Закончилась ли революция? – русская идентичность в 1917-2017 гг.

Сочинение, победившее на конкурсе «Революция в России: есть ли предпосылки, реальны ли угрозы», организованном Фондом Святителя Марка Эфесского при информационной поддержке «Русской народной линии» (РНЛ). Авторский коллектив Аналитического центра святителя Василия Великого, получивший 1-ю премию: Диакон Илия Маслов, Козлов-Шульженко М. С., Скиженок А. В., Мальцев В. А., Гордиенко М. С., Серебрич А. А., Иванов Е.О.

Константа русской идентичности

Русская революция 1917 года осмыслялась русскими интеллектуалами не одно десятилетие – и в самой революционной России, и в эмиграции. Сложилась значительная революционная историософия.

В Советском Союзе, что и понятно, воспевался Октябрьский переворот как победа «прогрессивного» и «передового» класса над отжившей социально-экономической формацией, начало «подлинной истории освобождённого человечества». Из противоположного лагеря – русской эмиграции – как «правые», так и «левые» в разной степени ненавидели Октябрь. Изгнанные либералы не принимали большевиков, но пытались прочно интегрироваться в европейский «закат» и оправдать своё «февральское безумие», по выражению Ивана Ильина. Консерваторы (тот же Ильин, Солоневич и др.) также люто ненавидели Советскую Россию, но стояли за самодержавие и видели в Феврале и в «европейничанье» причины трагических событий 1917 года. О религиозных подоплёках русской революции и роли в ней русской интеллигенции писали и говорили авторы журналов «Вехи» и «Из глубины». Осмысляли революцию с геополитической точки зрения и первые евразийцы.

Проблематика всех этих размышлений отвечала моменту времени: все понимали, что революция будет, она случилась, и надо было понять её причины. Это был взгляд, обращённый в прошлое с неясной перспективой того, каким будет русское будущее. Революция продолжалась почти весь XX век. Как писал В. В. Розанов, «революция имеет два измерения — длину и ширину, но не имеет третьего — глубины. И вот по этому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не «завершится»…». Действительно: буржуазная республика не выдержала и года, в СССР коммунизм так и не достроили, «Белая идея» оказалась размытой, а «русский фашизм» (по терминологии Ильина) обернулся в обычный коллаборационизм во время Второй Мировой войны. Либеральный проект провалился в 90-е гг. Где среди этих идей было место исторической России и русскому народу как совокупности наших предков, нас самих и будущих поколений?

Как нам кажется, вопрос о революции сегодня должен лежать в другой плоскости: как не допустить очередной революции или как завершить, точнее – преодолеть революцию Февраля, Октября 1917 года, августа 1991-го, «болотные» движения 2012-го… Сегодня перед русским человеком как никогда остро стоит проблема своей собственной идентичности. Ведь именно против этого и направлена любая революция. Революция есть распад исторической идентичности народа. XX век показал нам целую панораму разных русских – теряющих и вновь обретающих веру, утрачивающих территории и снова их возвращающих, созидающих великую русскую культуру и после снова разрушающих её, мыслящих себя единым народом и опять забывающим это на какое-то время.

Русская идентичность проявляла себя за истекшее столетие в трех формах – трёх «ипостасях»: в православно-имперском подданном, в советском человеке и в несуразном виде «россиянина». Идеологии менялись, а что-то главное, смыслообразующее, присущее только русскому цивилизационному типу (вспомним Н. Я. Данилевского) сохранялось. И именно на этот цивилизационный код русского народа и ополчались все бесы революции – и 1917, и 1991 годов. Сегодня, когда как никогда важно произвести «собирание русской истории», выйти из мысленной и скрытой политической смуты, особенно болезненными являются попытки углубить и без того серьёзные противоречия и расколы русской истории XX века, в том числе путём отрицания одних этапов (имперского, советского) и отождествления «настоящей» России только с какой-то одной её исторической формой.

Об этом «контрреволюционном» историософском деле по собиранию русской истории, кстати, напомнил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, выступая в Государственной Думе на V Рождественских Парламентских встречах: «Еще в 2014 году Всемирный русский народный собор предложил концепцию примирения истории, призвав наше общество признать, что, какими бы ни были в нашем прошлом трудности или достижения, это нáш опыт, это болезненные уроки или примеры для подражания»[1].

Важно отметить, что речь идёт именно о примирении истории – о соединении по живому разорванных её кусков, а не о пресловутом примирении «красных» и «белых». Ни тех, ни других уже давно нет, и нелицеприятный суд над ними вынесет Господь Бог. А нам неплохо было бы понять, наконец, какие идеалы, которые и те, и другие исповедовали и за которые, кстати, умирали и убивали, являются исконно русскими (пусть даже и трансформированными до неузнаваемости), а какие надуло лишь ветром революционного времени.

Сегодня мы не имеем единого исторического прошлого за XX век: кто-то идеализирует Российскую империю, кто-то выступает за возрождение Советского Союза, фанатичные либералы бьются за «розовое христианство» и «гражданское общество». Основная же масса простых людей вообще дезориентирована в своей истории. Многие из наших сограждан, рождённых и воспитанных в СССР, пришедших к Церкви в 90-е гг. и сбитых с толку «общественным мнением» либеральных СМИ и псевдоисторическими «разоблачениями», уже просто отказались от попыток что-либо осмыслить. Фактами и «сенсациями XX века» наелись уже, кажется, все, а единой новейшей русской историософии не сформулировал никто. У нас есть полумифические «православные» сталинисты, стилизованные казаки, интеллигентствующие «власовцы», патриоты-монархисты, «православные» либералы-«болотники» – большинство из них считает себя принадлежащими к Православной Церкви, каждый из них претендует на свою, «единственно правильную» историю. К сожалению, это не леонтьевская «цветущая сложность», а глубокий общероссийский мировоззренческий кризис, связанный с затянувшимся процессом переформатирования русского человека на протяжении всего минувшего столетия.

Нам как никогда нужно разобрать ворох идеологических, партийно-исторических наслоений, продиктованных краткосрочным прагматизмом, и наконец отыскать свою константу – постоянную величину русской истории. Как писал незаслуженно забытый русский публицист М.О. Меньшиков, «опасный спор между старым и новым стал возможен при забвении третьего элемента: вечного»[2]. Этим вечным для русской исторической идентичности является русская эсхатология – идея Третьего Рима, православного царства. Оболганная либералами, понятая на Западе исключительно в земных экспансионистских категориях, однобоко сведённая лишь к вопросу «византийского наследия», эта концепция псковского старца Филофея есть подлинная русская эсхатологическая идея, так или иначе собирающая в себя все три «ипостаси» русских за XX век. Эта идея «навечно» впечатала в русскую идентичность следующие черты:

Сбережение православной веры как хранительницы Третьего Рима – Русского государства (этот завет в полной мере был исполнен святыми Царственными страстотерпцами и новомучениками и исповедниками российскими);
Державность как форму воплощения библейского учения об «удерживающем» (даже формально атеистический СССР по-своему выполнял эту мессианскую функцию, сдерживая апостасийный Запад);
Эсхатологическое измерение русского человека, которое позволяет ему даже из полного краха и потери себя в исключительные для России времена вспоминать о своём особом предназначении (это имеет отношение и к сегодняшнему дню: при всех издержках и проблемах современного «россиянина», нельзя оспаривать определенной тенденции к пробуждению русского православия, русского патриотизма, державных настроений).
Русская революция и Третий Рим тесно связаны: именно мировую революцию (а ведь к ней призывали Ленин и Троцкий) как проявление вселенской апостасии призвано сдерживать русское православное государство – «идея последнего хранителя Православия покоилась на сознании грядущей всемирной катастрофы, на понимании непосильной тяжести бремени, которое Россия приняла на себя как последняя Православная держава»[3]. Русская идентичность разбилась в вихре революций XX века на три части, и собрать её можно лишь в образе русской эсхатологии – Третьего Рима.

