Светскость и имперское наследство в этноконфессиональной политике

Межнациональные конфликты – грозная опасность в современном мире

В ходе заседания Совета по межнациональным отношениям, проходившего в понедельник в Астрахани, президент Владимир Путин одобрил идею создания федерального закона о так называемой «российской нации». Новый закон должен будет вобрать в себя все новации в сфере межнациональных отношений и оказать благотворное влияние на консолидацию атомизированного российского общества. Совершенно очевидно, что в процессе подготовки нового закона будут действовать различные лоббистские группы, ставящие себе целью «развернуть» законопроект в благоприятном для себя направлении.

В связи с этим предлагаем вниманию читателя доклад на тему национальной политики, прочитанный несколько лет назад на заседании Научного совета по религиозно-социальным исследованиям (НС РСИ) РАН, по нашему глубокому убеждению, отнюдь не потерявший своей актуальности.

Обострение межэтнических конфликтов в современной России заставляет обратить особое внимание на сами принципы государственного строительства и национальной (в том числе миграционной) политики. Здесь существуют две основные, известные в истории модели – империи и светского национального государства.

Начнем со второй. Само понятие гражданской нации является детищем, завоеванием эпохи секулярного модерна. При этом вполне понятно, что чистой секулярности, то есть абсолютной безрелигиозности, не бывает. Секулярность – это всегда ослабленная религиозность. Это и обуславливает то обстоятельство, что в светских государствах современной Европы (прежде всего в правовой сфере и в правоприменительной практике) всегда так или иначе защищается национально-культурная традиция страны, которую невозможно абсолютно отделить от традиции религиозной.

Как известно, идентичность светской гражданской нации определяется на основании четырех признаков. Это общность: языка, культуры, истории (исторической судьбы) и этоса, то есть совокупности нравов и обычаев народа. Совершенно понятно, что ни один из этих четырех определяющих признаков нации невозможно абсолютно, стопроцентно отделить от религиозной традиции. Другое дело, что в светских государствах культурообразующая религия страны никогда не выпячивается, хотя и всегда подчеркнуто уважается. Религиозные организации жестко ограничиваются государством в их возможном влиянии на государственную политику, однако культурообразующая религия, как правило, имеет явные преимущества в доступе к СМИ и государственной системе образования. Об этом совершенно четко свидетельствуют конституции современных европейских государств.

Самоидентификация людей по признаку религии, расы, национальных обычаев и т.д. в этой модели принципиально вторична по отношению к «рамочной», гражданской идентичности. Государство жестко реагирует на проявления межнациональной вражды. Так, во Франции после известных событий, связанных с массовыми погромами, принят предельно жесткий закон от 26 июля 2006 г., регулирующий миграционные процессы, в частности, режим въезда и пребывания иностранцев во Франции, прежде всего в том, что касается их профессионально-трудовой деятельности. Подобный же закон (от 16 декабря 2005 г.) принят в Швейцарии. В нем прямо говорится, что прием иностранцев для осуществления деятельности, приносящей доход, должен служить интересам швейцарской экономики. При этом шансы длительного интегрирования, социальное окружение являются решающими. При приеме иностранцев принимается во внимание социодемографическое развитие Швейцарии.[1]

Национальный вопрос и правовое регулирование миграционных процессов в светском национальном государстве невозможно отделить от главной типической черты модерна, то есть непрерывной и все ускоряющейся модернизации. Светская нация невозможна в условиях архаики, когда местные религиозные и культурные традиции, этнические обычаи и т.д. доминируют над светской гражданской «рамкой». Поэтому нынешний кризис модерна, имеющий характер общемирового процесса, ставит европейцев перед жесткой необходимостью активной государственной защиты своей принципиальной светскости, прежде всего перед лицом пассионарного политического ислама, в котором многие европейцы справедливо видят явную угрозу «рамочной» идентичности своих национальных государств. (Такая защита, как мы видели выше, началась в местах, где межэтнические конфликты, для которых архаические, немодернизированные этнические меньшинства являются благоприятной питательной средой, уже полыхнули).

Вместе с тем глобализационные процессы, в которых присутствует явная тенденция «преодоления» национальных государств как феномена мировой истории, основаны на своеобразной дихотомии постмодерн-архаика. Сбрасывание в архаику тех народов и территорий, которые не вписываются в «золотой миллиард» – необходимое второе «крыло» постмодернистской птицы под названием «глобализация». А это означает, что сам феномен светскости для некоторых народов и территорий также приговорен к пересмотру и «преодолению».

В имперской модели, являющейся, на первый взгляд, достоянием исторического прошлого, основой базовых, «рамочных» ценностей, универсальных для данного государства и высших по отношению ко всем национальным культурам входящих в него народов, является социокультурная, цивилизационная, государственно-политическая традиция. Модернизационные процессы (неизбежные в современном мире) имеют здесь, хотя и важное, но локальное значение и вторичны по отношению к традиции. «Рамочная идентичность» в этом случае основана на традиции и организована за счет религиозного элемента в государственном строительстве. Российская традиция государственно-политического строительства особую, мы бы сказали, системообразующую роль отводит здесь православной монархии. Это означает одну крайне важную вещь, выходящую за непосредственные рамки нашей темы, а именно – принципиально отличный от светского государства способ легитимации власти. Если там источник легитимности государства – в «воле народа», то есть носит вполне земной, так сказать, «посюсторонний» характер, то здесь этот источник обретается в Боге, в воле Божией. Государствообразующий и культурообразующий народ является таковым не просто потому, что он самый многочисленный, исторически ведущий, стержневой в империи, а потому, что он мыслится как носитель совершенно особой миссии, выходящей за пределы чисто земной жизни и укорененной в Боге, в замысле Божием об этом народе, об империи и вообще о мире.

