”... Млинарь вновь пришел к владыке Владимиру и после беседы с ним православный архипастырь написал о. Товту письмо, не хочет ли тот присоединиться к Православию, к Аляскинской епархии. После этого о. Алексий Товт поехал к архиепископу Владимиру сам и, “узнавши, что Владыка той – Русской православной веры, просил его о принятии, разом с Минеаполлиским приходом, в православную прадедскую веру”»[72].

Те же мотивы привели и к массовому обращению русинов из униатства в Православие в нач. XX в. в Галиции и Карпатской Руси трудами преподобного Алексия Карпаторусского (Кабалюка) (1877–1947 гг.) и священномученика Максима Горлицкого (Сандовича) (1882–1914 гг.).

Осознав сакральную связь русского имени с православием, польская элита, с одобрения австро-венгерского правительства, вместе с католическим духовенством начала в буквальном смысле огнем и мечем выкорчевывать из русинов их подлинное русское имя, заменяя его на новое – «украинцы».

«Датой первой публичной презентации украинства можно считать 25 ноября 1890 г., когда в сейме Галиции два русских депутата – Ю. Романчук (представитель «Русского клуба», состоявшего из 16 депутатов сейма) и А. Вахнянин – выступили с заявлением о том, что православно-униатское население Галицкой Руси, называющее себя русским, на самом деле не имеет ничего общего с русским народом, а является другим, ранее не замеченным народом – украинцами. Уже в 1895 г. вместо прежней русской делегации в нём оказалась украинская»[73].

Примерно с 1911 г., в Буковине распространился обычай требовать от выпускников униатских семинарий письменное обязательство: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем». Священникам, не подписавшим такого документа, не давали прихода[74].

Но настоящий геноцид русских униатами-украинцами начался в Галиции и Закарпатье с началом Первой мировой войны. Вот как вспоминает это И.И. Тёрох: «В самом начале этой войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенцию Галичины и тысячи передовых крестьян по спискам, вперёд заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами (сельскими учителями и “попиками”) с благословения преусердного митрополита графа Шептыцкого и его епископов (униатов – А.Ч.)»; «В отместку за свои неудачи на русском фронте (в 1916 г. – О.Н.), улепетывающие австрийские войска убивают и вешают по деревням тысячи русских галицких крестьян. Австрийские солдаты носят в ранцах готовые петли и где попало: на деревьях, в хатах, в сараях, – вешают всех крестьян, на кого доносят украинофилы, за то, что они считают себя русскими. Галицкая Русь превратилась в исполинскую страшную Голгофу, усеялась тысячами виселиц, на которых мученически погибали русские люди только за то, что они не хотели переменить свое тысячелетнее название»[75].

Особым способом уничтожение русского населения на Западной Украине была система концлагерей, среди которых наиболее выделялись – Талергоф и Терезин. Только через Талергоф с 4 сентября 1914 года до 10 мая 1917 года прошло не менее 20 тысяч русинов, высланных из своих областей по заявлениям поляков и украинофилов, причем в первые полтора года погибло около 3 тысяч заключённых[76].

Таким бесчеловечным образом формировалось украинское национальное самосознание, религиозным фундаментом и базой которого стала уже очищенная от русского имени униатская «церковь».

Совершенно справедлива оценка униатства, как религиозной базы для украинства, исследователя О.Б. Неменского: «Созданная ещё при самых началах этого процесса новая конфессия – униатство – идеально выражает собою эту маргинальную (украинствующую – А.Ч.) сущность. Гибрид двух ветвей христианства, признающий догматику Рима («душа с Запада») и обрядность с Востока, мог появиться только при полной потери связности обряда и догматики, …когда традиционная привязанность к конфессии предков начинает противоречить …«западной душе» недополяка («недоляшка», если использовать местное словцо). И совершенно прав Л. Кучма, подписавшийся под тем, что «Греко-католическая церковь является истовой хранительницей и проводником украинства, церковью-мученицей за украинство». Только такой плод пограничья и утери традиций может быть истинным проводником дальнейшей …украинизации..., выражать сущность этого процесса и его самоцель. И поэтому же столь трудно уживается с украинской идеологией традиционное православие – оно чуждо украинству по духу, оно опасно для украинства, оно …не даёт человеку стать полноценным украинцем. В этом смысле вполне можно говорить о православно-украинском конфликте. Украинство – светское выражение униатства – идёт на смену русскости и православию и может сосуществовать с ними только в ситуации горячей или холодной войны»[77].

Итак, исторически для народа Украины, или правильнее Юго-Западной Руси, сохранение русского имени было равнозначно сохранению своей принадлежности к истинному христианству – Православной Вере. Отречение от Православия воспринималось, как отречение от русскости. Можно даже сказать, что существует мистическая связь между русским именем и православным исповеданием (по крайней мере на Украине). К сожалению, эту связь не учло наше священноначалие, когда Русскую Православную Церковь на Украине переименовали в Украинскую. Следуя, вроде бы благородному принципу, «неважно с каким именем лишь бы сохранить каноническое православие на Украине», авторы переименования Церкви перечеркнули столетия страдальческого подвига борьбы народа Украины за свою, именно «русскую», веру (справедливости ради надо сказать, что начало официальное украинское имя Церкви берет от «Положение о временном Высшем Церковном Управлении Православной Церкви на Украине» Всероссийского поместного собора от 7 (20) сентября 1918 г.). Сегодняшний внутренний раскол среди прихожан и духовенства внутри УПЦ (МП) по отношению к России – это одно из следствий, вроде бы формального, юридического переименования церкви Украины. Уже сейчас это уже позволяет откреститься даже от Московского Патриархата. Так в брошюрах официально распространенных многотысячными тиражами по приходам УПЦ «Украинская Православная Церковь: мифы и истина» заявляется: «УПЦ зарегистрирована в государственных органах как “Украинская Православная Церковь”, без приставки “Московского Патриархата”… Приставка Московский Патриархат – изобретение журналистов, чтобы отличать УПЦ от Киевского Патриархата… Самостоятельность и независимость УПЦ признана всем православным миром… УПЦ является Поместной Церковью народа Украины, которая пребывает в духовном единстве со всеми Православными Церквами мира… Единственная связь между Украинской Православной Церковью и Московским Патриархом состоит в общей молитве, свидетельствующей, что через Русскую Православную Церковь верующие Украины имеют молитвенное единение со всем православным миром». Пытаясь подобными брошюрами защитить Московский Патриархат, авторы сознательно или бессознательно с благословения священноначалия формируют среди прихожан базу для автокефалии, утверждая, что УПЦ давно вне русского мира. И это канонично и законно. А объявление автокефалии – это лишь несущественная формальность, которая закрепит и так существующее положение вещей. Но как предупреждал известный своей прозорливостью схиархимандрит Зосима (Сокур) «лишь только Украинская Церковь получит независимость, как сразу же начнется ее сползание в унию с католиками»[78]. Поэтому так строго наставлял старец своих чад держаться Русской Церкви, ибо другой Церкви на Украине быть не может: «Отходя в жизнь вечную, последнее слово глаголю вам, дорогие братья, сестры и все молящиеся в обители нашей: держитесь Русской Православной Церкви – в ней спасение» (из «Завещания» схиархимандрита Зосимы)[79].

Источник: http://www.blagogon.ru/digest/724/