«Ипостаси» русской идентичности

Русский человек на закате православной империи

Великий французский историк Марк Блок говорил, что история – это история людей, а не идей. Судьба человека, находящегося «на пути из времени в вечность», выражаясь словами одного современного аскета, – магистральное направление в развитии человечества и ключ к пониманию мировой истории. Сердце человека является подлинным атомом для исторического знания, подобно тому, как в естествознании учение об атоме – фундаментальная сторона любых изысканий. Через сердце человека пролегает путь мировой истории, и оно же является тем зерном, которое, посеянное при жизни в почву мировой истории, должно принести плод, сообразный своему содержанию. Поэтому мы можем говорить, что антропологическое измерение истории – самое важное и наиболее ответственное с точки зрения исследователя измерение исторического знания. Так каким же мы видим нашего соотечественника – русского человека – накануне падения Российской империи, каким видим мы его сегодня, смотря на него из XXI века?

Наше стремление понять человека Российской Империи, находящегося накануне исторического слома и катастрофы 1917 года, требует от нас определённости в понятиях. Прежде всего, в понятиях о мировой истории и том месте, которое в ней занимала Россия. Событие грехопадения происходила до начала мировой истории, вне времени земного бытия. Вопрос о жизни Церкви и о бытии человека мог быть решён как вопрос о направленности воли ангелов – один раз и во всей полноте метафизического масштаба жизни. Один миг и судьба человечества была бы предопределена. Однако иным был суд Божий. Предостережение Божие о смерти человека в день греха исполнилось. Но исполнилось оно не в вечности бытия. Оно исполнилось во времени и пространстве мировой истории. Мировой истории, которую дал Бог падшему человечеству, и в которой Он Сам воплотился для того, чтобы войти в её невидимую ткань и изнутри истории возвратить человечеству союз любви с Богом, человеком и друг другом. Мировая история есть милость Божия к грешному человеку. Когда Господь Иисус Христос воплотился, пострадал за человечество и Воскрес из мёртвых, возвратив человека – Богу, а Бога – человеку, апостол Пётр разъяснил тайну мировой истории: «У Бога один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день». Вся история мира есть путь спасения для человека и для человечества. В этом её таинственный смысл. В жизни Церкви и в действии Самого Божества заключается внутренняя суть и динамика этого пути. Спасение человека происходит не от человека, но от Бога. Однако, как в жизни человека вера, являющаяся залогом спасения, находит выражение в делах, так благочестие верующего народа запечатлевается в событиях и актах его исторического бытия, которые вдохновлены верой.

История русского народа – это история русской веры, воплотившейся в грандиозных культурных формах поистине вселенского масштаба. В истории русского народа, как в её отдельных фактах, так и во всей стройной соразмерности её эпох, наблюдается всенародное исповедание веры в Бога русского человека. Одним из крупнейших произведений народного гения и центральным явлением русской истории, определявшим и определяющим по сей день вектор движения русского народа в истории, является самодержавие. Унаследовавшее преемство от первых автократоров Римской империи, русское самодержавие являлось одновременно продолжением мировой имперской парадигмы и в то же время типично русским явлением, запечатлевшим на себе черты, характерные только для России. Споры о роли и значении самодержавия в духовной и исторической жизни народа и Церкви не теряют своей актуальности по сей день.

Довольно многие сегодня, увлечённые впечатлениями современности и злобой дня, не чувствуют живой потребности в самодержавии и не оставляют за ним права на возрождение в России. Либеральные богословы вообще отказывают самодержавию в праве быть частью Предания Церкви и органическим явлением церковности, утверждая, что Церковь находится вне политики и не заботится о формах правления. Бог судья этим людям. Мы предложим иной взгляд на самодержавие.

Самодержавие есть такая форма общественного устройства, которую устанавливает народ, представители которого исповедуют Бога, пришедшего во плоти. Самодержавие есть готовность народа посвятить свою жизнь Богу всецело, принести Богу в живую жертву весь состав земного бытия. Самодержавие есть вера народа в то, что Бог воплотился и принял человеческую природу до конца, не гнушаясь повседневностью быта и потребностями земного существования. Самодержавие есть такое единство людей, объединённых общей верой, которое позволяет народу найти своё соборное выражение в личности Самодержца, в одном лице. Самодержавие есть истинное народовластие, когда народ объединён в личности монарха и в нём имеет источник собственного самовыражения. Самодержавие есть совокупность высших гражданских свобод, заключённых в искреннем единстве всех с Царём и Царя со всеми. Самодержавие есть надежда на вечную жизнь с Царём Царствующих, запечатлённая символически в реалиях земной жизни. Наконец, в самодержавии заключена основа антропологического измерения русской истории, потому что именно Самодержец был человеком, являвшим в себе соборную личность своего народа.

Говоря о русском человеке накануне революции 1917 года, нельзя обойти те полюса веры и безбожия, святости и бездны греха, любви к Царю и Отечеству – с одной стороны, и «предательства, трусости и обмана» (как написал Николай II в своем дневнике) – с другой, которые обрисовывали российское общество в предреволюционные годы. Православно-самодержавное сознание постепенно уходило из общества вместе с последними верными слугами российского престола – о. Иоанном Кронштадтским, К. П. Победоносцевым, П. А. Столыпиным, Г. Е. Распутиным. Вековые традиции русского народа разлагались революционным угаром, русская имперская идентичность испытывала удар на прочность. С интеллигенцией и аристократическими кругами обеих столиц было всё ясно – там почти открыто процветали атеизм, сектантство, «новое религиозное сознание», либеральные идеи, блуд и содомия. Но и народ-богоносец уже вкусил революционный плод. Архиепископ Никон (Рождественский) ещё в 1910 г. с возмущением писал о крестьянах: «Говорю о народной массе: она отравлена каким-то ядом самоцена, заражена самомнением, везде ищет своих прав… Бывало ли когда-нибудь в старые времена, чтобы крестьяне все поголовно подписывали приговор: сменить двух иереев, дьякона и псаломщика, – и присылали архиерею такой дерзкий приговор просто – к исполнению?»[4]. Сама Церковь тоже поддалась февральскому дурману: не было выпущено ни одного послания по поводу отречения императора – разослали по епархиям лишь циркуляры с поминовением «благоверного» Временного правительства на ектеньях.

В условиях нарастающего распада империи русский Царь осознанно и добровольно принял искушения и скорби революции. Именно в личности последнего всероссийского Императора Николая II – единственного человека, который воспринимал тогда власть как религиозное служение, а не как «право сильного», собралась и сфокусировалась русская православная идентичность векового державного периода. Вновь проступила константа русской историософии: мессианизм и эсхатологизм Третьего Рима. Как в древней Церкви в эпоху монофелитской ереси лишь один православный монах – преп. Максим Исповедник – был единственным выразителем подлинного Православия в еретичествующей империи, так и в 1917 году в агонизирующей Российской империи единственным выразителем всего русского православно-монархического сознания, всей полноты учения Церкви об «удерживающем» стал Государь. Последний Государь – фигура эсхатологическая: «В судьбе последнего русского Императора мы можем видеть события апокалиптического значения вследствие не только того особого места, которое занимает Россия в мире, но и вследствие раскрытия на последней глубине процессов, происходящих в мире на протяжении последних веков»[5].