Положение же и роль меньшинств адекватнее всего характеризуются словами: почетные и уважаемые «младшие братья». Полная свобода в развитии своих национальных и религиозных традиций предоставляется меньшинствам лишь при условии признания ими государствообразующей и культурообразующей роли «титульного» народа и его религии.

В Российской империи времен наивысшего ее расцвета (каковой имел место при великом русском государе Александре III) гармонично сочеталась традиция и модернизация. Именно тогда Россия получила сильнейший модернизационный импульс (сказавшийся в развитии науки, техники, промышленности и т.д.), причем те проявления «болезни роста», которые содержали в себе прямую угрозу для мирного и гармоничного развития страны (подрывная деятельность революционеров, террористов) были подавлены с предельно адекватной жесткостью. При этом Россия получила и, так сказать, «динамически-консервативный» импульс, явно усилился творческий процесс возрождения традиционной культуры, возвращения образованных слоев общества к духовно-культурным истокам великой православной традиции, породившей ту совершенно особую цивилизацию, какой, без сомнения, была Россия. (Не говоря уже о сохранении и укреплении самодержавной монархии).

В национальном вопросе в эпоху Александра III не было каких-либо непреодолимых противоречий. Характерно, что главным значением слова «русский» (помимо очевидного, связанного с принадлежностью к русскому этносу) было чисто имперское значение. «Русский» означало «подданный русского православного царя», подданный империи. Для обозначения этнического происхождения (то есть «русского» в узком смысле) употреблялось чаще слово «великоросс». Для меня наиболее лаконичным, емким и исчерпывающим выражением имперского сознания, в котором этническое, хотя, разумеется, и признается, но подчинено высшему, общегосударственному, являются слова одного татарина на монархическом съезде середины 90-х годов XX в.: «Я сам татарин, жена украинка, дети русские».

В СССР традиционно-имперские черты были сложным и достаточно противоречивым образом перемешаны с элементами «ленинской национальной политики». Основу этой политики составляла нещадная эксплуатация традиционных энергий государствообразующего русского народа, во-первых, для удержания национальных окраин «большой» России (которые существовали во многом за счет центральных областей), а, во-вторых, для осуществления все той же модернизации, понятой все же с известными ограничениями и модификациями, характерными для самой коммунистической идеи. По мере нарастания внутреннего кризиса советского культурно-цивилизационного проекта, вырождения идеологии, отрыва «элиты» от народа «сшивка» традиционных и модернизационных черт, осуществленная Сталиным, становилась все ненадежнее. Именно здесь – истоки кризиса и последующего обрушения советской сверхдержавы.

Все выдающиеся достижения советского периода объясняются в конечном счете лишь безумно расточительной эксплуатацией тех духовно-социальных энергий, которые являются порождением русской православной традиции. Истощение их, связанное с постепенным уходом из активной жизни поколений, рожденных до революции либо в первые пореволюционные годы (когда связь с традицией в народе была еще достаточно сильна), привело к постепенному загниванию и последующей гибели советского проекта, уходу его с исторической арены.

В современной Российской Федерации мы имеем трагические последствия неудачи попытки построения светской гражданской нации по европейскому образцу, свидетельство чему – обострение межэтнических противоречий по образцу Кондопоги, Харагуна, последних событий уже в самой Москве, примеров множество; явная неудача «национальной модернизации», вместо которой мы имеем всеобщую коррумпированность правящих кланов и разграбление страны, потерю ею когда-то ведущей роли в мировой политике.

Основные противоречия этноконфессиональной политики в современной России видятся в следующем. С одной стороны, ставится задача построения светского национального государства, создания светской гражданской нации (пресловутое «россияне»). На высоком государственном уровне происходит постоянное отречение от империи. В условиях глобалистического демонтажа национальных границ такой проект запоздал лет на двести.

С другой же стороны, русское государствообразующее и культурообразующее большинство по-прежнему во многих аспектах вынуждено нести имперское бремя при отказе от преимуществ, даваемых империей. В сочетании со всеобщей коррумпированностью и антинациональным характером российских элит это приводит к постоянному и закономерному нарастанию этноконфессионального напряжения в стране, росту чувства униженности и попрания прав государствообразующего большинства.

Со своей стороны, этноконфессиональные меньшинства, сохранившие суррогатные остатки имперской памяти (и, в силу этого, подсознательно считающие русский центр как бы обязанным обеспечивать их выживание и даже процветание), не могут испытывать уважение к русским, за минувшие 20 – 25 лет допустившим беспрецедентное национальное унижение, оплевывание собственной истории и ниспровержение ценностей (что абсолютно недопустимо в любом государстве, в том числе и светском).

Очевидно, что забвение империи, полное изгнание имперской парадигмы из сознания людей и практической политики означало бы полную ликвидацию России как исторического субъекта, уход ее с исторической арены. Поэтому, вынужденно живя в условиях светского национального государства, соблюдая "правила игры" на основе принципов светскости, мы непременно должны сохранять свою имперскую память, имплицитно включать имперскую парадигму в культурное и политическое строительство, формируя свой собственный глобальный миропроект. Опыт проигравшего в истории секулярного модерна должен быть, так сказать, освящен и одухотворен имперской, русско-православной Традицией. Что касается конкретно миграционной политики, это означает, что мигрантов следует не секуляризировать, а достаточно тонко и ненавязчиво втягивать, вовлекать в традиционное для страны культурное поле. Важнейшая роль в этом процессе принадлежит традиционному религиозному образованию в светской государственной школе, что в полной мере соответствует современным нормам европейской светскости.

Источник: http://amin.su/content/analitika/9/4790/