События революции не стали лишь заговором и позором для России, потому что они стали волевым решением её Царя принять страдания и крест вместе со всем народом. «Революции основаны на энтузиазме, царства – на терпении», – метко заметил Розанов[6]. История русской революции – это история русского человека как такового и личная история Царя-Мученика Николая Александровича и его семьи. История русской революции как русская голгофа, открывает нам источник надежды и веры в неизбежность воскресения России ещё во времени мировой истории. В непоколебимом желании Царя у верноподданных Его Величества – источник народного бытия и духовной мощи к возрождению русского человека. История русской революции – это история крайнего искушения и нечестия, поразившего весь русский народ и уничтожившего его культурно-историческое наследие. Но и это искушение, и это нечестие не сумело умертвить духовные основания народной жизни, в глубине своей влекущие его к восстанию из мёртвых. В событиях русской революции русский человек был предательски убит, жестоко расчленён и уничтожен так, чтобы и следа его не могло остаться в истории. Однако, совокупленный воедино всемогущей силой Божией и примером своего последнего монарха-страстотерпца, он ждёт своего воскресения и свидетельства миру о том, что жив Господь, жива душа наша и вечный образ Третьего Рима.

Советская «ипостась» русского человека

Эсхатологические пророчества старца Филофея, что «четвертому Риму не быти», казалось, в полной мере исполнились в катастрофе Февраля и Октября 1917 г.: «Падение Царства – эсхатологический акт мировой драмы того мира, который обычно именуют христианским. Рухнул последний мировой государственный бастион, провозглашавший и отстаивавший Завет Спасителя как эталон для государственной политики»[7].

Православная империя пала, но миссия Третьего Рима у исторической России не закончилась. Советская Россия, как ни хотели этого её враги-атлантисты, не распалась на марионеточные национальные государства, а вновь собралась в империю – красную, советскую, атеистическую – но империю. А функция «удерживающего» («катехона») – здесь мы согласимся с современным исследователем А.М. Величко – могут быть только у империи, а не у каких-либо других форм государственного образования[8]. Об особой роли империи в этом смысле писали раннехристианские апологеты и свт. Иоанн Златоуст, придавая первостепенное «катехоническое» значение даже языческой Римской империи: «Когда прекратиться существование римского государства, тогда он (антихрист) придет» (Беседа о статуях).

СССР эпохи Сталина, отказавшись от «заветов Ильича» насчёт мировой революции и объявив «построение социализма в отдельно взятой стране», заслужил ту же русофобскую критику, что и Российская империя. Как отмечает Н.А. Нарочницкая, большинство американских советологов и русистов (Р. Пайпс, С. Коэн, А. Янов) обрушивались на «сталинщину» не за репрессии 1937-38 гг. (это сугубо «наша» тема), а за «деленинизацию»[9]. Ещё больше ненависти получил Советский Союз за победу во Второй Мировой войне и именно за то, что фактически восстановил территорию Российской империи в прежних границах.

Можно смело сказать, что советский человек как ещё один носитель русской идентичности родился в горниле Великой Отечественной войны. Неважно, какие прагматические цели преследовал Сталин, взяв курс на определённую преемственность русской истории, но советский человек после 1945 г. не был уже тем интернационалистом-безбожником, сбрасывавшим всю русскую культуру с «корабля современности», которого искусственно лепили в первое десятилетие после революции. Да, советское мировоззрение в массе своей не было православным, но оно было русским. Социальная справедливость как маркер советской идеологии не может не вызывать у нынешнего православного русского человека чувство уважения. Советская литература и кинематограф воспитывали те же идеалы жертвенности, служения, справедливости, чести, что и русская классическая литература XIX в. Не было только Бога, но и о Нём проскальзывало воспоминание. «Советский» русский вспоминал об этом словами Константина Симонова:

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в Бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина —

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти просёлки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

Да, Красная империя была неправославной и СССР это не «перелицовка» Российской империи. Но важна трансляция самой империи, потому что Православие исторически воцерковляло империи, а не национальные государства и не гражданское общество. Империя есть «месторазвитие», выражаясь языком первых евразийцев, православной культуры. Imperium, как определял П.Н. Савицкий, есть объединение политическое, хозяйственное и культурное[10]. Без Православия оно мертворождённо (это справедливо относят и к СССР), но и без этого объединения Православие не воплощается в социальной ткани народа. Господь наш воплощается в империи Августа и освящает её. Третий Рим как константа русской идентичности транслировался по Промыслу Божиему и через советский период.

«Россиянин» 1990-х годов

После предательских событий 1991 г. в России стал формироваться омерзительный вариант русского – «россиянин». Американцы победили в «холодной войне» отчасти и потому, что сконструировали для позднесоветского человека «образ Запада» – симулякр, пленивший души миллионов людей.

Советские «стиляги», авангардисты с «бульдозерной выставки», «Посев» и «Грани» и прочие культурные инструменты антисоветской пропаганды, используемые Западом, создавали «образ Запада» для советского человека и работали на развал СССР не меньше, чем американские спецслужбы. Гламур против «ватника», «европейский выбор» против азиатчины, «креатив» против «застоя», болонская система против советских стандартов образования, дальше Макдоналдсы, голливудские фильмы, реалити-шоу, психотренинги, которые задают нам поведенческие западные стереотипы, – всё это атака на русское сознание западных образов-симулякров. В иконоборческой иерархии постмодернистов – это симулякры 2-го и 3-го порядка: они либо маскируют и искажают реальность, либо скрывают отсутствие всякой реальности. Как остроумно заметил Бодрийар, «Диснейленд существует для того, чтобы скрыть, что Диснейлендом на самом деле является вся “реальная” Америка»[11]. «Россиянин» – это и есть симулякр русского.

Современное западничество «россиянина» – симулякр западничества классического времен славянофилов и Данилевского. Мы знаем наших классических западников – Чаадаев, Чичерин, Герцен – всё их западничество сводилось к некритическому восхищению великой европейской культурой и трансляцией европейских идей Просвещения. Это было западничество как образ мысли. Западничество современное – это образ жизни. Если западники в XIX веке ездили в Европу за идеями, то сегодня – за комфортом. В самом деле, вы когда-нибудь слышали, чтобы наша нынешняя прозападная медиа-элиты, цитировала Гегеля, восхищалась итальянским Возрождением, рассуждала о европейской науке? Наоборот, они описывают любимый ими Запад как понравившийся ресторан или курорт, Запад для них – это сервис, это устрицы, хорошие дороги и последние айфоны. Уровень жизни, но не уровень мысли, «равенство быта и ума», как выразился К. Н. Леонтьев о «среднем европейце». Именно «средний европеец», как и мифический «средний класс» и «средний бизнес» стали в 90-е «иконой» жизни для нашего обывателя.

У Александра Зиновьева есть подходящее определение для этого среднего во всех отношениях существа. Симулякром западника стал в наши дни «западоид» – «внутренне упрощённое, рационализированное существо, обладающее средними умственными способностями и контролируемой эмоциональностью, ведущее упорядоченный образ жизни, заботящееся о своем здоровье и комфорте, добросовестно и хорошо работающее, практичное, расчётливое, смолоду думающее об обеспеченной старости, идеологически стандартизированное, но считающее себя при этом существом высшего порядка по отношению к прочему (незападному) человечеству»[12].

Мы сейчас вроде уже хорошо понимаем убогость и пошлость массовой западной культуры, вспоминаем о нашей самобытности, о русской идее. Вспоминаем и цитируем русских мыслителей, отстаиваем огромные очереди на выставку В. Серова. Мы заново постигаем имперскую культуру, причём, наконец-то, понимаем, что великую культуру создаёт не рынок, а великое государство. После того, как в течение 20 лет была оплёвана советская культура, а новая демократическая Россия не создала ничего, кроме тошнотворного гламура, мы вновь открываем для себя советскую классику: и сталинскую архитектуру, и советскую литературу, и советское кино, и советскую науку. Великую Победу 1945 г. мы осмысляем как нашу народную Пасху. В нас воскресают образы Империи. Через «россиянина» проступает вечный русский.

Но как только у нас пытаются «поработать над имиджем» России сегодня, получается снова симулякр: начинают копировать западный стиль, пожирать глянцевые знаки и рекламные бренды. Вырабатываются прозападные и проамериканские образы поведения, ценностные ориентиры, нормы культуры и образования, органично встроенные в американскую идеологию. Например, даже патриотические фильмы о войне напоминают американские блокбастеры. Русская речь вытесняется интернет-слэнгом и маркетинговым новоязом. В общественной сфере тоже «западные картинки»: нормативным публичным поведением является настроенность «на позитив» («всё OK!») и «креативность», идеал престижной работы – менеджер и офисный «труд», образование измеряется рейтингом, профессионализм – эффективностью. Любимый курорт «среднего россиянина» – Турция как отблеск Европы. Эти примеры «западоидности» можно перечислять долго.
В церковной среде также наблюдается «европейничанье» низкого пошиба, вульгарное подражательство в рекламном стиле: монах-эстрадник, поющий на шоу, миссионерские «флэш-мобы», киноклубы с просмотром «хоббитов» при воскресных школах и т.п. Какие бы благие цели мы не преследовали, какие бы православные идеи не вкладывали, мы пользуемся навязанными нам образами. И образами мысли, и образами поведения.

Мы пытаемся ответить на западные вызовы, оставаясь заложниками американского стиля, голливудских симулякров и европейских стандартов. Для того, чтобы переломить эту ситуацию и двигаться в направлении большого стиля и создавать образ современной России, нам необходимо переключиться на другую цивилизационную парадигму – свою.

Н.Я. Данилевский предупреждал о том, что если русская цивилизация не осмыслит своего своеобразия – политического, религиозного, идеологического, философского, культурного, экономического – не оформит его и не противопоставит его иным культурно-историческим типам, то цивилизация эта обречена превратиться в этнографический материал для других[13]. Американская культура расширяет свои границы гораздо быстрее, чем НАТОвские базы. На цивилизационный вызов США необходимо отвечать системно в плане военно-стратегическом, политическом, идеологическом, культурном. Все эти направления должны быть подчинены одной идее – созданию образа России как суверенного культурно-исторического типа. Именно сейчас, после геополитических изменений в мире перед нами, как и сто лет назад стоит со всей очевидностью вопрос: мы на пороге новой империи или новой революции?

2017 год – на пороге новой империи или новой революции?

Отсутствие большой идеи

Февральская революция 1917 г. похоронила большую идею императорской России, выраженную знаменитой уваровской формулой «Православие, самодержавие, народность». Однако, социалистическое строительство воспроизвело новую большую идею уже для советского человека. Верную или ложную – это другой вопрос. Революция 1991 года поставила на место идеологии рынок, а русскому «широкому» человеку предложила сжаться до мелкого лавочника – среднего класса. До сих пор мы находимся в мучительных поисках большого идеологического проекта, национальной идеологии, большой идеи.

Отсутствие большой идеи для России равнозначно отсутствию национальной идеи как смысла существования страны, как системы устойчивых представлений общества о прошлом, настоящем и будущем страны, которые мобилизуют её граждан на созидательную деятельность. Однако без такой идеи (системы представлений) любое крупное социокультурное объединение уровня цивилизации, нации или этноса не имеет перспектив достойной (праведной) жизни. Отсутствие либо утрата верных целей в таких условиях трансформируется для общества в утрату собственных правил жизнеустройства и подчинение чуждым правилам, даже если они носят откровенно вредоносный для него характер. Так, даже физически сильный человек в отсутствие здравого мировоззрения (силы духа) легко становится пешкой в руках манипуляторов его сознанием.

В условиях западного постмодерна, который, хотя и с запозданием, но проникает в российское общество в условиях дефицита какой-либо внятной нелиберальной идеологии, Россия рискует не возродиться в империю, а стать страной симулякром. Понятия Церкви, державы, народа могут стать «копиями без оригинала». Как классические концепты традиционного общества или модерна они уже дискредитированы и не работают для человека постмодерна. Их используют условно по старой памяти, обозначая уже необозначаемое: религиозную организацию или общность верующих, страну, или людей живущих на одной территории. Демонтаж понятий привносит хаос интерпретаций, где означаемое теряет свою субъектность. Хотя это всего лишь следствие того, что эти понятия лишены «одухотворяющего» содержания. Русский (или советский) народ, русская держава или Русская Церковь – это качественные определения. Не проблема постмодерна, что советская идентичность была искусственной и нежизнеспособной,
не проблема советского, что Российская империя довольно долго находилась во внутреннем упадке, о котором забывают те, которые хотят реконструкции дореволюционной жизни. Проблема, как уже указывалось в начале нашей работы, в революционной разорванности нашего настоящего, прошлого и будущего – в разорванности Традиции.

Неверно разделять историю русского народа и сам народ – это целостность, а его самосознание является движущей силой истории. Размытость, по Достоевскому «широта», русской идентичности позволяет трансформировать русского православного в советского атеиста, в космополита-бизнесмена или в либерала-нигилиста, ненавидящего все русское (со всеми возможными вариациями). И как ни парадоксально, что-то русское в этом всё равно проступит, проявится. Вспоминается рефреном звучащая фраза в фильме Н. Михалкова «Сибирский цирюльник»: «Он – русский, это многое объясняет!» Поэтому любая государственническая концепция, не учитывающая весь набор русских идентичностей, рано или поздно обречена стать симуляцией идентичности. Революция 1917 года стала девиацией, перверсией русского православного сознания, превращения её в свою противоположность, которая достигла кульминации в 90-е годы XX века. Освободившись от Бога в 1917-м, русский освободился от человечности в 90-е, и лишь возможность физического исчезновения народа и страны заставила русского задуматься. Это отклонение было всегда в национальном русском сознании. При этом для будущего развития России необходимо воспринимать отечественную историю как единое и целостное явление, чрезмерно не возвышая и не унижая её этапы.

Отсутствие большой идеи является прямым следствием современной эпохи – информационного общества, постмодерна, общества потребления, архаизации культуры и бытовых отношений – в рамках такой культуры любая большая идея подвергается деконструкции. Большой классический проект, выстроенный на рациональном основании, не справится с информатизацией и деконструкцией. В этом смысле гораздо больше шансов у идентичности, которая может быть более гибкой и скорее наполнять содержанием формы, а не сама ценой невероятных усилий нескольких поколений выстраивать хрупкую форму, которую можно в одно революционное лихолетье разбить. Острая нехватка большой идеи тесно связана с нехваткой большого смысла. Смысл является концентрированной и актуализированной формой бытия идеи. Но смысл не только обогащает, но и структурирует. Именно для того мы осмысляем в столетие революции проблему русской идентичности, чтобы собрать её из разбитых частей, а вместе с ней – и новую империю.

«Пятая колонна» и западный вызов

Продолжения в России революций 1917 и 1991 гг. хотят сегодня на Западе и активно работают для этого здесь, у нас его агенты – как идейные, так и просто продажные. Более того, можно уверенно утверждать, что современная Россия несёт потери, ставящие её на грань исчезновения, именно в скрытой и явной борьбе с силами коллективного Запада в результате, в том числе, поражения в «холодной войне». Неприятие России Западом, и наоборот – Россией Запада, связано с комплексом причин, которые собирательно можно обозначить как «цивилизационная несовместимость». По словам Й.А. Шумпетера, сказанным задолго до краха СССР, «российская проблема состоит не в том, что Россия – социалистическая страна, а в том, что она – Россия». Подтверждением этой мысли является вся многовековая история взаимодействия исторической России с ключевыми странами европейского ареала.

Как известно, Н.Я. Данилевский в труде «Россия и Европа» доказательно изображал враждебный и агрессивный характер западной цивилизации по отношению к формировавшемуся тогда славянскому культурно-историческому типу («Русский в глазах европейцев может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик»), а также утверждал, что господство одного культурно-исторического типа, распространённое на весь мир, означало бы постепенную деградацию народов, в том числе «привилегированных» народов. Действительность всего XX века и начала XXI века даёт наглядное подтверждение провидческим выводам русского мыслителя.

Непрекращающаяся череда войн, колониальных захватов и революций, инспирируемых и открыто начинаемых странами и ведущими структурами Запада чуть ли не со времён промышленной революции в Англии, позволяет констатировать, что способ существования Запада на мировой арене – это реализация ницшевской «воли к господству», навязывание своей воли с активным применением военной силы там, где иные средства оказываются недостаточными. Это давление идёт с постоянным использованием двойных стандартов и многочисленных мифов (в геополитике и экономике, в демографии и этнографии, во взаимодействии культур в целом), далёких от признания чего бы то ни было, кроме как узко понятой собственной выгоды. Вершиной этого завоевательного отношения к миру является утверждение в 2014 г. Соединёнными Штатами – главным носителем идей и ценностей Запада – военной доктрины, согласно которой стирается грань между войной и миром[14].

Запад проявляет маниакальное стремление подавлять отличающиеся культуры, нации, государства, находя слабые (незащищённые) места противников и формируя в них очаги самоуничтожения и/или «добровольного» подчинения гегемону. В основном это происходит через взращивание и поддержку местной «элиты» – «оппозиционной» национальным интересам. Средств формирования такой элиты в арсенале современного Запада более чем достаточно, но главный из них, как ни странно, – мифотворчество. Совокупность ключевых мифов Запада:

Миф о христианском характере цивилизации Запада;
Технологический миф – о предопределённости развития общества его техническими изобретениями (экономическом прогрессе как основе развития общества) и передовом значении науки и техники Запада;
Миф об экономическом (рациональном, научном) человеке;
Миф о развитии стран мира через имитацию западного опыта.

Все эти мифы объединяются и скрепляются европоцентризмом. Суть этой претендующей на универсализм, во многом расисткой и тоталитарной идеологии, возникшей вместе с капитализмом в недрах протестантского мироощущения, заключается в признании полноценными только тех, кто усвоил матрицу ценностей Запада и способен воспроизводить его опыт. Однако эта идеология ложна хотя бы в том смысле, что повторить путь Запада никто не способен, ибо для этого требуется жесточайшая эксплуатация «третьего мира». Значит, и пытаться реализовать на практике установки этой идеологии самоубийственно – как в нравственном смысле (уподобление алчному капиталисту), так и в политическом (Запад с конкурентами не мирится, а эксплуатирует или уничтожает их).

Не меньше лукавства и в постулатах европоцентризма о том, что все народы и культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга стадией развития. Объясняется это тем, что единство пути развития всех культур в таком случае означало бы и единство их культуры, что очень далеко от истины.

Показательно также, что европейская «свобода от», отчуждая человека от Бога и Церкви, от культуры и традиций, от природы и других людей, порабощает его. Человек как атом экономики и дерегулирование экономики становятся условиями искомой вседозволенности (полной «свободы от») предпринимателей и конкуренции под контролем частных монополий.

В случае с Россией, имеющей давние (укоренённые) традиции «европейничанья» элит (вновь вспомним добрым словом Данилевского), мифы европоцентризма оказывали своё глубоко разрушительное воздействие на протяжении всего XX века. Можно вполне ответственно утверждать, как это и делают учёные, что «перестройка», распад СССР и последующие сокрушительные «реформы» были следствием заранее обречённой на неудачу попытки замещения цивилизационно идентичных ценностей России ценностями Запада[15]. Неотступные и по сей день попытки превращения России как альтернативной Западу модели жизнеустройства в «Анти-Россию» как падчерицу Запада не могут не оборачиваться деградацией общества и угасанием потенциалов жизнеспособности страны.

Воспринять идеологию противника как свою – значит стать врагом самого себя. Ключевым обстоятельством совершённого цивилизационного подрыва в отношении России является субъект такого подрыва. В качестве субъекта подрыва выступают носители ориентированного на Запад революционного мышления во властных кругах и среди интеллигенции. С учётом статуса этих людей вполне оправданно их наименование как «легальной пятой колонны», «шестой колонны», т.н. оппозиции, а лучше сказать «смердяковщины». К ним вполне приложима характеристика, которую дал Розанов носителям свободолюбивых идей накануне 1917 г.: «Вся русская “оппозиция” есть оппозиция лакейской комнаты»[16]. В информационном и организационном преобладании западноцентричных идей и «смердяковщины» в ключевых общественных структурах и состоит суть текущего поражения России в противостоянии коллективному Западу.

Угроза революции как искажения традиционных для России ценностей даже в отношении простого народа уже реализована, а угроза революции как уничтожения народа и страны как таковых – ещё на повестке антироссийских (антихристианских) сил. Поэтому движение к обретению полного суверенитета Россией (в том числе в широком смысле – как цивилизацией) не имеет благоприятных альтернатив, ибо в условиях глобализации она будет либо уничтожена как инородный элемент системы, либо разграблена как незащищённая богатая кладовая. При этом, как всегда, приходится признавать, что не столько враг силён, сколько мы слабы. Постулируя, что поражения и победы народов – в духе, в отношении к Истине, всем здоровым силам в России придётся либо признать своё поражение, либо, подобно нашим праведным предкам, не жалеть самих себя в защите Родины.

Экономика, образование, культура под контролем западной идеологии

Обретение полного суверенитета, возрождение империи, а стало быть минимизация угроз новой революции невозможны без освобождения от засилья западной либеральной парадигмы в экономике, образовании и культуре. В России до отмены крепостного права либерализм воспринимался как зло, однако, уже к 60-м годам XVIII в. и в начале XIX в. в среде дворянства начинает активно проводиться критика крепостничества и самодержавия; утверждаются идеи просветительства; постулируется идентичность путей развития России и Европы. Всё это в совокупности выразилось трансформации самодержавной власти императора в конституционно-парламентскую монархию по программе М. М. Сперанского, утверждению правового строя и сокращении сословных привилегий. Дальнейшее развитие либерализма было прервано революцией 1917 года.
В советский период термин «либерализм» вновь приобрел негативный смысл вследствие жесткой критики в ленинских статьях. Однако, все равно находились стойкие либералы, получавшие впоследствии статус диссидентов и правозащитников, нередко уже в эмиграции.

«Хрущёвская оттепель» посеяла семена либерализма в мировоззрении советских граждан, которые «повзрослев» ко второй половине 1980-х годов, способствовали распространению либеральных идей модернизации, изменившей советские либеральные взгляды сначала в либерально-демократические, а затем и уже в привычную нам неолиберальную демократию благодаря горбачевскому курсу реформ. Программа реформ фактически была аналогом теории конвергенции капитализма с социализмом и достижения единого индустриального, а далее — постиндустриального общества.

К 1991 гг. неолиберализм получил массовый успех в нашей стране, во многом благодаря неудачам социализма, и выполнял роль антикоммунистической идеологии. Характерными чертами политики было слепое копирование западной модели устройства, а также недооценка проблем адаптации к российским условиям.

Неолибералы считали, и считают, что государство должно только создавать и поддерживать «правила игры» в экономической и социальной сферах. При этом в экономической сфере свобода, рыночная конкуренция и незыблемая частная собственность являются условиями и базисами демократии, а в социальной сфере должно создаваться «равенство стартовых возможностей» (полное невмешательство государства в уравнивание условий существования своих граждан), которое обеспечит каждого человека тем, что он заслуживает в силу своих индивидуальных качеств. Последнее положение было анахронизмом даже в европейском либерализме, т.к. ясно, что стартовые возможности будут всегда различны для разных категорий граждан и будут зависеть от их социального происхождения и материального положения.

В целом, ретроспективный анализ либерализма в России показывает очевидный утопизм, связанный с неадекватной оценкой состояния общества, а также возможностей для реализации в стране модели западного образца. Невозможно было сохранение стабильного экономического положения населения при переводе экономики на рыночные рельсы и форсированном создании слоя частного мелкого и среднего бизнеса, когда отсутствовали производственно-техническая база и социально-культурные предпосылки для формирования среднего класса — основы социальной стабильности. Излишне оптимистическими оказались расчеты и на переустройство политической сферы: утверждение плюрализма, многопартийности, разделения властей и правовой государственности.

Постепенно стала проявляться тенденция конвертирования государственной власти в частную собственность, т.е. подмена номенклатурного социализма номенклатурным капитализмом. Это привело к образованию огромного имущественного разрыва между новыми элитами и основной массой населения, что вызвало кризис недоверия и к власти, и к либерализму вообще как идеологии. Вместо первоначально запланированного создания общественного устройства по типу американской или европейской модели утвердился причудливый симбиоз раннекапиталистической и латиноамериканской моделей, не имеющий аналога в мире.

Историческая роль либерализма заключается в том, что он поспособствовал оперативному демонтажу административно-командного режима; формированию в режиме «шоковой терапии» основ рыночной экономики и политической системы на основах разделения властей и многопартийности и, кроме этого, положил начало процесса интеграции России в мировые экономические и политические структуры в ущерб собственному внутреннему развитию, усиливая общий процесс глобализации.

На сегодняшний день современное российское общество по отношению к либерализму разделено на три неравные части: первая — наиболее малочисленная считает его спасением для России; вторая — чуть побольше, нещадно ругает, обвиняя его во всех смертных грехах; третья, самая многочисленная — в растерянности смотрит на эти препирательства, не в силах сделать решающий выбор между ними. Для того, чтобы сформировать максимально объективное мнение попробуем подвести итоги либеральных преобразований более чем за 25 лет.

Проблема экономического суверенитета может быть кратко сведена к следующим положениям.

Россия остаётся одним из немногих государств, чей потенциал позволяет на практике реализовывать принципы автаркии (самообеспечения, разумной самодостаточности).

Деградация экономики России в постсоветский период происходит в программируемом режиме: на это работают, в частности, «рестрикционный» налогово-бюджетный механизм, откровенно несуверенные денежно- кредитный и валютный механизмы (открытость экономики и её оффшоризация, долларизация, отказ от регулирования валютных и инвестиционных потоков). Наиболее заметными результатами такого программирования является опустошение суверенного денежного и капитального оборота, вывод прав собственности за пределы национальной юрисдикции, технологическая примитивизация экономики.

Внешнеэкономическое взаимодействие Россия осуществляет в основном со странами, которые можно отнести к группе «стратегических» («потенциальных») противников.

Высокая (растущая) сырьевая зависимость экономики России из-за масштабной деиндустриализации и планового разрушения социогуманитарного базиса русской цивилизации говорит об ухудшении перспектив развития страны в целом, так как является результатом значимой деградации системы общественных отношений (хотя бы ввиду отсутствия действенной защитной реакции на такого рода угрозы со стороны государства и общества).

Отметим, что именно для «сырьевых» стран характерен такой политический режим, как компрадорский.

Особенности перехода от советской социально-экономической системы к современной российской наложили на последнюю мощный «олигархический» (собственно капиталистический) отпечаток.

Таким образом, в России сложился своеобразный компрадорско-олигархический режим управления общественными отношениями. На этом фоне неудивительно, что уже не первый год можно слышать заявления руководства страны об исчерпанности действующей экспортно-сырьевой модели экономического развития, но созидательной деятельности по преобразованию этой модели почти не наблюдается.

Революционную угрозу несут в себе и либеральные эксперименты в сфере современного российского образования. Негативные экономические процессы закрепляются воздействием извне на когнитивную и духовную составляющие российского населения через реформирование системы образования и формируемую новую культуру.

До середины XX века российское образование по праву считалось лучшим в мире, однако, с конца 50-х годов и по сей день происходит непрерывное реформирование этой сферы. Чаще всего цели реформ и сам ход реформирования не совпадали, при этом невозможно привести хотя бы одного примера, когда реформы приносили бы положительный эффект на какую-либо часть образовательной системы.

В книге Д. Коллемана «Комитет 300» отмечается: «Стандарты образования в США уже опустились до столь низкого уровня, что его едва ли можно назвать образованием. <…> Быстро происходит разрушение национального самосознания…»[17]. Описанные факты относятся и к России, в которой еще со времен Б. Ельцина использовались «…декреты Комитета 300, чтобы в качестве эксперимента навязать России волю Комитета»[18].

Реформирование до перестройки носило больше косметический характер. Советская школа продолжала в целом инерционно следовать принципам научности, системности и опиралась на основательное изучение всеми учащимися фундаментальных дисциплин. Уровень её был такой, что очень многие, успешно её оканчивающие, могли без особого труда поступать в ВУЗы. Однако реформы последних двадцати пяти лет изменили сам смысл образования, нацеленного ранее на подготовку созидателя нового, лучшего мира, обладающего при этом высокими нравственными качествами, ответственного члена общества, работающего во имя высоких целей.

Перестроечное реформирование оказало разрушительное влияние на сложившуюся систему образования. Причём это открыто провозглашалось в докладе тогдашнего министра Э.Д. Днепрова «Развитие образования в России» (1992 г.).

Основной метод, заложенный в разрушение системы образования, — это постоянное и принудительное его обновление, когда инновации провозглашаются ведущим принципом развития сферы. Такая направленность на непрерывное обновление ведет не только к непрерывной смене духовно-нравственных установок, но и способствует отсечению личности от традиций, от природных корней национального просвещения и культуры. Новации выступали и выступают в качестве инструмента разрушения созидательных традиций, добрых начал и здравого смысла, тормозилось наследование системой фундаментальных знаний, достигнутых и проверенных методологий, плодотворных образовательных методик, составляющих основу всякой достойной образовательной системы.

Достойные в научно- образовательном и методическом отношении учебники с середины 60-х годов XX в. постепенно стали вытесняться новыми, далеко не лучшими. Замена учебников проводилась посредством официально организуемых скороспелых конкурсов. Учебник, занявший на конкурсе первое или второе место «по праву» вытеснял лучший, но «старый». Между тем замена учебников осуществлялась якобы во имя повышения теоретического уровня образования.

Стратегическим направлением разрушения явились идеи свободы и плюрализма в образовании. На первых порах они внедрялись под предлогами творческого подхода или нового педагогического опыта. Однако, как правило, это был опыт индивидуальный, применимый для кого-то одного.

Важным стал тезис о свободе творчества педагога, но свобода, как известно, может быть и причиной движения к низшему и худшему, к социальной агрессии, паразитизму, преступности и т.п. При этом манипуляция словом свобода обеспечила ускоренную дискредитацию плодотворных традиций педагогики, требовавших от образования приобретения основательных знаний, умений и навыков. Идея свободы и плюрализма в образовании (её особенно активно пропагандировал тогдашний зам. министра А.Г. Асмолов), поддержанная установкой на постоянные инновации, привела к практической неуправляемости системы образования, к широкому распространению самых разных вредных «инициатив» в педагогике.

Принцип злокачественного плюрализма повлиял на открытое и скрытое дробление основополагающей системы знаний. В ущерб фундаментальным дисциплинам школу нагрузили разного рода мозаичной информацией, которая во многом вопреки её сущности называлась культурной компонентой. Из сознания учащихся таким образом выдавливалось научное мировоззрение, основы целостного миропредставления и культуры.

Единство научно-методического подхода разрушалось и активным введением непроверенных, заведомо вредных или неопределённых методических инноваций: модульного обучения, дистанционного обучения, компетентностного подхода и т.д. Вместе с тем неуместное навязывание глобального тестирования, имеющего весьма ограниченную сферу применения в творческих науках, особенно в гуманитарных, также содействовало снижению уровня образования. Тестирование, как правило, уменьшает возможности установления истинных знаний, оно пригодно в основном для проверки механизма узнавания и исполнения, а вовсе не умения владеть им.

Одновременно стал постулироваться «приоритет… жизни и здоровья человека, свободного развития личности». При этом личность понималась как психо-био-социальная особь и исключались основные признаки человека: духовность, словомыслие, историческое бытие, вера и культура. Однако никаких сколько-нибудь верных суждений по поводу человеческой личности, жизни и здоровья человека без учёта упомянутых его признаков сделать невозможно.

Ориентация на государственные общеобразовательные стандарты, т.е. на обязательный минимум содержания основных образовательных программ разным образом усугубляла снижение уровня образования.

Наконец, к разрушению образования приводило очередное обновление учебных книг, установка на замену учебников, пособий, программ. Цель такого обновления была обозначена как «эволюционная смена менталитета общества через школу». Менталитет — это исторически сложившийся генотип поведения, чувствования и мироощущения, уклад жизни народа, создававшийся веками.

Дестабилизация системы образования в результате реформ отрицательно сказалась и на высшей школе. Многопредметность и здесь привела к реальному ослаблению профилирующих дисциплин, на изучение которых отводится совершенно недостаточно времени. Снижение уровня знаний поступающих в вузы, как правило, не компенсируется пропедевтическими курсами на начальной стадии обучения в них. Рост числа неподготовленныхк сдаче зачётов и экзаменов неуклонно приводит к общему снижению требовательности и к дальнейшему падению уровня знаний выпускников.

Профессорско-преподавательский состав загружен преподавательской работой настолько, что становится практически невозможным поддерживать самоусовершенствование и научную работу преподавателей на должном уровне: профессора часто становятся лекторами, не более. Таким образом, реформы в целом привели к дефундаментализации, дегуманитаризации, денационализации и десоциологизации образования, а также к его раскультуриванию.

За годы реформ отечественное образование по уровню освоения фундаментальных дисциплин было отброшено на 70 лет назад, к тому времени, когда в первые полтора десятилетия советской власти в школе свирепствовал новаторский беспредел, закончившийся лишь в 30-е годы. Вопросы народного образования в тот период сделались предметом внимания властей, лично И.В. Сталина и целым рядом государственных решений разрушительные и безответственные эксперименты были прекращены, наркомом восстановления сферы просвещения стал В.П. Потёмкин.

Сегодня уровень образования неуклонно снижается, и это объясняется прежде всего отношением к науке, образованию и культуре нынешнего руководства, как минимум равнодушного к происходящим процессам, выражающегося в восприятии этой сферы как одной из статей доходов и расходов бюджета. Регулированию сферой образования отведены преимущественно экономические и административно-политические функции. Однако должен быть применен иной, прежний, духовный, подход к нему как к важнейшему направлению государственной политики и долгу перед своим народом.

Для восстановления сферы необходимо: приостановить внедрение разрушительных «инноваций» и проведение надуманных экспериментов в средней школе; создать специальную комиссию для рассмотрения текущего состояния образования, проанализировать и скорректировать документы периода перестройки; необходимо принять за основу российского образования богатейший потенциал отечественного просвещения и самобытной культуры и принципы фундаментальности, научности и единства образовательных и воспитательных целей. Учитывая тяжелейшее состояние языковой и культурной среды в современной России и уровень знаний русского литературного языка увеличить количество часов на его изучение, а также восстановить созидательный пафос и патриотический дух учебников по истории России.

Необходимо остановить снижение уровня вузовского гуманитарного образования, вернуть профилирующим дисциплинам ведущее место и соответственное их значению количество отводимых часов.

В области культуры образовательный кризис дополняется и острый скрытым духовным кризисом в стране. Причиной этого кризиса видится утрата (поражение) объединяющих народ целей и смыслов, а средством его преодоления – обретение (восстановление) истинных духовно-нравственных ценностей и объединение народа вокруг ценностей и идей, установленных Христом Спасителем в Нагорной проповеди и имеющих непреходящее значение, повышающих жизнеспособность народа и всего государства.

Россия к настоящему времени уже довольно долгое время является объектом идейно-духовного, политического и экономического подавления (экспансии) со стороны Запада. Без сознания и отстаивания собственной цивилизационной идентичности продолжение движения России в фарватере политики и в качестве ресурсной базы Запада (включая его сателлитов) угрожает в ближайшей исторической перспективе самому существованию России.

Современные представители либерализма говорят о создании новой России, однако, пока страна продолжает инерционное существование на достижениях Российской Империи и СССР, а всё новое — неосязаемое, туманное, неопределенное, расползающееся при первом соприкосновении с реальной жизнью. Народ всё более видит в созданном либералами государстве не защитника, не строгого и справедливого отца, а «чудище обло, стозевно и лаяй».

Проводимые в России реформы имеют в долгосрочной перспективе главным образом контрпродуктивный, разрушительный характер, а сами реформы во многом вынуждены и проводятся в интересах структур за пределами России (прецеденты присутствуют во всех сферах общественной жизни: в культуре, экономике, политической системе, образовании, науке, в семейных отношениях, в социальной сфере, в том числе в медицинской и пенсионной системах, в оборонно-промышленном комплексе и вооружённых силах).

Наиболее существенными ограничениями на пути изменения модели развития страны (для начала – становления мобилизационной модели) в настоящее время представляются:

1) структуры влияния в руководстве страны, подчинённые стратегическому противнику либо ориентированные на соблюдение его интересов;

2) отсутствие последовательной, широко известной и поддерживаемой большей частью общества альтернативы реализуемому властями курсу, который на теоретико-методологическом уровне позволял бы решать задачи стратегического управления в национальных интересах;

3) отсутствие организованного в национальных интересах и достаточно мощного, чтобы его можно было игнорировать, давления на власть снизу, со стороны различных общественных структур и общества в целом;

4) отсутствие структур консолидации и распространения лучшего опыта решения общественно-политических задач;

5) разобщённость народа России (русской нации).

В связи с этим и с учётом того, что масштабные преобразования в России возможны только на государственном уровне, принципиально значимыми оказываются следующие задачи по восстановлению суверенитета:

1) выработка и принятие идейной (идеологической) основы объединения патриотических сил и общества в целом (общая политическая платформа);

2) консолидация патриотического движения и народа в целях соблюдения властью национальных интересов (политическая программа);

3) адаптация политической системы к целям общественного развития в национальных интересах (к нуждам патриотического движения);

4) реализация комплексной программы развития сфер и отраслей общественной жизни, повышающей уровень жизнеспособности страны.

Как итог, будущее России на доступном для общественных действий уровне определяется тем, насколько своевременными и точными окажутся действия народа и власти по восстановлению суверенитета страны в его целостности.

«Русская весна» 2014 г. и нереализованные возможности

Новые имперские надежды и новые революционные угрозы почти одновременно явились перед современной Россией в феномене «Русской весны». «Майдан», возвращение Крыма и война на Донбассе – все эти события по сей день являются «моментом истины» новейшей российской истории.

В конце 2013 — начале 2014 гг. на Украине произошла катастрофа. Не только политического, экономического и социального характера. Произошёл цивилизационный сдвиг. Очередной за последние 100 лет. Тысячи русских людей, проживающих по обоим берегам Днепра, ещё 10 – 15 лет назад спокойно говорившие и мыслившие на русском языке, более того – идентифицирующие себя в качестве русских, в одночасье стали выкрикивать лозунги «Хто не скаче, той москаль», «Украина понад усе», рассматривать Россию в качестве злейшего врага и источника всех бед, а всех несогласных с такой постановкой вопроса в качестве «врагов украинской нации». Как такое могло произойти? Что нужно было сделать с сознанием людей, чтобы выросло целое поколение воинствующих русофобов?

В общем, где-то мы уже такое наблюдали. 1917 г., привнёсший в естественный ход развития страны-империи тектонические разломы, стал началом распада единого цивилизационного пространства Святой Руси: история уже знала и массовый отказ народа от своих исторических корней, отказ от веры, всплеск национализма на окраинах империи, разгул русофобии и т.д.

К сожалению, в качестве причин событий 1917 г. и 2014 г. приходится констатировать не только удачно реализованный врагами России импорт майданных технологий. На Украине подобный сценарий готовился последние 25 лет. Построение на Украине «сильного, демократического государства», читай – марионеточного и русофобского, обошлось Вашингтону в 5 млрд долларов[19]. А где в это время были мы? Где была Россия, когда наши западные партнёры вкладывали финансовые, информационные и интеллектуальные ресурсы на переориентацию массового сознания наших людей? Низкой ставки на газ со стороны Москвы, как средства удержания Киева в орбите своего влияния, оказалось недостаточно.

Нужно признать, что «украинцев» в конце 2013 г. купили на те же уловки, что и наших соотечественников в 1917 г. Формальный повод для начала протестов в Петрограде – слухи об истощении запасов хлеба запустили маховик революции. Умелая спекуляция большевиками лозунгами «земля – крестьянам», «фабрики — рабочим», сделали из возбужденной толпы хорошо управляемую серую массу. Как известно ни земли, ни фабрик народ так в итоге и не увидел.

На Украине протесты начались с приостановки Януковичем курса на евроинтеграцию. Народ, одурманенный «морковкой европейского рая», связывая вступление страны в ЕС с автоматическим улучшением своего благосостояния, стал удобным инструментом для свержения законной власти, пусть к ней и можно было предъявить претензии на предмет эффективного управления страной.

Хуже то, что в погоне за сытой европейской жизнью люди стали отрекаться от своей идентичности, в том числе религиозной. Церковный раскол, из вялотекущего состояния последних предмайданных лет актуализировался как никогда ранее. На Православную Церковь обрушились гонения, по своим масштабам уступающие лишь гонениям на Церковь в советские годы – захваты храмов, политическое, административное давление на церковную иерархию, информационная диффамация Церкви в СМИ, вмешательство государства в церковную жизнь – стало реальностью современной Украины. Стремление власти создать «единую православную церковь», которая бы соответствовала евроинтеграционным устремлениям официального Киева и выступила легитимизирующим фактором антинародных действий «элит» во многом повторяет эксперименты лидеров Октября с «Живой церковью».

Неслучайно действующий глава украинского МИДа П. Климкин, в рамках одного из своих визитов в Нидерланды, хвастался перед еврочиновниками тем, что Украина в ходе евроассоциации стала менее православной страной. Быть православным, прихожанином канонической Церкви сейчас на Украине на престо немодно, но и является в глазах государства проявлением неблагонадежности.

Вместе с тем, «майдан» разбудил самосознание большого количества русских людей, причём не только на Украине, но и в России. «Русская весна» – возвращение Крыма, героическое сопротивление укрофашистскому режиму со стороны ДНР и ЛНР — заставила многих наших соотечественников, многие из которых до того мыслили исключительно категориями «хлеба и зрелищ», задаться вопросом – кто мы? В чем основа и стержень нашей «русскости»? В чем исторический смысл бытия России? Правильные ответы на поставленные вопросы являются залогом нашей выживаемости и искать их нужно в нашем имперском прошлом. Самодержавие, сильная государственная власть и Православие являются цивилизационном кодом России. Только в таком смысле «Русская весна» обладает потенциалом восстановления единого цивилизационного пространства Руси.

Заключение

В 1950 г. Иван Ильин, оставаясь до конца жизни непримиримым борцом с большевизмом и советской действительностью, провидчески прозрел проблемы постсоветской России. В его статье «Что сулит миру расчленение России» описано много того, что воплотилось в жизнь на постсоветском пространстве за последние 20-25 лет. «Территория России закипит бесконечными распрями, столкновениями и гражданскими войнами, которые будут постоянно перерастать в мировые столкновения», и во все это западные страны будут вкладывать немалые средства – так писал Ильин об угрозах новых революций и войн на пространстве Русского мира. Его предсказания во многом, увы, сбылись и сбываются. Философ-антисоветчик, переживший расчленение Российской империи, предупреждал своих потомков о разрушении уже советского наследия.

Мы пережили это новое расчленение России в 1991 г. Революция не закончилась и сегодня. И хотя мы немного прирастили из прежде утерянных территорий (Крым), но мы никак не можем выйти из революционного морока истории. По-прежнему, наше общество расколото между «тремя Россиями»: до 1917 г., советской историей и современной. Разрыв единой русской идентичности может привести к очередному социальному взрыву, над чем и работают наши западные «партнеры», усугубляя при каждом удобном случае общественный диссонанс вокруг какого-то одного исторического периода или отдельной исторической личности. Иногда полезно взглянуть на Россию sub specie aeternitatis и задуматься, почему Господь сохранил в горниле нескольких революций, гражданской и мировых войн наше Отечество до сего дня. Может потому, что «четвертому Риму» все же не быть, и Россия во всех формах своего исторического бытия несет великую эсхатологическую миссию?

Социальная концепция нашей Церкви, говоря о лояльности к нынешним демократиям, подчеркивает, что форма правления зависит от духовно-нравственного состояния общества, и не исключает возможности «такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной» (Основы социальной концепции Русской Православной Церкви, III.7). Может быть, соединив раздробленные революциями «ипостаси» русской идентичности и обратившись к нашей эсхатологической русской константе, Россия вновь обретет Царство? Как бы там ни было, но русская революция длиною в век в этом случае закончится.

[1] Доклад Святейшего Патриарха Кирилла на V Рождественских Парламентских встречах // http://www.patriarchia.ru/db/text/4790140.html

[2] Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 2000. С. 169

[3] Величко А.М. Византийская «симфония». М., 2017. С. 55

[4] Никон (Рождественский), архиепископ. Отрава «правовым» началом // Он же. Православие и грядущие судьбы России. М., 2013. С. 52

[5] Шаргунов Александр, протоиерей. Православная монархия и новый мировой порядок. М., 2000. С. 15

[6] Розанов В.В. Опавшие листья. Короб второй // Он же. Собр. соч. в 2 тт. Т. 2. М., 1990. С. 542

[7] Боханов А.Н. Российская империя. Образ и смысл .М., 2012. С. 557

[8] Величко А.М. Указ. соч. С. 57

[9] Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2003. С. 118

[10] Савицкий П.Н. Борьба за империю // Нация и империя в русской мысли начала XX века. Сб. статей. М., 2004. С. 265

[11] Бодрийар Ж. Симулякры и симуляции. М., 2015. С. 21

[12] Зиновьев А.А. Запад. М., 2008. С. 337

[13] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2003. С. 126

[14] Ларина Е. Мир — это война. Новые измерения жесткого противоборства // https://topwar.ru/63888-elena-larina-mir-eto-voyna-novye-izmereniya-zhestkogo-protivoborstva.html

[15] Багдасарян В.Э. «Перестройка» — запланированное убийство государства // http://rusrand.ru/docconf/perestroyka—zaplanirovannoe-ubiystvo-gosudarstva ; Катасонов В.Н. Распад СССР как экономическая катастрофа // http://www.fondsk.ru/news/2016/11/26/raspad-sssr-kak-ekonomicheskaja-katastrofa-43110.html

[16] Розанов В.В. Указ. соч. С. 514

[17] Коллеман Джон. Комитет 300. М., 2001. С. 112, 212, 213, 214

[18] Там же. С. 206–207

[19] Нуланд: США вложили в Украину 5 млрд долларов // http://112.ua/politika/nuland-ssha-vlozhili-v-ukrainu-5- mlrd-dollarov-52325.html

Источник: